Клуб достопочтенных шлюх - Лева Воробейчик

Он запротестовал, но она не слышала. Продолжала, неся только одной ей понятную мысль.

– Черт, я даже посмотреть на тебя не могу – лишь догадываюсь, слуша… – ик! – …слушаешь ли еще меня или просто спишь. Я… а, к черту. Неважно. Я приехала сюда, потому что достало меня все это, нашла там что – то, а потом не вышло, и вот я дома, но я не понимаю, не понимаю, не… – ик! – …понимаю! Я… мне не следовало сюда. Не нужна я никому, Эрик, никогда, просто здесь я надеялась будет…

Она уже чуть ли не захлебывалась своими слезами. Он не знал, о чем она, не подозревал, как сильно и как долго терзала свою душу этими бессмысленными и бесконечными вопросами; по всему получалось, что он, Эрик Бекс, отчего – то был к этому причастен. Это осознание пришло к нему сквозь ее слог: он был Меценатом, возвышенным, добрым и отчего – то жестоким, она же была поэтессой, что не глаголом жгла разум его, но пьяным бредом. Что же, с этим можно было смириться – античные методы попросту устарели; день и вино уже никем давно не котировался. Виски, ром или водка, сдобренные таинством ночи – вот чему отдавали дань все великие и пропащие времени Эрика Бекса.

Он преодолел расстояние в два шага за мгновение и обхватил его плечи. Она склонила голову и звучно хмыкала, пока он шептал ей. Теперь она слышала, почему – то решил он. Сьюзи не смотрела на него, лишь изредка кивала головой. Он говорил следующее:

– Эй, эй, Сьюз, тише, тише. Я тут, здесь, рядом, слышишь? Вот моя рука, которая обнимает тебя. Она настоящая – и черт бы меня побрал, если бы и ты не была такой же настоящей! Сьюз, эй, Сьюз, слышишь, – кивок головой. – мы справимся со всем этим. Как все те годы справлялись. Как я поддерживал тебя, помнишь? Всегда рядом был, да, и сейчас тоже. Ты запуталась. Черт, конечно, так, как никогда прежде – но ты приехала сюда. Не к семье, ко мне. За советом и за будущим, Сьюзи! Эй, Сью – юз, – потормошил ее Эрик. Она качнула головой. Во время его речи она только и делала, что кивала и икала – такова была ее судьба в этот наполненный алкогольными парами и признаниями вечер. – я все еще здесь, видишь, нет? А ну, чувствуешь? Так вот, не нужно. Всего этого тебе не нужно. Тебе нужно спать и видеть розовые сны, вроде тех, что были раньше. Полезла, глядите. В самую грязь. Знаешь, Сьюз, – продолжал он. – я бы никогда не поверил прежде. Если бы ты даже такое выдумала. Но ты… ты же не выдумываешь, нет? – Слабый удар по ноге означал отказ; Эрик улыбнулся. – Узнаю тебя. А то приехала тут какая – то девушка и утверждает, что спала чуть ли не с каждым в другом городе. Я ей не поверил. А вот теперь вижу, что ты запуталась. Сьюз, слушай меня, прошу, ты слышишь? Тебе правда нужно спать. – Она икнула, что, впрочем, нельзя было принять за ответ. – Поспи, а завтра все обсудим. На трезвую, да. Я тебя выслушаю, потому что хочу, правда! Ты все мне расскажешь и мы примем решение. Да, верно? Как всегда принимали, как раньше. Ты же за этим приехала, знаю, за этим. Эй. Сьюзи Доус, ты слышишь…

Она слушала его очень внимательно, хоть и виду не подавала никакого. Этот ровный голос, эти теплые руки… те атрибуты лучшего друга, что вступают в дело в самом нужно месте. Если бы у нее было развито воображение, то она сравнила бы понятие Эрика Бекса с понятием оркестра: его голос, руки, разум были лишь музыкальными инструментами, вступающими в определенный момент и протягивающие свою, отличную от других партию. Тогда как сам Эрик был дирижером – ловко владея ситуацией, подключал то один, то другой инструмент. Сейчас было время для виолончели – и своим голосом Эрик доказывал несхожесть этого инструмента со всеми прочими.

– Плачешь, сидя в чужой комнате, на вечеринке в честь тебя. Да уж, Сьюз, – ты слышишь? Те ребята внизу удивятся, когда ты, заплаканная, сбежишь. И я, и я, Сьюзи. Слышишь? Тебе же всего восемнадцать…

– Девятнадцать. – тихо поправила она.

– …девятнадцать, а не восемьдесят. Чего грустить и убиваться? Знаешь, я завидую. Принять это все… и приехать домой – это здорово. Ты пересилила себя и свои обещания, хотя мне больше кажется, что переросла. Я горжусь этим, Сьюзи, слышишь? – честно сказал Эрик, смотря на стену.

– Я-ничтожество. – прошептала она, вперившись взглядом в то же место, что и он.

После этого они сидели молча какое – то время. Минут десять или пятнадцать – но на поверку они чуть не прожили целую жизнь, молчаливую, позднюю. Они сидели недвижимо: она, прямо на полу, с глазами, опухшими от слез и он, обхвативший ее руками и размышляющий о том, как это молчание прервать. Двое старых друзей в паутине сомнений, сплетенных вокруг них в тугую нить – надеясь, что эта нить не окажется удавкой.

