Дочь Востока. Автобиография. - Беназир Бхутто

Тони Бенн, член парламента от лейбористов, направил письмо протеста в посольство Пакистана в Лондоне. Он направил мне копию своего письма и приложил копию ответа министра информации военного режима Кутубуддина Азиза. «Утверждения мисс Бхутто, что в Пакистане более сорока тысяч заключенных и что они содержатся в неприемлемых условиях, не основаны на фактах, — говорится в этом ответе. — Разумеется, в пакистанских тюрьмах содержатся заключенные, как и в тюрьмах любой другой страны, но эти заключенные либо осужденные преступники, либо подозреваемые. Условия в наших тюрьмах не хуже, чем в тюрьмах большинства развивающихся стран... Хотя правительство Пакистана не церемонится с преступниками, совершающими акты терроризма, с убийцами, но каждый случай рассматривается с соблюдением должных процедур в рамках действующего законодательства». О непрекращающихся протестах пакистанских юристов этот правительственный чиновник даже не упомянул.

Ожидая вынесения пакистанскими военными трибуналами очередных смертных приговоров, мы работали, забывая о времени. Конверты, марки, письма в офисе, в жилых помещениях. Львиную долю времени, день и ночь, занимает работа с почтой. Добавляются новые помощники-добровольцы, среди них бывший майор пакистанской армии и бывший начальник полиции. Мы удерживаемся на ногах с помощью бесчисленного количества чашек чая и кофе. Зия стремится скрыть свои жестокости от окружающего мира, не допуская в страну наблюдателей извне, замалчивая происходящее. Мы в меру сил и возможностей стараемся не дать ему этого сделать, взываем к совести мира от лица жертв режима.

 Очень важно получить конкретную информацию об обстоятельствах ареста и условиях содержания конкретного заключенного, о котором мы хлопочем. В Пакистане, где уровень грамотности низок, а цензура свирепствует вовсю, трудно получить такую информацию. Зачастую ею владеют лишь сами узники.

 Преодолевая множество затруднений, мы создали секретную сеть сбора информации из тюрем, распространяя среди заключенных анкеты и собирая их Лондоне. Для этого мы использовали сочувствующих нам тюремных надзирателей, нейтральные адреса, родственников, летающих в Пакистан и возвращающихся обратно, симпатизирующих нам сотрудников авиалиний, явки в Саудовской Аравии и Абу-Даби, где письма меняли конверты и марки, чтобы обмануть бдительность военных цензоров. И информация поступала. Прислал рукописный ответ Сайфулла Халид из Центральной тюрьмы Карачи, 23-летний студент из Ларканы, один из «подельников» Насера Балуча. Он сообщил, что его арестовали в 1981 году за «политические воззрения», жестоко пытали, чтобы получить признание, обличающее «главу ПНП» в соучастии в угоне самолета. Как и большинство других узников, его часто переводили из тюрьмы в тюрьму, месяцами не дозволяя контактировать с родственниками.

«Меня держали два дня в форту Аразвали, по неделе в трех неизвестных местах, четыре дня в форту Балахизар, Десять дней в военном городке Варсак, один день в Центральной тюрьме Пешавара, шесть дней в полицейском центре в Карачи, месяц в пакистанском ЦРУ в Карачи, месяц в центре пыток Балдия в Карачи», — писал нам студент политологии, через три года после ареста все еще содержавшийся в тюрьме без приговора и ожидавший судебного убийства. В настоящее время его держали в Центральной тюрьме Карачи, «десять дней в карцере, били трижды в день, во время допроса слепили глаза мощными лампами, испортившими зрение и вызвавшими тяжелые головные боли. Тяжелые ножные кандалы воздействовали на яички. По настоянию тюремного врача меня возили в госпиталь на лечение; теперь, три месяца спустя, предстоит операция по поводу паховой грыжи».

