Ястреб халифа - Ксения Медведевич

И тогда Аммар ибн Амир громко сказал:

— Срочные дела отзывают меня из города. Мое отсутствие продлится не более восьми дней. К моему возвращению вы назовете мне имя опекуна Айши бинт аль-Хансы, имя свидетельствующего наше согласие кади и имя имама, который произнесет свадебное напутствие. Вы также назовете мне счастливые дни и часы для проведения церемоний обручения и бракосочетания, которые состоятся в Баб-аль-Захабе в столице халифов. Если ко времени моего возвращения я не найду имена всех потребных мне лиц записанными, а караван идущих в столицу верблюдов навьюченным, клянусь Всевышним, я снова приглашу в Охотничий дворик ханаттийского палача. Да поможет вам Всевышний, Он милостивый, прощающий.

С такими словами эмир верующих поднялся со своей тронной подушки и покинул собрание. замок Сов,

три дня спустя

— …Почему? Как так вышло? Если его силы были истощены до предела, то как он вообще попал в Красный замок? — наверное, Аммар уже в сотый раз задавал одни те же вопросы.

Старый астроном терпеливо объяснял:

— Уважаемая Йемайа а-Иненна полагает, что нерегилю придает сил Клятва — но это противоестественно, и потому опасно. Услышав о грозившей юной госпоже опасности, самийа бросился ее спасать — ибо только так он мог исполнить твой приказ доставить девушку ко двору, о мой халиф. Он не мог ослушаться — и потому зачерпнул силы у Клятвы. Так проигравшийся в майсир[41] бежит к нечестивому ханаттийскому ростовщику за деньгами под большие проценты. Ворвавшаяся в Тарика сила Клятвы сожгла его изнутри — ибо никакому существу не положено выступать из собственных пределов, а ежели оно так поступает, то с гибельными для себя последствиями.

— Он что, не соображал, что делает? — рассердился Аммар на нерегиля — в самом деле, не сердиться же ему было на самого себя. — Откуда я знаю, как у него там с этими… как их… энергиями?

И покосился на сидевшую у окна сумеречницу. Точеный профиль резко, как на ханьских миниатюрах, вырисовывался на фоне голубого шелка, затягивавшего мирадор. Две витые тонкие колонны поддерживали низарийскую, всю составленную из морских раковинок арку — а посередине, в созданных колышущейся занавесью сумерках, сидела она. По-голубиному склонившись и легонько позванивая подвесками на навершиях золотых шпилек в прическе, женщина сумерек улыбалась каким-то своим мыслям. Между глаз алым выписана была странная хвостатая буква — она словно запечатывала тайну ее улыбки.

Маленькую грудь стягивал тугой корсет лиловой парчи, и придавленная жесткой тканью белая кожа беззащитно круглилась над глубоким вырезом. Плотное, расшитое золотыми огненными птицами синее верхнее платье соединял на груди витой шелковый шнур. Маленькие острые ушки, тонкий очерк губ и пепельные длинные ресницы — Аммар почувствовал, что теряет голову.

Эта лекарка заставила бы встопорщиться чресла неизлечимо больного. Возможно, сказывались три с лишним недели воздержания. А может — и эта мысль звучала почти извинительно — в повороте высокой белоснежной шеи, в нежном наклоне головы и головокружительно тонком перехлесте золотых квадратиков пояса ему чудилась Айша. Такая, какой он ее увидел уже в Тудихе, где эмира верующих принимал Джарир ибн Сегри, старый враг Умейядов и преданный слуга халифов. Девушку умастили и переодели, и это был последний раз, когда он видел ее. Потом за ней прибыл караван с невольницами и почетная стража, — из замка Тудихи Айшу увезли прямиком в Исбилью, дабы скрыть в тайном месте харима драгоценную жемчужину власти и избранницу тайн руки и сердца.

А в тот вечер Айша сидела в четырех шагах от него, за завесой — плотной, но проницаемой для отсветов масляных ламп и ароматических свечей. Оглядываясь и плывя на волнах перестука дарабукки и посвистывания флейт, Аммар видел ее тень на просвечивающем нежным золотом занавесе — хрупкая, гибкая, она поднимала чашу, и длинный парчовый рукав, блестящей змеей выползающий из-под ширмы, казался тяжелым и огромным для тонкого запястья.

Ее поцелуй до сих пор жег ему губы — поговаривали, что в слюне сумеречников есть что-то такое, что заставляет приходить в любовное исступление. Возможно, Айша бинт аль-Ханса унаследовала от своей волшебной прародительницы не только заостренные ушки — он успел лизнуть одно из них, и это воспоминание сейчас не добавляло ему покоя — но и растворенное под языком возбуждающее зелье, сводящее с ума мужчину.

Снова оглянувшись на голубиный свет мирадора, Аммар встретился взглядом с женщиной — и почувствовал, как краснеет. Она читает мои мысли, в ужасе понял юноша. Она меня видит насквозь. И словно в ответ маленький алый рот изогнулся в улыбке — веселой и приветливой. Повадкой и нравом госпожа Йемайа а-Иненна вовсе не походила на своих сородичей: они разговаривали уже довольно долго, но Аммар не чувствовал неприятного изнурения, обычного во время бесед с лаонцами или северянами.

Облегченно вздохнув, Аммар виновато улыбнулся — «вы прекрасны, госпожа, и рядом с вами любой мужчина чувствует себя побежденным». И с сожалением вернулся к делу, которое привело его в замок Сов:

— Так как же нам быть? У меня есть… надежда?

Яхья перевел мягкие переливы певучих гласных ее ответа:

— Надежда всегда есть, говорит госпожа. Она не думает, что князь Полдореа умрет — но допускает мысль, что ей не удастся вернуть ему здоровье и силу.

— Что ж, он… так и… останется?.. — у Аммара не достало сил высказаться до конца.

Останется ни в раю, ни в аду — на высотах. В страшном пустом пространстве между жизнью и смертью. Лекарка не подпустила его к Тарику близко — «не ходите туда, господин, это может оказаться опасным», вот и все объяснения. Но из-за порога комнаты он успел разглядеть страдальчески оскаленное лицо и услышать это. Какие-то жуткие, нечеловеческие — да что там, не обнаруживающие вообще никакого разума, заходящиеся всхлипывания. Голова моталась, тело выгибалось, навзничь растянутое между двумя деревянными колышками, — «иначе он царапает себя, господин, в таких случаях всегда придерживают руки». Йемайа, наклонившись, нырнула под занавеску и села в головах у Тарика. И властным жестом окрашенной алым ладошки приказала — уходите, мол, я же велела не приближаться. Пятясь и завороженно таращась в запретную комнату, Аммар успел увидеть, как лекарка быстро — несмотря на длиннейшие золотые ногти — отвинчивает крышечку с крошечной банки и поддевает на ноготь какую-то мазь. И раз, раз — придержав Тарика за лоб, смазывает тому за ушами. А потом осторожно надавливает подушечкой пальца на переносицу.