Она только спросила:

– А я… – ик! – …я похожа на героиню одного из твоих романов, Эрик?

Поразмыслив, он честно ответил:

– Только если самого худшего из них, Сьюз.

3

– Тебе здесь не нравится, Сьюз? – спросил Эрик заботливо, вырывая ее из собственных мыслей, словно бы рыболов вырывает рыбу из привычной ей среды. Уже в третий, к слову, раз.

– Да нет, почему. Милое место. А она что, похудела? – спрашивает Сьюзан, указывая пальцем на Розу, хозяйку и главного повара своей же закусочной.

– В Спрингтауне другие понятия о зрении или что? Боже, она же стала еще больше, – улыбнулся Эрик. – Но я вообще не об этом. Здесь, в Митчфилде – тебе как будто не нравится. Нет, я помню все, и все понимаю, но… – Он на секунду замялся. – сидишь тут вся в своих мыслях, хотя договаривались все спокойно обсудить. Ты же не здесь, Сьюз – а где – то там. Жаль, что не знаю, где.

– Да здесь я. – Помолчав с пару секунд, ответила Сьюзи. – Просто не знаю. Честно, не знаю, где я. Отвыкла от всего этого – от посиделок в кафе и искренности, от кофе и знакомых лиц. Тут слишком… тихо, слишком спокойно. Я не знаю, что говорить, так, чтобы не услышали. Не знаю, как сказать все это, и… и, – она поморщившись, подбирала нужное слово. Эрик не удивился, когда у нее не вышло. – а, к черту. В общем, здесь все по – другому – и я не знаю, хорошо это или нет.

– Там зато жизнь кипит, в отличии – то от нашей провинции, – усмехнулся Эрик. – в отличии от этой деревни. Не понимаю, что ты там нашла. Почему уехала именно туда – ведь существуют сотни других, а ты выбрала этот засушливый, пыльный клубок грязи. Разве там твоей душе спокойнее? Брось ты! – раскрыл широко глаза он. – Знаешь, Сьюз, я бы на твоем месте тут бы и остался. Правда остался бы. Не думал бы хоть раз в жизни о том, что будет дальше – а остался бы, наплевав на все. Ты же родом отсюда. Это же дом твой, глупая. – Уже мягче сказал он, снова улыбнувшись. Сьюзи с нежностью подумала о том, что он действительно был хорошим человеком. – Но, возможно, я говорю глупости. Это же я. Я, например, люблю это торжество зимней стужи – хоть и примерзал пару раз губами к бутылке, да. Здесь классно, по – настоящему. Я был в Брэддли, Мигнайте, Досселайн-Спрингс, но здесь, Сьюз… это сложно объяснить. Митчфилд завораживает. Меня, по крайней мере.

Сьюзи, всегда относившаяся к Митчфилду более чем равнодушно, немного удивилась. За все годы знакомства с Эриком они не разу не обсуждали свой дом – глупостью ли было это или молчаливым соглашением? Неясно; однако сейчас она слушала, напрягая свой слух – потому что нет ничего для человека важнее, чем узнавать что – то новое о том, о котором, казалось, ты знаешь все.

– Действительно? И давно ли, Эрик? Раньше я такого от тебя не слышала никогда.

– Ну, да. Разве я не говорил? Странно. Так вот, Митчфилд. Он… он прекрасен, на самом – то деле. Я не уверен, что твое решение было напрямую связано с отъездом, но, слушай, – разве тут ты подобным занималась? Здесь бы этого попросту не случилось. Жила бы сама по себе, влюбляясь и тихо угасая. Но это было бы не потому, что здесь плохо – сама же знаешь, что нет. Здесь, – Эрик сделал паузу; про себя Сьюзи отметила, что этот монолог он наверняка готовил заранее. Точно сказать она не могла – из друзей – писателей у нее был только Эрик: вполне могло было оказаться так, что они разговаривали как литературные герои и в повседневной речи. – Здесь все по – настоящему. Нет трагедий и комедий. События – слишком незначительны для взора, …«и город этот рад, что он живет». Вот ты мне про свой этот Спрингтаун рассказывала, про список свой и этот клуб – а у нас такого нет. И не потому что мы несовременные или глупые, даже не совсем деревенщина – просто нет такого, понимаешь? У нас если какая девушка переспит с тридцатью восемью мужиками – ее же в смоле обваляют, да сожгут, так что… так что хорошо, что ты уехала до этого момента.

– Тридцать шесть. У меня было две женщины.

– Сожгли бы тем более. Знаешь, Сьюзи, – продолжал он, бросив взгляд на ее улыбку. Настоящую, не ту, о которой он не знал; полуулыбки шлюхи из Спрингтауна не было на ее лице уже несколько дней. – я понял это не так давно.

– Ты уехала, а я же… стал проводить гораздо больше времени один. На улице, знаешь, на воздухе – там ко мне и приходило это осознание. Меня успокаивало все окружающее меня – люди и дома, клены и снег, холодное лето и снежные зимы. Вот я и решил, что ты тоже такая, а ты… сидишь тут в своих мыслях, думая о чем – то наверняка неинтересном.