Живун - Иван Истомин

— Что ты, мама, что ты? — Алет опустился рядом с отцом на оленью шкуру и улыбнулся.

Старик сидел молча, внимательно прислушиваясь к разговору старухи с сыном. Хадане прерывистым голосом продолжала:

— Зачем в дом кровать увез? Туда перейти собираешься?

Алет опять улыбнулся:

— Стоит ли из-за этого расстраиваться? Дом-то какой хороший! Вы видели? Нет? Напрасно. Очень хороший дом. Я в его каждый уголок заглянул. Везде хорошо сделано. Даже печку проверил — нисколько не дымит. Я уже документы на него получил — вот они! — сын вынул из кармана бумаги. — Теперь мы хозяева этому дому. Можем хоть завтра вселиться.

— Завтра? — не выдержал отец. — Это как же так, сынок? Мы что, для тебя ничего не значим? Нельзя было посоветоваться с нами, с родителями? Плохо это, так я думаю.

А старая Хадане отошла на свою половину и тихо-тихо заплакала.

Алет сокрушенно развел руками:

— Вот беда. Как же быть?

Они долго молчали, погруженные в невеселые мысли. Алет еще несколько раз повторил вслух: «Как же быть? Как же быть?» Видно было, что он действительно растерялся и не знал, что же ему делать, как поступить. Никогда не было такого случая, чтобы родители так решительно восставали против него.

— Хорошо, — наконец сказал он. — Я подумаю, посоветуюсь с людьми. Мне не хочется огорчать вас, а потом страдать, мучиться из-за этого. Я же люблю вас, сами знаете.

— Вот это другое дело, — оживился Ямай. — Конечно, все хорошенько обдумать надо.

Хадане тоже заговорила:

— Ты любишь нас, милый сын, а мы любим тебя. Ты у нас единственный, вся наша надежда и опора.

Алет направился к умывальнику.

— Обедать-то скоро будем?

— Сейчас соберу, — мать легко поднялась и принялась хлопотать возле низенького столика.

Отец весело воскликнул:

— Верно, давно пора обедать. Ведь и вода иногда заволнуется, да опять успокоится.

Обед прошел почти что в молчании. Старик пытался завести беседу про разные дела, но разговор почему-то никак не клеился. Алет сидел и думал: «Ну как же быть? Где найти выход?»

После обеда он надел малицу и счистил снег возле чума, а потом незаметно куда-то исчез. Может, к своей невесте убежал? Кто его знает. Они давно не виделись, поди, соскучились.

Алет вернулся вечером какой-то странный: с родителями разговаривал рассеянно, отвечал невпопад и вызывал у них смех. Он помог матери приготовить ужин и попросил сварить еды побольше и повкусней.

«Соскучился по домашней еде, — решила Хадане. — Да и проголодался, видно».

Перед ужином пришел к Тэседам учитель Максим Иванович. В чуме все обрадовались его приходу.

— Зашел навестить, — сказал, поздоровавшись, Максим Иванович. — Давненько не был, все некогда, а ведь мы друзья с вами.

— Как же, как же! — ответил старик.

Максим Иванович спросил стариков про их здоровье и жизнь.

— Нам лекарь Калина Палона болеть не разрешает, — шутил Ямай и пригласил гостя сесть рядом. — Наши стариковские кости, верно, другой раз ноют, да уж, видно, так должно быть.

— Болеть не надо, — сказал гость.

Старик засмеялся.

— Вот и ты не велишь. Как тут будешь болеть?

Максим Иванович тоже засмеялся, потом сказал:

— Красивая у тебя трубка.

— Сын в подарок привез, а старухе — шаль вон какую, — с гордостью сообщил Ямай.

— Молодец. Значит, не забыл о своих родителях. Теперь с сыном вам еще лучше будет. Скучали без него? — Гость сидел на оленьей шкуре, скрестив ноги совсем как ненец.

— А как же, скучаем — о тундре, об оленях тоже очень скучаем. — Хадане накрывала на стол.

— Я каждую ночь тундру и оленей во сне вижу, — вмешался Ямай. — Как их забудешь? Их никогда не забыть. Всю жизнь в тундре с оленями кочевали. Своих-то оленей у меня не было. Недаром ведь фамилия у нас Тэседа — Безоленный. Раньше мы со старухой у богача оленщика Хороли батрачили, его оленей пасли. Ты, Максим Иванович, помнишь, сам ведь помогал нам уйти в колхоз. Теперь у меня оленей не меньше, чем у богача Хороли: десять тысяч голов в колхозе. А нас от них оторвали, в поселок привезли. Разве это хорошо? Это шибко плохо, так я думаю.

Алет не вмешивался в разговор. Он помогал матери: наколол и принес дров, подложил их в печь, нарезал хлеб.

— Да? — в ответ старику сказал учитель. — Не зря привезли в поселок колхозников, отец, не зря. Настало время переходить на оседлую жизнь, с кочевкой кончать надо.

