Живун - Иван Истомин

— Да, чуть не забыл. Ваш друг Вэрья обижается на вас.

— Обижается? За что? — изумились старики.

— «Когда, говорит, в чуме жил, Ямай и Хадане навещали меня, а теперь совсем не заходят. Наверно, сердятся, что в доме живу». — Гость поднял голову. — Он ведь всех старше в колхозе, надо уважать его. Вы говорите, вам вдвоем скучно, а Вэрья весь день один сидит. Нехорошо так делать, очень нехорошо. Зашли бы к нему.

Старики молча переглянулись.

— Что верно — то верно, нехорошо получается. — Ямай выбил из трубки пепел, снова набил ее табаком.

— Надо сходить к нему, — заговорила старуха, — а то умрет старый человек, так и не попрощаемся.

— Конечно, — поддержал сын. — Вы бы посмотрели, как у них хорошо в доме.

Старики снова переглянулись, — значит, сын уже побывал у невесты.

Максим Иванович посоветовал старикам побольше быть с народом: пройтись по поселку, посмотреть, как колхозники строят дома, поговорить с ними, зайти в контору, там всегда людно, побеседовать с молодыми охотниками, оленеводами, помочь им своим советом.

Поговорив еще немного, Волжанинов стал собираться домой.

— Теперь буду знать, что старики Тэседы здоровы и живут хорошо.

Хозяева уговаривали его посидеть еще немного, но учитель задерживаться больше не мог. Ему вечером предстояло проверить целую стопку ученических тетрадей и подготовиться к урокам.

Максим Иванович, пожимая руки старикам, опять словно вспомнил:

— Да, а дом свой видели?

— Я видел, — ответил Ямай.

— Ну и как?

— Ничего, хороший дом, красивый, так я думаю.

— А хозяйка видела?

Старики промолчали. За них ответил сын:

— Не видела еще.

— Вот это нехорошо, — осудил гость, держа в руке пыжиковую шапку-ушанку. — Надо посмотреть, все ли добротно сделано, так, как надо, может, где недоделки есть.

Старики опять переглянулись и вздохнули.

Волжанинов стоял одетый в тюленью тужурку и чуть не доставал головой до шеста чума. Он легонечко потрогал рукой длинные, свисающие почти до плеч белые волосы Ямая и, встретив его взгляд, промолвил:

— В косы надо заплести. Почему распустил волосы?

— Зачем в косы? Стричь надо, — засмеялся старик. — Некому было, теперь Алет приехал, пострижет.

Учитель еще раз пожелал старикам доброго здоровья и стал прощаться с Алетом. Тот, крепко пожимая руку Максиму Ивановичу, благодарно взглянул ему в глаза.

Гость весело подмигнул:

— Ничего, молодой зверовод, все будет в порядке.

На следующее утро Алет опять собрался куда-то.

— Не хочешь побыть с родителями! — заметила мать.

— Дел много, — ответил сын и как бы между прочим напомнил: — У Вэрьи не забудьте побывать сегодня.

— Не свататься ли посылаешь? — Хадане с чуть заметной улыбкой взглянула на сына.

Алет тоже улыбнулся, но отвел глаза.

— Не обязательно свататься. Максим Иванович советовал вам навестить старика.

— Сходим навестим, а сватать Сэрне подождем. Верно, старуха? — отозвался Ямай.

После ухода сына старики занялись домашними делами и лишь перед обедом начали собираться к старому Вэрье. Приоделись получше: Хадане — в добротную меховую ягушку — шубу, в кисы с узорами и в новую клетчатую шаль, а Ямай — в новую малицу и тоже в кисы с узорами. Палку-трость на этот раз взяла в руки жена. Старик решил обойтись без палки. Он чувствовал сегодня себя бодро. После вчерашней беседы с Максимом Ивановичем старуха казалась добрее, от этого на душе у Ямая сделалось легче — надоело слушать бесконечные споры, ругань жены.

Хадане поставила на печку приготовленный для сына обед, и они вышли из чума. Солнце, красное, как прозрачная чаша с брусничным соком, висело низко над тундрой, не в силах подняться выше, словно привязанное невидимым арканом к земной спине — горизонту.

Поднявшись на горку, старики оглянулись на свой чум и пошли гуськом по дороге, ставшей уже улицей. Вскоре они поравнялись со своим домом, и Ямай остановился:

— Смотри, старуха, вот наш дом!

Хадане, не оглядываясь, продолжала ковылять по дороге и даже чуть ускорила шаги, будто старалась скорее уйти от опасного места. Ямай еще раз окликнул ее, Хадане опять не остановилась, и старик, махнув рукой, пошел за ней.

Дом, где жил Вэрья, был таким же новым и аккуратным, как и их дом. Подойдя к крыльцу, Ямай и Хадане старательно выбили снег с меховых кис, потом поднялись по ступенькам и стали шарить по двери, ища скобу. На шорох выглянула Сэрне и радостно воскликнула:

— Ой, это вы! Входите, входите, пожалуйста!