Как и остальные политические заключенные, Сайфулла Халид оставался в полном распоряжении режима. «Жизнь моя и тех, кого обвиняют вместе со мною, в опасности, так как обвинение требует смертного приговора, — добавил студент в постскриптуме. — Призываю „Эмнисти" вмешаться для нашего спасения».

Ноттингем, Глазго, Манчестер, Брэдфорд. Я объезжаю Англию, выступаю перед пакистанцами, вербую помощников. Германия. Дания. В Швейцарию езжу ежемесячно, чтобы навестить мать. И везде со мной список политзаключенных. В Дании встретилась с бывшим премьер-министром Анкуром Йоргенсеном, который лично знал отца, во Франции с голлистами, в Германии с «зелеными». С тяжелым сердцем написала рядом с именами троих повешенных в августе: «погибли мученической смертью».

Каждый раз, возвращаясь в Англию, я опасалась, что иммиграционные власти не впустят меня в страну. Тогда визы пакистанцам проставляли в Британии в аэропорту прибытия, действовали визы лишь на одно пребывание. Когда я впервые прилетела в Англию, клерки иммиграционной службы три четверти часа допрашивали меня, где я остановлюсь, да чем собираюсь заниматься. «Прибыла в туристическую поездку», — заверила я, и каждый раз при новом возвращении у меня сжималось сердце, и каждый раз ноша сваливалась с плеч, когда я видела, как в паспорте появлялась новая визовая отметка. Но вскоре виз накопилось столько, что уже не хватало страниц. Конечно же, Зия ни за что не выдаст мне новый паспорт, понимала я и молилась, отвечая на вопросы иммиграционных служащих, с замиранием сердца наблюдала, как они роются в своей громадной черной книге. Слишком больших успехов добились мы в нашей кампании протеста, чтобы потерпеть такую неудачу.

 «Я намерен использовать любую парламентскую и внепарламентскую возможность, чтобы заставить британское правительство призвать пакистанское правительство прекратить разнузданную кампанию по искоренению оппозиции, в первую очередь политических противников из Пакистанской народной партии», — писал мне в ноябре член палаты общин Макс Мэдден. Получила я ответ и от Элиота Абрамса, заместителя госсекретаря США по гражданским правам, которому писала о судьбе Насера Балуча и Сайфулды Халида. «Разделяю Вашу озабоченность неизбежной несправедливостью закрытых военных судебных процессов против гражданских лиц, а также, в данном случае, обоснованное подозрение, что признания получены при помощи пыток, — писал мистер Абраме. — Заверяю Вас, что наши дипломаты в Пакистане продолжат внимательно следить за этим и подобными случаями».

В Барбикане я каждое утро вставала ровно в семь, наводила порядок в квартире, мыла, мела, готовила простую чечевичную похлебку на день, поджидая Башира Рияза с мясной продукцией-халал, разделанной с соблюдением мусульманских обычаев в населенном пакистанцами пригороде. И принималась за работу. Почта поглощала много средств. Я старалась вести хозяйство экономно. Две трети средств уходило на аренду помещения, остальное на оплату почтовых расходов, телефона и на накладные расходы. Мать выделила мне небольшую сумму на украшение квартиры, и я купила подержанный ковер, несколько ваз, блюд и ламп без абажуров. Деньги в первую очередь шли на политическую активность. Мы решились на издание собственного ежемесячного журнала «Амаль» («Действие») на урду с несколькими страницами на английском. Тираж распространялся по международным организациям, посольствам и среди пакистанской эмиграции. Деньги приходилось экономить, Башир Рияз совмещал редакторские обязанности с функциями рекламщика, Нахид вербовал подписчиков. Контрабандой журнал проникал в Пакистан, где активисты копировали и размножали из него статьи и заметки, расходившиеся по стране, проникавшие даже в тюрьмы, и узники понимали, что они не забыты. «Амаль» поддерживал волю к борьбе, не давал людям в оккупированной собственной армией стране падать духом.