Ястреб халифа - Ксения Медведевич

— …Нет, он может прийти в себя, но не с помощью госпожи.

Яхья перевел нежную трель сумеречницы и вздохнул. Аммар понял, что услышит нечто не очень приятное.

— А с чьей… помощью?

А Йемайа медленно кивнула Яхье — подвески-листики в высокой прическе нежно зазвенели — и тот вздохнул еще раз.

И поставил перед собой маленький тяжелый ларец черного дерева. Когда крышка откинулась, Аммар увидел, что внутри на золотистом шелке лежит круглый черный камень с гравировкой. Присмотревшись к исписанному по диаметру кругу, перечеркнутому пентаклем, он понял, что смотрит на сигилу Дауда.

— Я сделал ее давно, сразу после битвы под Фейсалой, — тихо сказал астролог.

— Что это? — подавляя страх, спросил Аммар.

— Госпожа Йемайа говорит, что не может давать ему утоляющие боль зелья до бесконечности. Обычно стараются не превышать двухнедельного срока. Но тут особый случай. Госпожа согласна подождать еще день. Но если нерегиль не придет в себя к послезавтрашнему утру — она предлагает положить его под печать.

— Что?!..

— Усыпить. Запечатать лоб сигилой Дауда и отвезти в город джиннов. Они помогли ему тогда, помогут и теперь. Сон в скалах Мухсина восстановит его силы — среди потоков энергий, питающих огненное естество джиннов, исцеляются любые раны, душевные и телесные.

— Усыпить?..

— Госпожа говорит — не нужно пугаться этого слова, этот сон станет целебным для князя Полдореа. В противном случае ущерб, нанесенный его телесной оболочке и… эээ… душе, может оказаться необратимым.

— И сколько он должен там… проспать? До полного исцеления?

Сумеречница нежно пропела что-то в ответ.

Яхья помолчал мгновение и перевел:

— Лет тридцать-сорок.

Женщина улыбнулась — пустяки, мол, не правда ли?

Убитым голосом Аммар ответил:

— Я подожду до послезавтрашнего утра вместе с вами.

Аммар был готов колотиться головой о камни зубцов стены.

— Ты знал заранее, правда, ты все знал, му’аллим?..

Долина Сов лежала под ними, горбясь черными перепадами холмов в длинных полосах тумана. За ними, а также справа и слева уходили ввысь обрывистые пики Биналуда. Совиная падь лежала пологим клином между двумя горными отрогами. Под стенами замка задорно шумел Дарат — еще мелкий, но уже быстрый, холодный и опасный. Далеко-далеко, среди расплывающихся сероватым маревом туманных прядей взблескивали огоньки далеких вилаятов. Здешние пастухи держали собак, и в обморочной глубине под стенами время от времени слышалось далекое гулкое взбрехивание, сторожевые псы перекликались в тумане: все спокойно, ты здесь, я здесь.

Старый астроном сидел на пороге входа в отведенный ему Джунайдом покой — вершина аталайи над Черной пропастью показалась Яхье самым подходящим убежищем в холодные горные ночи. Звезды над башней казались лучистыми и какими-то выпуклыми, словно их нарисовал в результате своих расчетов сам ибн Саид.

— Ну, чего молчишь?.. — печально потеребил наставника Аммар.

И сел рядом.

— А какой был прок говорить? — вздохнул Яхья. — И ты не слушай сумеречников, о дитя. Ты не виноват. Это все равно случилось бы, рано ли, поздно ли, но случилось.

— Почему?

— Они не могут долго жить среди людей. Мы живем слишком поспешно — и они устают от нас. Чахнут, блекнут, вянут — мы торопимся жить, а им некуда спешить — перед ними лежат все века этого мира.

— Так что же, я должен был призывать его раз… в тридцать-сорок лет? — в отчаянии спросил Аммар.

— Да нет же, — отмахнулся высохшей лапкой его старый наставник. — Конечно, нет. Поэтому-то я и вырезал эту печать, пока сидел у его изголовья там, в Фейсале. Это неизбежно. Потом он сам привыкнет к чередованию сна и… служения.

— Но прошел-то всего год!

— Два года. Год мы его везли в аш-Шарийа, да простит нас Всевышний… И не сказать, чтобы эти годы оказались легкими для него. Впрочем, я думаю, что, ко всему прочему лишившись своего колдовского камня, он никак не может управиться с собственной силой. Последний перерасход был очень тяжелым, я уже держал печать наготове… Ну и…

Тут Яхья замялся и замолчал.

— Что?.. — грустно спросил Аммар.

— Я думаю, что, будь вокруг него побольше сумеречников или… других существ, с которыми Сумерки в родстве, ему было бы легче. А так — одиночество никогда не приводило к приливу сил, скорее, к упадку. Я обрадовался, увидев его под Фейсалой в обществе джиннов.

— Да уж, с аураннцами он сдружился так, что я даже не знаю, хорошо это ли плохо, — хмыкнул Аммар.

— Послезавтра утром увидим, — улыбнулся Яхья и поднялся на ноги. — Хватит казниться. Тебе пора спать, о дитя.

Спать Аммар не пошел, и уже потом вспоминал произошедшее с мрачной мыслью — надо всегда слушаться старших.

В башню, в которой находился маленький круглый покой, где держали Тарика, можно было пройти по верху стены. Туда-то он и отправился — поглядывая время от времени вниз и подавляя головокружение. Говорили, что отвесные стены Черной пропасти уходят вниз на полкуруха[42] — а уж дальше крошатся на красноватые, полосатые, словно слоеный пирог, длинные скалы, полого расползающиеся в долине.

На площадке башни в большой железной жаровне ярко горел огонь. Завернутый в мохнатую овчину воин кивнул Аммару. Халиф ответил таким же кивком — в горах все менялось, и братство по оружию, готовность встать спиной к спине, если нападут кутрубы или дэвы, казались естественным и непререкаемым законом жизни.

Узенькая лестница с протертыми до глубоких выемок ступенями круто забирала вниз, пробуравливая тело башни. Оказавшись перед призрачно колышущимся белым полотнищем занавески, Аммар на мгновение замер. А потом кивнул самому себе и шагнул под светлую ткань.

И тут же уперся лбом в деревянную решетку. Вот те раз, никакой решетки он не помнил. Всмотревшись в глубину темного покоя, Аммар прислушался.

Тишина. Тарик лежал неподвижно — и совершенно тихо. Больше в комнатке не было никого. В синеватом ночном свете, падавшем из узкого скошенного окна-бойницы, Аммар видел бледное пятно лица, разведенные в стороны руки и белую джуббу, покрывавшую нерегиля от груди до пят.

Юноша легонько толкнул решетку — и она подалась. Скрипнув, отворилась, и Аммар, непонятно почему крадучись, вошел в комнату. Она была такой крошечной, что, сделав два шага, халиф оказался рядом с нерегилем. И сел у его левого плеча.

— Тарик!.. — тихо позвал он.

Самийа лежал, отвернувшись. Из черных волос остро торчало маленькое ухо.

— Тарик!..