Девушка широко распахнула дверь, и старики вместе с клубами морозного воздуха ввалились в дом.

— Ани торово, — поздоровались они и по очереди подали Сэрне руку. Потом поинтересовались, дома ли дед Вэрья.

— Дома, дома, куда же он пойдет, совсем уж слабый стал. — Сэрне попросила гостей раздеться и пройти в комнату.

Ямай и Хадане разглядывали девушку, будто впервые видели ее. Уж очень хорошенькой показалась она им на этот раз. Сэрне двадцать лет, она стройна и подвижна, с румяным овальным лицом и ясными карими глазами. Мягкие темно-русые волосы ее подстрижены чуть пониже ушей и зачесаны назад. В синей шерстяной юбке, в джемпере и мягких меховых бурках-сапогах, отороченных белой заячьей шкуркой, Сэрне выглядела нарядной.

Девушка заметила пристальные взгляды стариков, смутилась и стала рассказывать, что брат и сноха на работе, а дома она и дедушка. Сэрне помогла гостям раздеться и повела их в комнату. Гости оказались одетыми тоже нарядно — Хадане в бордовое шерстяное платье, а Ямай — в зеленую вельветовую куртку с замком-молнией. Сэрне подумала, что старики пришли сватать ее, и густо покраснела.

— Дедушка, гости пришли, — громко позвала она, войдя в комнату.

Старик Вэрья сидел у стола, поставленного в простенке между окнами, читал или рассматривал какую-то большую бумагу, расстеленную на столе. Он даже не шевельнулся.

— Совсем плохо слышит, — пояснила Сэрне и, подойдя вплотную к старику, еще раз громко сказала ему о гостях.

Вэрья поднял голову, приложил ладонь к уху, посмотрел на внучку. Сэрне взглядом показала чуть в сторону, и тут только он увидел гостей.

— А-а, старые знакомые пожаловали, оказывается, — обрадовался Вэрья и, тяжело поднявшись, сделал шаг навстречу Ямаю и Хадане.

— Ани торово, ани торово! — стали они горячо здороваться.

— Пришли проведать тебя, давно не виделись, — сказал Ямай, держа в зубах новую трубку.

Вэрья закивал остриженной под ершик пепельной головой.

— Знаю, знаю, сын приехал. Это хорошо.

Гости переглянулись. Сэрне поспешила объяснить деду:

— Гости говорят: пришли навестить тебя. Слышишь? Навестить!

— А-а, это тоже хорошо, — опять закивал старик и показал на ухо: — Маленько плохо слышать стал. Присаживайтесь, гости, присаживайтесь.

Сэрне тоже стала приглашать гостей сесть, показала на стулья, табуретки. Хадане хотела было опуститься на оленью шкуру, постеленную на полу перед кроватью, но Сэрне взяла ее под руку и заботливо усадила на стул. Ямай примостился на табуретке рядом с женой.

— Очень рад, что не совсем еще забыли меня, — улыбаясь, сказал Вэрья и занял прежнее место у стола.

Старик был в коричневой фланелевой толстовке, в просторных черных брюках, а обут в меховые чулки-чижи. Безбородое лицо со множеством глубоких и мелких морщинок еще сохранило тундровый загар и даже сейчас казалось свежим.

Завязался непринужденный разговор о житье-бытье, здоровье, самочувствии и, конечно, о новом жилище. А потом пошли осматривать дом. Он оказался чистым и светлым: стены побелены, на окнах — белые, как свежий снег, занавески и шторы, на столах — клеенки и скатерти, в обеих комнатах — деревянные, покрашенные охрой кровати. Они заправлены байковыми одеялами и с грудой подушек в цветастых наволочках. На стенах портреты, в углу одной комнаты этажерки с книгами и даже большие, выше тундровых кустарников, цветы, а на сундуке швейная машина. На кухне чисто, опрятно, на стене полки для посуды, на полу кадка для воды.

— Совсем как у русских или зырян, — сказала Хадане, когда гости и хозяева вернулись в первую комнату.

— Хорошо теперь у нас, — с гордостью похвалился Вэрья. — И все это благодаря внучке Сэрне. Умеет она по-новому жить и сноху приучила. Недаром Сэрне в Салехарде училась, культработницей стала. Верно, внученька? — Вэрья нежно, по-родительски коснулся рукой Сэрне.

— А как же иначе, дедушка? Коли в дом перешли, надо жить культурно. Я и в стенгазете пишу об этом. — И Сэрне показала на большую бумагу, лежавшую на столе.

Вот что! Оказывается, на столе стенная газета! Сэрне пояснила, что в красном уголке все время люди. И там неудобно оформлять газету, поэтому она принесла работу домой. Этот номер посвящен переходу на оседлость, в ней много критических заметок и карикатур. Сэрне прочла вслух несколько заметок, показала смешные рисунки. Старики вдоволь посмеялись над колхозниками, которые отлынивают от участия в строительстве колхозного поселка.