Сказание о Мануэле. Том 1 - Джеймс Кейбелл

— Вот копье, — сказал человек в капюшоне, — которое должно послужить тебе в сем приключении.

— Я благосклонно отношусь к приключениям, — ответил Юрген, — и верю, что оружие достойно того. Человек в капюшоне сказал:

— Да будет так! Но каков сейчас ты, таким прежде был я.

Между тем герцог Юрген поднял копье правой рукой и потряс им. Копье было большое, а его конец красен от крови.

— Смотри! — сказал Юрген. — Я человек, рожденный женщиной непостижимым образом. Сейчас же я, будучи чудесным, избран достойным совершить чудо и сотворить то, чего сам не могу постичь.

Анайтида взяла у девочки соль и воду и смешала их.

— Пусть соль земли даст возможность скудной жидкости принять на себя добродетель изобилующего моря!

Затем, встав на колени, она коснулась копья и начала с любовью его поглаживать. Юргену же она сказала:

— Да воспылаешь ты теперь душою и телом! Да будет бесконечный Змей твоим венцом, а плодоносный огнь солнца твоей силой!

Вновь заговорил человек в капюшоне:

— Да будет так! — голос у него был высокий и блеющий из — за того, что с ним сделали.

— Посему мы также взываем к тому, что не можем понять, — сказал Юрген. — Клянусь мощью поднятого копья, — и тут он левой рукой взял руку Анайтиды, — я, будучи человеком, рожденным женщиной непостижимым образом, сейчас ухватил то единственное, чего желаю всем своим существом. Я поведу тебя на восток. Я вознесу тебя над землей и надо всем, что есть на земле.

Тут Юрген поднял королеву Анайтиду так, что та села на жертвенник, а все, лежавшее там прежде, свалилось на пол. Анайтида совместила кончики всех пальцев, так что ладони образовали треугольник, и стала ждать. У нее на голове была сетка из красного коралла, ветви которого смотрели вниз; ее просвечивающая туника имела двадцать два отверстия, чтобы позволить всевозможные ласки, и была двухцветна — черный цвет причудливо переплетался с малиновым; ее темные глаза засверкали, а дыхание участилось.

Теперь человек в капюшоне и две обнаженные девочки исполнили свою роль в церемониале, увековечивать которую не обязательно. Но Юрген был весьма этим потрясен.

Тем не менее он сказал:

— О струна, что связывает круг звезд! О чаша, что содержит все времена, все цвета и все мысли! О Душа пространства, ни одного Твоего образа мы не достигаем, если Твой образ не являет Себя в том, что мы собираемся делать. Посему каждым растеньем, что разбрасывает свои семена, и влажным теплым садом, что принимает и вскармливает их, смешением кровопролития с наслаждением, радостью, что подражает тоске вздохами и дрожью, и удовлетворением, что подражает смерти, — всем этим взываем мы к Тебе. О Ты, непрерывная, чья воля заботится о сих детях и кому поклоняюсь в сем прекрасноцветном и нежном женском теле, Тебя я чту, а не некую женщину, делая то, что, по — моему, хорошо; и это Ты, кто вот — вот заговорит, а не она. Тут Анайтида сказала:

— Да, я говорю языком любой женщины и сияю в глазах любой женщины, когда поднято копье. Служить мне лучше, чем кому бы то ни было. Когда ты взовешь ко мне сердцем, в котором пламя змея зажглось хотя бы на миг, ты поймешь наслаждения моего сада и то, какая несказанная радость бьется в нем и как сильно единственное желание, истощающее всего мужчину. Чтобы служить мне, ты будешь готов отдать все, что есть у тебя в жизни; а другие удовольствия ты возьмешь в левую руку, не думая о них; ибо я есмь желание, расточающее всего мужчину и ничего не теряющее. И я принимаю тебя, я жажду тебя, я — дочь и больше, чем дочь Солнца. Я, которая есмь все удовольствия, все крушения, все опьянение внутренних чувств, желаю тебя.

Юрген держал копье вертикально перед Анайтидой.

— О тайна всего сущего, сокрытая в бытии всего живущего, теперь, когда копье возвышено, я не страшусь Тебя. Ты во мне, и я есмь Ты. Я есмь пламя, горящее в любом бьющемся сердце и в ядре любой далекой звезды. Я также есмь жизнь и то, что дает жизнь, и во мне также смерть. Чем Ты лучше меня? Я — един, моя воля есть справедливость, и туда, где я нахожусь, не приходит другой бог.

А человек в капюшоне позади Юргена сказал:

— Да будет так! Но каков сейчас ты, таким прежде был я.

Два голых ребенка стояли по обе стороны от Анайтиды и дрожали в ожидании. Этими девочками, как Юрген узнал впоследствии, были Алекто и Тисифона, две Евмениды. И теперь Юрген наклонил красное острие копья так, что то вошло в треугольник, образованный пальцами Анайтиды.

— Я есмь жизнь и то, что дает жизнь! — воскликнул Юрген. — Ты же та, что расточает все! Я, человек, рожденный женщиной, на своем месте чту Тебя, почитая желание, которое истощает всего мужчину. Открой посему путь творенья, ободри пылающий прах в наших сердцах и помоги нам в увековеченье сего пламени! Ибо разве это не Твой закон? Анайтида ответила:

— На Кокаине нет другого закона, кроме одного: «Делай то, что, по — твоему, хорошо». Затем заговорили голые дети:

— Вероятно, это закон, но определенно не справедливость. Однако мы малы и совершенно беспомощны. Поэтому вскоре должны сделаться такими, как вы; сейчас вы двое — уже единое целое, и ваша плоть не разделена между вами. Ваша плоть становится нашей плотью, а ваши грехи — нашими грехами; а у нас нет выбора.

Юрген снял Анайтиду с жертвенника, и они зашли за алтарь и стали искать святая святых. За алтарем, казалось, не было никаких дверей, но вскоре Юрген нашел проем, закрытый розовой завесой. Юрген сделал выпад копьем и разорвал эту завесу. Он услышал короткий вопль, а за ним последовал нежный смех. Так Юрген вошел в святая святых.

В этом месте горели черные свечи, и там также горела сера перед алым крестом, в верхней части которого располагалась окружность, и к нему была пригвождена живая жаба. Юрген заметил и другие любопытные вещи, наподобие этой.

Он рассмеялся и обернулся к Анайтиде. Теперь, когда свечи оказались у него за спиной, она стояла в его тени.

— Ну и ну! Вы слегка старомодны со всеми этими двусмысленными «ритуалами». Я и не знал, что цивилизованные люди еще сохраняют достаточно доверчивости, чтобы вызвать страх приманкой в виде бога. Все же женщинам надо потакать — будь они благословенны! — и, наконец, как я понимаю, мы совершенно честно выполнили весь церемониал, необходимый для достижения любопытных удовольствий.

Королева Анайтида была очень красива даже в тени Юргена. Под любопытной коралловой сеткой гордое лицо стало, к тому же, и ликующим, однако вместе с тем лицо этой женщины было грустным.

— Милый мой дурачок, — сказала она, — когда ты пел о Леших, было весьма недальновидно нанести оскорбление понедельнику. Но ты об этом забыл. А теперь ты смеешься, поскольку не понимаешь того, что мы сделали. И равным образом не понимаешь, кто я такая.