Его волчица. Я тебя приручу (СИ) - Невинная Яна

Судя по тону, Вежбицки не приветствует сборища пациентов, обмен информацией между ними. Смотрю на него исподлобья, пытаясь понять, что он хочет мне сообщить. Скорее всего, в мягкой форме настаивает, чтобы сидела в палате и не высовывалась.

– А вот процедурные, здесь мы вводим наш уникальный препарат и следим за тем, как его принимает организм.

Передо мной полностью стеклянная стена, за которой вижу множество приборов – аппараты жизнеобеспечения и другие, считывающие разные показатели, столы и полки вдоль стен, капельницы, койки, в отделенном стеной блоке – барокамеры и аппараты МРТ.

Внутри суетятся медицинские работники, на койках расположилось несколько больных под капельницами.

– И как часто вводится препарат? – проявляю закономерную заинтересованность.

– Один раз в сутки.

– Сколько длится процедура?

– Больной проводит около часа в лежащем положении под присмотром врачей.

– Понятно… И сколько нужно процедур, чтобы наступило полное выздоровление?

– Зависит от степени тяжести заболевания, конечно же. Но обычно не больше месяца. Это привычный максимум.

– Что еще я должна знать? Побочные эффекты или несовместимость с другими препаратами?

– Побочные эффекты не сильнее стандартных при приеме лекарств – тошнота, головокружение, потеря аппетита и тому подобное. Я не чародей, – разводит Вежбицки руками, как бы говоря о том, что о побочных эффектах беспокоиться не стоит, раз на кону – полное выздоровление.

– А как действует ваш препарат? – подхожу к самому главному, и мне взаправду интересно, чем здесь вылечивают самые страшные болезни.

– Мы воздействуем на кровь пациента, вводя в нее наш чудодейственный эликсир и полностью обновляя ее, а через кровь он разносится по всему организму, исцеляя от болезни полностью и необратимо.

– Полностью обновляя? Что это значит?

– Вы внимательно слушаете и зрите в суть вещей, пани Злата, – отмечает Вежбицки, и мне слышится в его голосе недовольство. Наверное, не нравится, что докапываюсь.

– Так всё же?

– Мы практически удаляем больную кровь из организма и замещаем ее новой, усиленной нашим препаратом.

– В договоре указан плазмофорез, но ничего о препарате. Речь о другой процедуре или всё же о плазмофорезе?

– Вы получите дополнительные соглашения к договору, которые действуют только на территории «Возрождения». Вы же понимаете, пани Злата, что у нас тут… хм… происходят действия, идущие против общепринятых… хм… стандартов? Мы вынуждены принимать такие меры! Потому что в верхах сидят узколобые старики, ставящие препоны научному прогрессу! Мы как несчастные древние лекари, которые были вынуждены воровать трупы для исследований, а потом их обвиняли в колдовстве и казнили. Или те, кто принимал вакцину, чтобы доказать ее эффективность. – Вежбицки вошел в раж, глаза горят безумным огнем. – В темные времена живем, хоть и заявляем совсем иное. Наш вклад в развитие медицины неоспорим, но его пока оценили только избранные. И вы, пани Злата, имеете честь быть среди них.

Профессор берет мою ладонь своими сухими, как тонкие ветки, руками и подносит к губам, легко касаясь вежливым поцелуем.

– Не каждый бы осмелился пойти на эксперимент, результат которого на сто процентов не гарантирован. Но вы же не из трусливых?

– Я пока не знаю, – говорю с сомнением, аккуратно возвращая себе плененную руку. – Мне нужно больше фактов. Доказательств. Вы очень убедительно говорите, но…

– Но вы не привыкли верить только словам. Умная девочка. Показывать медицинские карты пациентов я не имею права, но кое-что могу. Подойдите ближе к стеклу. Видите этого пациента справа? У него началась гангрена правой нижней конечности, то есть, проще говоря, ноги. Сейчас, по мере ввода препарата, вы можете наблюдать, как сероватая кожа розовеет. Это происходит прямо на глазах. Я говорил, что не чародей, но всё же, всё же… А вот эта пациентка в центре должна была скончаться месяц назад. Похожа на умирающую?

Вопрос риторический, поэтому не отвечаю, внимательно изучая пациентов. Поведение у них спокойное, не вижу парализации или ступора. Как будто им просто глюкозу вводят, а не кровь замещают. Сам препарат в капельницах розоватого цвета. 

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– А как вы называете свой препарат?

– «Перерождение» конечно же. Готовы ли вы, пани Злата, переродиться? 

Глава 8. Вера. Неожиданная находка

Нет сомнения, что профессор Вежбицки – настоящий фанатик. Фанат идеи, которая его поработила. Он готов на всё, чтобы воплотить свой замысел.

Уверена, пойдет на любые жертвы, лишь бы добиться поставленных целей. Внутри холодеет, когда разговариваю с ним, вернее, больше слушаю его безумные речи, в которых он так и норовит назвать себя гением, а свое изобретение уникальным.

Имеет ли он на это право? Действительно ли все экспериментальные открытия должны сначала пройти отторжение общества и только потом быть принятыми?

Творец должен бороться за свое детище? Кажется, Вежбицки хотел сказать мне именно это.

Но убедить не смог. Он напугал меня своим напором, наверное, потому, что я в нем и его чудодейственном эликсире совершенно не нуждаюсь, могу рассуждать трезво и разумно.

Время поджимает. У меня осталось считаное количество часов, чтобы выяснить то, чего не поведал профессор. Разузнать, что он скрыл. И очевидно, что мне придется действовать на свой страх и риск, обследуя спрятанные от пациентов помещения. Идеально было бы найти лабораторию и выкрасть образец препарата, или найти документацию, или поговорить с пациентами.

Это, кстати, самое простое. Единственная проблема – поздний вечер.

Не тратя время попусту, открываю дверь палаты и выглядываю в коридор. Пусто. Едва слышно гудят лампы, сквозняка не чувствую, ведь температурный режим здесь поддерживается за счет вентиляции, а окон нет. Тишина успокаивает меня.

Находиться в больнице для меня привычно, чувствую себя на своем месте, могу уверенно и со знанием дела прогуливаться здесь. Кстати, это идея. Почему бы мне не изобразить медсестру? Всего-то надо отыскать форму, но и это не проблема.

Ничего не подозревающий персонал занимается своими делами, не заботясь о том, чтобы закрывать комнаты, которыми они пользуются время от времени.

Поэтому легко нахожу сестринскую, а в ней шкафчики с униформой и обувью. Переодеваюсь и прячу свою одежду, вынимая из кармана вибрирующий смартфон. Удивительно, что сотовая связь ловит на такой глубине, но, наверное, Вежбицки позаботился и об этом. Звонит Женя, а я совсем забыла, что с ним нужно связаться.

Совершенно вылетело из головы. Я привыкла быть сама по себе, а тут надо еще   о ком-то думать. Дрожащими от волнения пальцами набираю эсэмэску: «Позвоню позже. Занята». Потом следующую, когда понимаю, что он может по-своему понять текст и забеспокоиться: «Не анализы».

Сгребаю в руки первые попавшиеся на глаза папки, прижимаю к себе и выхожу в коридор. Вспоминаю, что меня насторожило при беглом взгляде на персонал «Возрождения», но на чем я тогда не заострила внимание, – много крупных мужчин, какие обычно работают в психиатрических клиниках, где необходима грубая физическая сила, чтобы справляться с буйными пациентами.

Зачем же здесь подобные экземпляры, если, по словам Вежбицки, всё тихо-мирно, капельницы да отсутствие сильных побочных эффектов? Ложь чувствуется за версту. Что-то здесь не чисто.

Нужно обязательно выяснить, что скрывает эта подземная больница.

Захожу в находящуюся рядом палату, чтобы не столкнуться с двумя идущими навстречу амбалами. Мне совсем не хочется, чтобы они начали задавать неудобные вопросы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

В полумраке вижу бугор на постели. Пациент спит, но я всё же делаю робкую попытку его разбудить, подойдя ближе. Бесполезно. Наверное, накачан снотворным.

Приходится потихоньку ретироваться. Путь свободен. Неправильное я выбрала время для попытки поговорить с пациентами, по режиму пора отходить ко сну. Хотя в больницах пациенты и так поголовно спят. Или это на них так препарат действует?