Автопортрет: Роман моей жизни - Владимир Войнович

Все стенды и заборы были оклеены объявлениями: требуются, требуются, требуются… Плотники, слесари, электрики, каменщики, маляры… Любая из этих профессий мне подошла бы, но в очередном отделе кадров встречали вопросом о прописке. После чего разводили руками.

Я шел опять в милицию, но не к дежурному, а в паспортный стол. Там не грубили, не показывали кулак, но интересовались наличием справки с места работы. И опять пожимание плеч и разведение рук: очень жаль, но…

Без прописки нет работы. Без работы нет прописки.

Питался я все теми же жареными пирожками, что и в первый день.

Всю Москву обойдя, передвинулся в ближнее Подмосковье, но и там та же песня: без работы не прописываем, без прописки не принимаем на работу. А еще и жить негде.

Не помню, сколько дней мотался я, грязный, сонный, полуголодный, пока в какой-то из гостиниц на ВДНХ не сказали: «Есть одно место! Десять рублей в сутки!»

Десять рублей я пока мог себе позволить. Притащил с вокзала чемодан. Вымылся в душе. Постирал рубашку, майку и трусы. Спал на кровати, на чистой простыне – тоже счастье, которое в полной мере можно ощутить, когда испытаешь его отсутствие.

Все бы хорошо, но капитал мой стал стремительно таять. А тут еще перед очередным выходом в город опять постирал рубашку, попросил у дежурной утюг. Рубашку погладил, утюг вернул. Вечером возвращаюсь из города, меня перехватывает администраторша:

– С вас штраф шестьдесят рублей!

– За что?

– Вы оставили горячий утюг на стекле, и оно раскололось.

– Не может этого быть. Я отдал утюг дежурной. Позовите дежурную.

– Ее нет, она сменилась.

У них, как я потом понял, этот трюк с утюгом был хорошо разработан. Только я начал спорить, появился милиционер.

Подождите, говорю, дайте разобраться, но меня опять волокут в участок, а там – все по прежней схеме: «Вали отсюда! Не положено!»

Хорошо еще, оставили непобитым и остаток денег не отняли.

Мужское полко-место

Заплатил шестьдесят рублей, осталось сто десять. Из гостиницы съехал, о возвращении домой не могло быть и речи. Стал думать, не перебраться ли в какую-нибудь из ближайших к Москве областей, но продолжал читать объявления. На одном задержал внимание: «Путевой машинной станции ПМС-12 требуются путевые рабочие. Одинокие обеспечиваются общежитием». Я уже тысячи подобных объявлений прочитал и знал, что во всех случаях под одинокими, которые обеспечивались, имелись в виду в Москве москвичи, в области жители Подмосковья. Почему я решил, что в этом случае будет как-то не так, не знаю. Должно быть, наитие. Поехал по указанному адресу: платформа Панки. Там на ржавых, заросших травой запасных путях поезд: с десяток товарных вагонов-«телятников» и два пассажирских. И свершилось чудо, объяснимое тем, что ПМС эта самая была приписана к поселку Рыбное Рязанской области, а здесь находилась якобы в командировке. В ее задачу входил ремонт путей от Казанского вокзала до станции Раменское.

– В армии служил? – спросил начальник отдела кадров.

– Служил.

– Сколько лет?

– Четыре.

– Во флоте, что ли?

– В авиации. Во флоте служил бы пять.

– В тюрьме не сидел?

– Пока нет.

– Это хорошо, но у меня есть место только в женском общежитии, а в мужском, увы… – он развел руками и поджал губы, изобразив сожаление.

Я понял, что для него главное не прописка, а отсутствие места в общежитии, но это препятствие мне казалось преодолимым. Я остался сидеть. Он погрузился в какие-то бумаги. Через некоторое время спросил:

– Ты еще здесь? А чего ждешь?

Я сказал, что мне очень нужна работа. Он ответил, что хорошо меня понимает, но что делать, если нет места в общежитии. Мне почему-то подумалось, что он врет и место в общежитии, если подумать, найдется.

Я сказал:

– Не уйду никуда, пока не найдете место.

И приготовился сопротивляться насилию. Но кадровик оказался миролюбивым.

– До конца рабочего дня еще далеко, – сказал он, – можешь сидеть, если не скучно.

И вернулся к своим бумагам. Через некоторое время мне мое сидение стало казаться глупым и бессмысленным. Я уже готов был уйти, когда он поднял голову и быстро проговорил:

– Давай паспорт, военный билет и трудовую книжку.

Ушам своим не веря, я положил на стол то, другое и третье.

Кадровик полистал документы, подумал еще, макнул ручку в чернильницу и написал в трудовой книжке: «Принят на работу в качестве путевого рабочего». На клочке бумаги сотворил записку: «Коменданту общежития тов. Зубковой. Предоставить одно мужское полко-место».

Общежитием назывались те самые «телятники». Товарный вагон делился на две половины с тамбуром посередине. Справа и слева узкие клетушки, превращенные в купе с четырьмя полками, плитой, отапливаемой дровами, и полочкой у окна вместо стола. Одно такое купе занимали, естественно, четыре человека, каждый со всем своим имуществом, обычно помещавшимся в одном чемодане. Наши ИТР жили тоже в купе, но в пассажирских вагонах, там же находилась и контора ПМС.

Приходи болтаться

На приступках перед вагончиком коменданта Зубковой сидела плотная девка лет двадцати пяти, цыганистая, с черными конопушками на круглом лице. У ног – коричневый фанерный чемоданчик, замкнутый на висячий замок.

– Комендантши нет, – сказала она. – Говорят, скоро придет.

– Хорошо, – кивнул я и достал папиросы «Прибой».

– А чего стоишь? – сказала девка. – Садись, посиди. В ногах правды нет. Ты после армии, что ль? Я и вижу. А я из колхоза убёгла. Ну, надоело, ей-бо, надоело. Цельное лето с утра до ночи не разгибамши, карячиси, карячиси, трудодней тебе этих запишут тыщу, а как расчет, так фига под нос подведут, ты, говорят, на полевом стане питалась, шти с мясом лопала, кашу пшенную трескала, вот еще и должная колхозу осталась, скажи спасибо, что не взыскуем. А зимой там же скучища. Клуб нетопленый, парней нет, все разбеглись. Девки с девками потопчутся под патефон, да и по домам, да на печь. Меня Клавкой зовут. А тебя?

– А меня Вовкой, – в тон ей сказал я, хотя в других случаях называл себя обычно Володей.

Тут явилась комендантша. Клавка подхватила чемодан, пошла к ней первая.

Вскоре вышла довольная, с бумажкой в руке.

– Вот направление. Шестой вагон, купе второе. Когда устроишься, приходи болтаться.

ПМС-12

Под Москвой наша ПМС была формально в командировке. Поэтому московской прописки здесь от поступавших на работу не требовали, а поступивших прописывали по месту постоянной дислокации станции – в поселке Рыбное Рязанской области. И в моем паспорте появилось это Рыбное, где ни тогда, ни позже я ни разу не побывал.

Тринадцать из прожитых мною к тому времени двадцати четырех лет я занимался физическим трудом и много чего перепробовал, но такой тяжелой работы у меня еще не было.