— М-да… — промолвил старик.

Хадане пригласила всех к ужину.

— Подвигайся к столу, Максим Иванович. Старуха хорошее жаркое приготовила, — пригласил Ямай.

А жаркое и верно оказалось на славу. Учитель попробовал и сразу же похвалил хозяйку. Та легонько вздохнула:

— Когда-то умела готовить хорошо. Теперь уже силы у меня мало. Скоро совсем не будет.

— Надо молодую хозяйку взять. Ведь Алета-то, пожалуй, и женить уже пора. Невеста у него есть, кажись, неплохая — Сэрне Лаптандер, — сказал гость, беря ложкой из глубокой сковородки жирную оленину. — Вот перейдете в свой дом, жените Алета и тоже начнете помогать колхозу.

— Чем? — Ямай уставился на гостя, держа на ломтике хлеба кусок жаркого.

— А вот чем. У молодых появятся дети. Когда Алет с женой уйдут на работу, вы будете нянчить внучат — вот и ваша помощь колхозу! И тогда уж скучать вам будет некогда.

— Верно, верно. Правдивое слово дороже денег, — старик хотел было еще что-то добавить, но осекся и виновато посмотрел на жену.

На минуту все замолчали. Хадане, опустив голову и по-стариковски медленно пережевывая пищу, задумалась. И вздохнула:

— Страшно в дом переходить.

— Бояться не надо, — продолжал учитель. — Теперь в какой колхоз ни придешь, везде переходят на оседлость. Значит, весь народ тундры пойдет по этой дороге, и отставать не следует. Вот скажи, отец Ямай, если от стада олень отстанет, что с ним будет?

Старик не задумываясь ответил:

— Может в чужое стадо попасть, может потеряться, одичает, и в свое стадо его уже не пустят.

— Так же и с людьми бывает. Помните Тяпку Яунгада? Он ведь батрачил у Хороли и, как верный пес, остался служить своему хозяину, когда все в колхозы объединялись. А потом один с женой кочевал по тундре со своими оленями. И чем все это кончилось?

Ямай поднял седую голову.

— Тяжело пришлось Тяпке, ой как тяжело! В колхозе мы хорошо жить стали, тогда Тяпка в колхоз стал проситься. Наверное, думал, он умнее нас. А мы его в колхоз не хотели принимать.

— Почему?

Старик Ямай пожал покатыми плечами:

— А как же иначе? Он колхоз поднимать не помогал, на готовое пришел. Ну потом, верно, приняли его, жалко стало: бедняк все-таки, да и темный был, совсем темный. Слепой, глупее животного.

Учитель положил ложку на столик и, вытирая носовым платком жирные губы, продолжал рассказывать:

— Через несколько лет в тундре люди будут богато жить. Зайдешь в дом ненца и удивишься: яркий свет горит, радио играет, и молодые и старики — все веселые, жизнерадостные, одеты хорошо. Одни сидят — книги, газеты читают. Другие спорят. Не по-плохому, а по-хорошему спорят: не знают, что купить на заработки. Один говорит: «Надо всей семье по новому костюму купить и по красивой малице сшить». Другой говорит: «Надо на эти деньги всей семьей в Москву съездить, Москву посмотреть». Откуда у них столько денег? Вот откуда: колхоз-то теперь оседлый, все колхозники заняты работой, у всех заработанного много. А в доме Алета лучше всех: он же заведующий зверофермой, одних черно-бурых лисиц полтысячи! Доход-то какой колхозу! «Ну, как живешь, Алет?» — спросишь его. «Очень хорошо живу, — ответит Алет, — детишки растут, все здоровы. Плохо только — стариков нет». — «А где они?» — «Да они в чуме живут, — скажет Алет, — не захотели со мной в доме поселиться, в тундру уехали, одни со своими оленями кочуют. Теперь просятся в дом, а народ не велит принимать, колхозники говорят: „Они нам оседлую жизнь строить не помогали, все ругали нас, себя умнее нас считали. Теперь на готовое идти хотят. Пускай помучаются, как Тяпка…“».

Старики сидели опустив головы.

Ямай взглянул на жену, затем посмотрел на пустую сковородку на столе и спросил старуху:

— А чай почему не подаешь?

Хадане с накинутой на плечи клетчатой шалью сидела притихшая. Она, казалось, даже не слышала слов старика. Алет, вертя в руке ложку, сияющими глазами смотрел на учителя, словно только это и хотел слышать от него. Когда Ямай упомянул о чае, Алет посмотрел на стол и убрал лишнее. Старуха будто очнулась и с какой-то особой расторопностью начала разливать крепкий, ароматный чай.

Горячий чай пили со сгущенным молоком, лепешками и мороженой морошкой. Алет сидел, то и дело поглядывая на учителя, будто ожидая от него еще чего-то.

После ужина, вдоволь наговорившись, Максим Иванович вдруг сказал: