Сказание о Мануэле. Том 1 - Джеймс Кейбелл

— Ответствуй, ты, кто болтает о справедливости! А что если б я тебя сейчас убил, — спросил загорелый человек, — будучи таким, какой я есмь?

— Тогда убей меня! — сказал Юрген с закрытыми глазами, так как ему вообще не нравился внешний вид всего окружающего. — Да, ты можешь меня убить, если хочешь, но не в твоих силах заставить меня поверить, что нигде нет справедливости и что я неважен. Мне хочется, чтоб ты понял, что я чудовищно умный малый. Что касается тебя, ты либо обман чувств, либо бог, либо выродившийся Реалист. Но кем бы ты ни был, ты солгал мне, и я знаю, что ты солгал, и не поверю в незначительность Юргена.

Послышался пронизывающий холодом шепот загорелого человека:

— Бедный дурак! Дрожащий, жестоковыйный дурак! Разве ты минуту назад не видел того, чего никогда не сможешь полностью забыть?

— Тем не менее я думаю, что во мне есть нечто непреходящее. Я скован трусостью, ослаблен жуткими воспоминаниями и искалечен древней глупостью. И все же, мне кажется, я обнаруживаю в себе нечто постоянное и весьма прекрасное. Вместе со всем этим и вопреки всему, мне кажется, я действительно обнаруживаю это нечто. Какую роль это нечто должно сыграть после смерти моего тела и на какой сцене, я не могу предположить. Когда судьба постучится, я отворю дверь. Между тем я откровенно говорю тебе, загорелый человек: в Юргене есть нечто, слишком восхитительное, чтобы какой — то рассудительный третейский судья выкинул это на свалку. Я, по крайней мере, чудовищно умный малый, и, по — моему, весь я не умру. Да, как говорится, с протянутой рукой пройду весь край родной. И я верю, что смогу придумать какой — нибудь фокус и обмануть забвение, когда в этом возникнет нужда, — сказал Юрген, дрожа и задыхаясь, с плотно закрытыми глазами, но даже при этом полный решимости. — Конечно, ты, возможно, прав. И, несомненно, я не могу зайти так далеко и сказать обратное: но все же, в то же самое время…

— Но перед мнением дурака о самом себе, — воскликнул загорелый человек, — боги бессильны. О да, и к тому же ему завидуют!

А когда Юрген очень осторожно открыл глаза, загорелый человек уже оставил его, не причинив телесных повреждений. Но состояние нервной системы у Юргена было весьма плачевным.

Глава XX

Действенность молитвы

Юрген, дрожа, направился в Собор Святого Терновника в Камельяре и всю ночь молился там — не от раскаяния, а от страха. Он молился за умерших, чтобы их не стерли в ничто, — за умерших своих родственников, которых любил в детстве, и только за них. О людях, которых узнал позднее, он, похоже, не волновался или, по крайней мере, волновался не так сильно. Но он сложил своего рода молитву за госпожу Лизу. «Где бы ни была моя дорогая жена, Боже, прошу, чтобы я наконец смог прийти к ней и получить прощение!» — завывал он и гадал, действительно ли имеет это в виду.

Он забыл о Гиневре. И никто не знает ни того, каковы были в ту ночь мысли юной принцессы, ни того, читала ли она какие — либо молитвы в пустынном Судном Зале.

Утром на раннюю обедню пришло очень мало народа. Юрген усердно отстоял ее и вместе с остальными направился к выходу. Как раз перед ним остановился какой — то лавочник, чтобы вынуть камешек из башмака, а жена лавочника подошла к купели со святой водой.

— Сударыня, разрешите вас обслужить? — сказал привлекательный молодой помещик и предложил ей святую воду.

— В одиннадцать, — сказала жена лавочника, понизив голос. — Его не будет весь день.

— Моя дорогая, — проговорил ее муж, догоняя ее, — а кто этот молодой господин?

— Не знаю, милый. Никогда прежде его не видела.

— Он, определенно, очень учтив. Хотелось бы, чтобы побольше было таких, как он. И к тому же, весьма приятной внешности!

— Он? Не заметила, — безразлично произнесла жена лавочника.

А Юрген все видел, и слышал, и с жалостью рассматривал уходящую троицу. Ему казалось невероятным, что мир продолжает быть таким же, каким был до его приключения в Друидском лесу.

Он приостановился у распятия, преклонил колени и тоскливо поднял глаза.

— Если б можно было узнать, — говорил Юрген, — что на самом деле случилось в Иудее! Насколько бы все упростилось, если б все знали правду про Тебя, Человек на Кресте!

Тут мимо него проходил отслуживший обедню епископ Мерионский.

— Ваше высокопреосвященство, — по — простому сказал Юрген, — можете ли вы мне рассказать правду про этого Христа?

— На самом деле, мессир де Логрей, — отвечал епископ, — нельзя не посочувствовать Пилату при мысли, что правды про Него очень трудно добиться, даже теперь. Был ли Он Мельхиседеком, или Симом, или Адамом? Или Он поистине Логос? А в таком случае, что такое Логос? Если допустить, что Он — некий бог, — были ли правы ариане и сабиллиане? Всегда ли Он существовал, единосущный с Отцом и Святым Духом, или Он явился творением Отца, своего рода израильским Загреем? Был ли Он мужем Ахамот, той выродившейся Софии, как утверждают валентиниане? Или сыном Пантера, как говорят евреи? Или Калакау, как заявляет Василид? Или это всего лишь, как учили докеты, слегка окрашенное облако в виде человека, прошедшее от Иордана до Голгофы? Или правы меринтиане? Вот лишь несколько вопросов, мессир де Логрей, которые естественно возникают. И не все из них должны разрешаться впопыхах.

Сказав это, галантный священнослужитель поклонился, затем поднял три пальца в благословении и оставил Юргена, по — прежнему стоявшего на коленях перед распятием.

«Ох — хо — хо! — сказал Юрген самому себе. — Какое разнообразие интересных проблем, по сути дела, предлагает религия. И какое упоительное занятие предоставит разрешение этих проблем, раз и навсегда, мозгу чудовищно умного малого! Что ж, может, для меня принятие сана будет самым подходящим делом. Возможно, это зов».

А на улице кричали люди. Юрген встал и отряхнул пыль с колен. А когда он вышел из Собора Святого Терновника, мимо проезжала кавалькада, увозившая госпожу Гиневру в объятия и на трон назначенного ей супруга. Юрген стоял на паперти Собора, и его мозг отчасти был занят теологией, но он по — прежнему не мог не замечать, как прекрасна эта юная принцесса в зеленом костюме и короне, ехавшая верхом на белой лошади, вся блистающая драгоценными каменьями. Проезжая мимо него, она улыбалась и поворачивала свое нежного цвета личико то в одну, то в другую сторону к ликующему народу и вообще не видела Юргена.

Так она ехала на свою свадьбу — та Гиневра, которая для рыцарственного народа Глатиона являлась символом красоты и непорочности. Толпа ее обожала, и все говорили о ней так, словно она была ангелом.