Человек с черного берега - Даниил Лабанович

«Никитос сменил одеколон, можно дышать спокойно. Хорошо, что не пришлось ему на это указывать».

Собирая вещи и ища ключи, Лёша продолжил беседу:

– Честно говоря, я думал, что ты зайдёшь вчера.

– Была такая мысль, но спонтанность моих родителей погубила возможность нашей встречи.

– Дай угадаю. Что-нибудь вроде внезапного ужина по случаю того, что они заскочили за тобой? – ключи играли в партизан.

«Как можно в таком маленьком помещении хоть что-нибудь потерять из виду?»

– Мимо, гражданин следователь! Всё дело в ламинате.

– Они спонтанно захотели поговорить с тобой о ламинате? – бренча находкой, спросил сыщик.

– Скромное твоё мнение о моих способностях хранителя очага. Схема такая: они спонтанно решили обновить ламинат, так как старый совсем потрескался. Но когда отец с юношеским задором принялся реализовывать задуманное, его подвело пенсионное тело, а именно – спина. В виду этого в данной истории обрёл место телефонный звонок, а затем ваш покорный слуга украсил все эти действия своим участием, – закончив этот рассказ, он поклонился.

Посмеявшись, Лёша резюмировал:

– Ну и шут же ты, – спустя секунду добавив, – в хорошем смысле этого слова, разумеется.

– Если это подведённый итог, то прошу отметить, что также умею класть ламинат, – добавил Ник, улыбаясь.

– Хорошо, это тоже занесено в протокол.

Когда вслух произносились эти части беседы, их могли услышать прохожие, потому что она уже велась вне управления, и в пандане с жёлто-оранжевыми лучами солнца и лёгким ветерком.

– Как, кстати, продвигается дело? – поинтересовался Никита.

– Ну, как тебе сказать. Лучше, чем могло бы, но хуже, чем я того бы хотел.

– Не убедил ты дядю, видимо, – тихо отметил Скворцов.

– Да я даже Стрелецкого не убедил.

– Ну, этот не в счёт. Для убеждения нужно, чтобы на тебе концентрировались, а в тебе слишком мало спирта для его внимания, – пояснил криминалист.

– Тогда если я напьюсь в драбадан, то он меня очень внимательно выслушает? – усмехаясь, рассуждал следователь.

Скворцов посмеялся, а это бывает нечасто. Его смех вынудил Лёшу даже немного погордиться своим чувством юмора.

– Ну, а кого-нибудь получилось убедить? – вернулся к деловой нити разговора Никита.

– Да, себя, – и после небольшой паузы Дорогенский добавил, – а это самое главное сейчас.

– Что тебя убедило?

– Семён Антонов собственной персоной, а точнее его поведение и высказывания.

– Ну-ка, ну-ка! – тон голоса Скворцова недвусмысленно давал понять, что коллега явно не ожидал такого поворота событий.

Лёша описал сцену, произошедшую после неофициального допроса, и резюмировал этой фразой:

– Выходит, он что-то скрывает. А значит, я был прав, – и посмотрел на своего слушателя в поисках реакции.

– Похоже на то, – задумчиво ответил Скворцов.

Услышав это, Лёша с искрой в глазах сказал:

– Ну вот. Значит двое убеждённых за один день! Неплохо!

– Странно видеть тебя радостным, – этот ответ был настолько неожиданным для Лёши, что он в начале предположил, будто Ник говорит сам с собой, потом, что он сам что-то прослушал, а после решил не демонстрировать эти предположения и задал вполне логичный вопрос:

– Почему?

– Ты говорил как-то, да и я подмечал про себя, что если загорелся чем-то, то пока это дело не дойдёт до финальной стадии, ты не успокоишься, – пояснил криминалист.

– А-а-а, ты об этом. Так и есть, но я работаю над собой в этом плане, да и плюс сейчас я просто рад, что оказался прав, а не попросту высасываю из пальца два дня подряд поводы для подозрений и косых взглядов в сторону абсолютно невиновного парня, – удовлетворенность сыщика собой была видна невооруженным взглядом.

– Думаешь, виновен?

– Думаю, причастен, – задумавшись на миг, Лёша изменил позицию, – хотя нет, он в любом случае причастен, это точно.

– А коль причастен, то уже виновен, – показательно разведя руки на первой части фразы и хлопнув в ладоши на второй, ответил криминалист.

– Вот видишь, и зачем тебе собеседник? – на мажорной ноте завершил эту тему Лёша.

Но тема должна закончиться по обоюдному согласию (если только вы не в армии), и посему до завершения ещё была пара реплик:

– Тогда выходит, что это, скорее всего, инсценировка.

Алексей кивнул.

– М-да, уж. Какую причину для этого не представляю в своей голове – ничего не кажется логичным.

– Тем интереснее, – заинтересовано парировал следователь.

– И тем легче чокнуться, – со вздохом подметил Ник.

Дорогенский молча воспринял эту драматическую вставку и залюбовался летним вечером. Было уже полшестого, а так светло. Но так категорично это время можно воспринимать, только вспоминая лето в холодную зимнюю пору. За жаркий июнь и половину такого же июля, это успело приесться и казалось обыденным.

Коллеги шли по узкой тихой улице меж небольших домов. Из людей им попадались только проезжающие водители на своих железных конях. И даже если машина была примерно два метра в ширину и длину (в автомобильном обществе подобные средства передвижения обладали бы почётным статусом букашки), то благодаря узкой дороге она невольно превращалась в глазах пешеходов в пони. Вполне вероятно, водители знали это и нагло эксплуатировали несчастные умы ни в чём неповинных прохожих контрастом размеров. Ну, а что ты сделаешь, надо же как-то самоутверждаться ребятам.

Из людей на улице были все главные лица фразеологизма «старый, что малый». Первые либо уверенно сидели на скамейке, либо не спеша и вальяжно выгуливали домашних питомцев в скверах, благо последних было предостаточно. Вторые же либо просто бегали вдоль улиц, либо играли на детской площадке. И их тоже было в достатке на пути юного сыщика к дому.

Оглядываясь вокруг и пропуская сквозь себя весь чарующий аромат лета, наполняясь лёгкостью в душе и с улыбкой на лице, Лёша увидел десяток детишек, сидящих на скамейке и что-то увлечённо обсуждающих. Причём один из них встал перед остальными детьми и начал о чём-то эмоционально вещать.

«Похоже это лидер».

В нём парень узнал совсем юного сыщика в собственном обличии. И его поразило одно наблюдение и мысль, к которой сам же Алексей пришёл.

«Все эти малолетние слушатели ощущают своё место в этой маленькой иерархии и, во многом благодаря поведению главаря. Они смотрят на него, и им кажется, что мальчик крутой по каким-то там разным причинам, что он знает больше их, парень уверен в себе, он нужен им, а ему они сами до лампочки. Не все, конечно, но те, что на последних ролях – точно».

На пару секунд Дорогенский отвлёкся на лабрадора, с задором пробежавшего за деревянной палкой в двух метрах левее. Насладившись зрелищем, он вернулся к своим мыслям.

«И ведь вот в чём штука: они нужны лидеру не меньше, а может даже больше. И это даже на центровом мальчишке видно: он ведь смотрит на каждого, следит за реакцией всех, парнишка хочет, чтобы его слушали и чем больше, тем лучше. И эта банда – это не то, что пришло к нему само, как умирающая от скуки кошка, это то, чего мальчик хотел, это то, что он сплотил намеренно. Ему нужна эта банда ради самого же себя, дабы быть значимым, дабы быть сильнее, смелее и, конечно же, круче. И тогда получается, что он ничем не лучше ребят напротив него. Но это ещё полбеды. Вторая половина в том, что он из-за этого возможно ещё и хуже их. Он ещё слабее, он ещё более зависим, чем они думают, и чем они сами. Сознавать себя мальчишкой, имея образование, работу и жену с сыном, – вот это настоящий тормоз», – с лёгким налётом грусти подумал Лёша.

Но размышления на тему «осознай себя в возрасте 9—14 лет» были не долгими, потому как были биты эмоциональной составляющей – воспоминаниями о том, как всё было беззаботно, как всё было ярко и как всё было легко. Никакой сложности ни с определением себя, ни во взаимоотношениях с родителями, разве только сложность с ожиданием какого-либо журнала или книги, ну, и, конечно, чего-нибудь вкусненького вечером в пятницу от мамы.

Помимо этого, конечно, случались и конфликты с коллегами по детскому и отроческому цеху, но раскрывающийся темперамент и тот факт, что Алёша был из религиозной семьи, не позволял словесные соревнования с целью выяснить, кто круче, превратить в кулачные. Вспоминая это время, Алёша незаметно для себя улыбался так широко, что некоторые клоуны могли впасть в депрессию из-за самобичевания.

Никита тоже увидел это, но решил никак не комментировать, ему хотелось говорить, но не хотелось начинать самому какую-либо тему. Дорогенский же, закончив процесс ностальгии мыслью: «Немного жаль, что папа так и не смог реализовать обещание», решил зажечь беседу, но от того, что не знал точно, сколько времени она уже мертва, попробовал с нейтральной спички: