Комкор - Олег Кожевников

Но, слава богу, все когда-нибудь кончается, закончилась и эта адская дорога. Мы наконец добрались до места дислокации заслона Бедина, сползли с дороги смерти и укрылись в рощице под маскировочными сетями, натянутыми между деревьев рядом с полуторками из отряда Бедина.

Глава 3

Только красноармеец Синицын остановил «хеншель» – еще не успел даже заглушить двигатель, – как около трофейного грузовика материализовался знакомый сержант госбезопасности. Я даже вздрогнул от неожиданности – только что рядом никого не было, и вдруг я, распахнув дверь, уперся взглядом прямо в физиономию сержанта госбезопасности Лыкова, как обычно невозмутимую. «Ей-богу, натуральный сторожевой пес, – подумал я, – стоит появиться в расположении подразделения Бедина, как этот цербер уже тут, со своим неизменным каменным выражением лица – ну и нервы у мужика, несмотря на любые катавасии, спокоен, как удав». Нравился мне этот парень не только своим спокойствием, но и тем, что имел необъяснимое чутье, возникать перед командованием тогда, когда было нужно, или если намечались какие-нибудь важные события. Ничего не скажешь, умели энкавэдэшники подбирать кадры в свои подразделения.

Как только я спрыгнул с подножки грузовика, Лыков вытянулся и стал бодро докладывать о положении дел в заградотряде – так энкавэдэшники стали называть созданное по моему приказу формирование. Информация эта была, так сказать, весьма развернутая, пополненная личными наблюдениями сержанта. Конечно, это был необычный для стороннего наблюдателя доклад, но уж именно такой стиль общения с сержантом госбезопасности у меня сложился. Лыков мне полностью доверял и уважал, может быть, даже больше, чем своего непосредственного командира, лейтенанта госбезопасности Бедина. И все после моих действий по расформированию лагеря интернированных польских военнослужащих, но, честно говоря, так, не по-уставному, общаться с Лыковым мы начали довольно давно. Именно этот сержант госбезопасности сначала очень дотошно проверял наши документы, когда я вместе с Шерханом и Якутом направлялся из Москвы в 7-ю ПТАБР, только начинающую формироваться. Тогда, убедившись, что мы именно те, за кого себя выдаем, он очень любезно предложил передохнуть в периметре, охраняемом бойцами НКВД, а утром обеспечил нам безопасный и беспрепятственный проезд до места формирования бригады. Ну как после этого можно относиться к человеку? Естественно, с симпатией.

В процессе службы мне часто приходилось перемещаться по дорогам, обслуживаемым Гушосдором. В местах проведения ремонтных работ я несколько раз встречался как с самим сержантом госбезопасности, так и со своим приятелем Палычем, главным инженером Гушосдора НКВД. Вот Палыч-то мне и рассказал многое о Лыкове, о его роли в их организации. Несмотря на невысокое звание, сержант имел очень большой вес в управлении. Непосредственно отвечающий за охрану поляков, работающих на объектах, лейтенант госбезопасности Бедин по существу занимался только бумажной работой, а практической деятельностью, силовой составляющей управления руководил Лыков. Деятельность эта была весьма напряженной. Пожалуй, именно это структурное подразделение НКВД в Белостокской области чаще всего подвергалось нападениям бандформирований. Буржуйские недобитки пытались всеми силами затруднить движение по автомобильным дорогам. Так что, учитывая все вышеизложенное, информация, полученная от этого опытного, обстрелянного бойца, была для меня более ценна, чем доклад Бедина, весьма формального командира заградотряда.

С первых же фраз рапорта Лыкова я сильно напрягся – маршальские звезды не только подставили под авиаудар танки лейтенанта Быкова, но и сделали хорошую подлянку для действий заградотряда. Истинные чувства бойца выдавали только злые огоньки во взгляде, а сам сержант госбезопасности невозмутимо докладывал:

– Товарищ подполковник, ровно с пятнадцати часов функции заградотряда приказом маршала Советского Союза Кулика прекращены. Он заявил, что заградотряд создает пробку перед мостом через реку Зельва и мешает маневрировать частям Красной армии. Лейтенант Бедин пытался маршалу объяснить, что мы задерживаем только неорганизованные группы красноармейцев и, наоборот, регулируем движение по мосту, не допуская возникновения заторов перед ним; когда техники, повозок и людей становится очень много, направляем их в специальный отстойник – оборудованное в лесу укрытие от самолетов противника. За все время деятельности заградотряда ни разу не было пробки перед мостом. Но на все эти слова маршал только махнул рукой и повторил приказ.

Лыков на мгновение прервал свой монолог, кашлянул и немного более экспрессивно произнес:

– Мы с лейтенантом находились в палатке, я докладывал о положении дел в районе нижнего брода, как вдруг полог откинулся, и в проход ввалился узнанный мной по фотографиям маршал Кулик – солидной величины человек; лицо у него было буро-красное, довольно внушительное по размерам… Речь состояла из каких-то совершенно не связанных между собой бессмысленных фраз. Это была чистейшей воды ахинея, как бред полупьяного. Из всего сказанного понятными были только слова приказа на сворачивание деятельности заградотряда. Печальное это, надо вам сказать, зрелище – паника высшего командного состава! Самое страшное, что перед нами стоял не только маршал, но и заместитель наркома обороны СССР… Что же это такое творится, товарищ подполковник, если даже маршалы теперь неадекватны?

– Что, что… Немцы без разрешения наших бонз взяли и начали войну. Вот если бы фашисты стояли и покорно ждали, когда им надают по сусалам, тогда наши маршалы были бы на коне; герои, блин, перед своими-то горло драть, а как пуля свистнет, так они норовят свалить куда подальше, в уютные кабинеты.

В гражданскую привыкли иметь дело с полупартизанскими соединениями, думали, что и с вермахтом их стратегия прокатит. А у немцев армия совсем другая, не зря же они практически всю Европу на колени поставили. Тут еще и наши агитки свое гнусное дело сделали – внушили красноармейцам и командирам, что фашисты разбегутся от малейшего пролетарского чиха. А в реальности все совсем наоборот – немец так и прет на нас, сметая на своем пути все укрепрайоны, не обращая внимания на контратаки. Да, хорошие у них солдаты, да и генералы не хуже. А у нас что получается? Генералы не на своем месте сидят, коли прохлопали немецкое вторжение.

– А что же товарищ Сталин?.. Он же не мог не знать, что немцы готовят войну?

– Сталин? Да ты хоть представляешь, сколько у него советников и информаторов, и каждый из них, опираясь на факты, талдычит свое! Да я вот лично товарищу Сталину докладывал о том, что немцы обязательно нападут на СССР. И что? Да ничего… У Хозяина была информация, что мои сведения – это деза, подсунутая английскими империалистами, чтобы втянуть нас в войну с Германией. Но все равно он человек умный и предусмотрительный, поэтому и направил меня командовать бригадой на самый передовой рубеж. Наверное, именно для того, чтобы разбавить это застойное самодовольное болото. Ты же сам знаешь, что практически все старшие командиры были уверены – мы немцев шапками закидаем. Поэтому сейчас кровью и умываемся.

– Юрий Филиппович, неужели вы с самим Сталиным разговаривали?

– Было дело… Он мне лично и дал некоторые поручения. Так что, сержант, выполнять нелепые приказы обезумевших от страха и собственной беспомощности маршалов мы не будем. Сейчас, и до нормализации обстановки на фронте, подчиняемся только распоряжениям товарища Сталина и начальника Генштаба генерала армии Жукова.

Именно Жуков в своей радиограмме поручил мне собирать отставших от своих частей военнослужащих, пресекать панические настроения и организовывать заслоны на пути прорвавшихся немецких танков. Вот этим мы и будем заниматься. Понятно, Лыков?

– Так точно, товарищ подполковник!

– Тогда давай, сержант, докладывай, как проходила эта миссия до появления маршала, и сколько бойцов вы направили к лейтенанту Курочкину.

Лыков, перейдя опять на монотонный лад, продолжил подробный рассказ о работе, проведенной заградотрядом за прошедшие двое суток. Я, конечно, слушал и откладывал себе в подкорку основные моменты доклада, но, если прямо сказать, большинство слов сержанта госбезопасности миновали мое сознание: сейчас, опустив пустую, с моей точки зрения, информацию, я позволил себе размышлять о делах, не связанных с сиюминутными проблемами.

Как водится, сначала стал думать о правильности своих действий после того, как появился в заградотряде. А куда деваться? Если бы я себя не контролировал (а именно – перенесенные из прошлой реальности сленг и манеру поведения), то давно спалился бы как чуждый этому обществу элемент еще во время обучения в военной академии. Привычка анализировать действия и слова, произнесенные даже в запале, уже вошла в мою сущность – стала инстинктом, позволяющим выжить в любой ситуации, вот как и теперь, в сверхидеологизированной этой реальности.