Гаврила Державин: Падал я, вставал в мой век... - Арсений Замостьянов

В более раннем гастрономическом стихотворении Державин начал с картины, весьма соблазнительной для нас, грешных:

Шекснинска стерлядь золотая,Каймак и борщ уже стоят (в одном из вариантов было — «Говядина и щи стоят», но Державин в этом случае отдал предпочтение малороссийской кухне);В графинах вина, пунш, блистая То льдом, то искрами, манят…

Красота! Но красота нашенская, трактирное роскошество — ну что куртуазного можно найти в борще? Во времена, когда вся светская литература, живопись, музыка нянчились с античной и французской фактурой, Державин насаждал патриотическую гордость, которая начинается со шей. Насаждал без надрыва, с любезной улыбкой приятного собеседника. К этому стихотворению прилагался рисунок: «муж в русском платье приглашает к обеду; вкруг него сухие ветви, обвитые повиликою, означают дружество». Между прочим шекснинская стерлядь действительно отличается золотым цветом… И не только в живописных деталях Державин был точен. Это не фантазия, а настоящее приглашение к обеду высокопоставленных друзей кабинетного секретаря императрицы. Среди приглашённых — Платон Зубов, Иван Шувалов…

Адресатом «Приглашения к обеду» был и граф Безбородко. Ради него Державин переделал одну строку — чтобы могущественный администратор принял поэтическое хлебосольство на свой счёт. В изначальном варианте говорилось о тридцатилетием общении с «благодетелем давним». Это, несомненно, указывает на Шувалова и только на него. В окончательном варианте «тридцать лет» испарились, и в «благодетеле» многие узнали Безбородко, который и впрямь бывал в хлебосольном доме Державиных.

А Зубов не почтил хозяина — правда, по самой уважительной причине: «он и обещал приехать, но перед обедом прислал сказать, что его государыня удержала». Дело молодое. Но Державин обратился к нему в нравоучительной финальной строфе:

А если ты иль кто другиеИз званых, милых мне гостей,Чертоги предпочтя златыеИ яства сахарны царей,Ко мне не срядитесь откушать;Извольте мой вы толк прослушать:Блаженство не в лучах порфир,Не в вкусе яств, не в неге слуха,Но в здравьи и спокойстве духа.Умеренность есть лучший пир.

Последняя строка относится, конечно, не только к обеденным страстям. Это одно из неразменных правил в поэзии. Правда, Державин лучше всех знал, что и против правил можно достичь высот. Иногда он бушевал, становился необузданным, неумеренным — и это шло на пользу стихам. В литературе вообще не бывает арифметически точных правил. Для живописца «школа» важнее.

Державин ценил и понимал живопись, сам неплохо рисовал забавы ради, а в гимназические годы видел себя скорее художником, нежели стихотворцем.

Он дружил с Боровиковским — тот создал, по меньшей мере, три портрета Державина. Но дело не во взаимоприятном сотрудничестве, они были единомышленниками, вместе они очеловечивали русское искусство. Боровиковский, как и Державин, — это не просто персонаж из истории, его полотна не умирают. В своём жанре и стиле он не превзойдён. Я встречал искусствоведов и художников, которые в «первой тройке» лучших русских живописцев всех времён первым называли именно Боровиковского. А уж в жанре портрета он — несомненный классик переднего рада. В кружке Державина нашлось место и для других талантливых живописцев. Кроме старого друга Оленина это Тончи, Егоров, Иванов.

Искусство поэзии Державина сродни живописи. Художник оперирует цветами, оттенками, ракурсами, знает толк в прихотливой игре света. Державин чувствовал, что всё это можно перенести в стихи. Его и в жизни более всего поражало сочетание несочетаемого.

«Где стол был яств, там гроб стоит» — незабываемый образ, построенный на ощущении контраста. Щуплый, невзрачный на вид старик — и непобедимый полководец, преодолевший Альпы. Всё это — Суворов, любимый герой Державина. Снова — впечатляющий контраст внутреннего и внешнего.

Остроумие Державин превратил в поэтический дар. В лучших его стихах непременно найдутся две-три строки, ставшие крылатым афоризмом. «Осёл останется ослом, хотя осыпь его звездами», «Умеренность есть лучший пир», «Отечества и дым нам сладок и приятен», «Учиться никогда не поздно», «Чрезмерна похвала — насмешка!» или — вслушаемся! — «Жизнь есть небес мгновенный дар». И прочее, прочее, прочее. Эти фразы нас выручают каждый день. Державин не уступит в афористическом остроумии ни Крылову, ни Грибоедову — умел сказануть на века. А ведь в лиро-эпическом жанре блистать остроумием сложнее, чем в басне или комедии.

На поэтических высотах он не терял практической сметки — пожалуй, такое возможно было только в XVIII веке. Крупным крепостником Державин так и не стал, но был патриархальным барином, который не забывал, что именно от крестьян зависит его благополучие… Хозяйничал он умело. В 1800 году в ответ на жалобы крестьян — Державин писал управляющему: «Вы от меня поставлены управлять деревнями; то и просить должно было прежде у вас милости, буде работы и поборы тягостны, и я надеюсь на вашу справедливость и хорошее устройство, что вы с одной стороны не отяготите их и приведёте в разорение, а с другой не оставите пещися о приращении моих доходов, держася умеренности по пословице, чтоб волки были сыты и овцы целы, о чём вас прошу усерднейше». Это слова умудрённого политика со сложившимися принципами, которые подчас переходят в окаменелые предрассудки — но без предрассудков нам и сахар не сладок.

Державин всегда испытывал недостаток в деньгах — даже в благополучные годы. Не был скопителен, тратил всегда чуть больше, чем следовало. Был щедрым благотворителем, легко прощал долги.

При этом не выжимал из крестьян все соки. Например, в 1793 году в родные казанские поместья Державина прибыл важный человек — управляющий оренбургскими владениями поэта Онисим Иванович Перфильев (простонародный однофамилец родовитого генерала). Строгий, энергичный, готовый землю грызть, чтобы отличиться перед хозяином.

Он доложил Державину, что крестьяне Бутырей, Кармачей, Сокуров ленивы и казанские имения почти не приносят дохода. Крестьяне ссылаются на неурожаи, но это ложь! Они скрывают урожаи! Перфильев предлагал и для острастки, и для экономической пользы переселить половину крестьян под Оренбург. Державин нисколько не прогневался на «казанцев», не стал увеличивать их повинности и разрешил Перфильеву переселить лишь несколько самых бедных семей.

Обыкновенная история: пока герой был молод и беден, его персона не интересовала художников. Нам почти неизвестен молодой облик Державина (как и — Потёмкина, Суворова). На одном из портретов мы видим сравнительно молодого человека — и это изображение резко отличается от канонических работ Боровиковского. Эту картину художник Иван Смирновский создал в 1780-е годы. Перед нами сорокалетний поэт — полный сил, вдохновенный, открытый. В его лице можно прочесть даже ребячливую наивность — хотя Державин в то время был тёртым калачом и уже успел написать, например, такие стихи: