Последний император - Су Тун

В тот момент истинного значения затеянного разговора я не уловил, но так как моего мнения никто не спрашивал, возникло непреодолимое желание сделать все наоборот. Поэтому, когда они стали обсуждать, в какой счастливый день мне следует отправляться в путь, я громко выпалил: «Никуда я не поеду. Нет!»

— Что с тобой? — удивленно повернулась ко мне госпожа Хуанфу. — Слово государя — дело не шуточное, — добавила она. — Разве можно говорить все, что в голову взбредет?

— Я не поеду только из-за того, что вы все хотите, чтобы я поехал. Я поеду лишь в том случае, если вы будете против, — отрубил я.

От таких вызывающих речей у них аж глаза на лоб полезли. Было видно, что и госпожу Хуанфу я привел в немалое смущение, «Государь большой шалун, — промолвила она, повернувшись к Фэн Ао. — Не воспринимайте это серьезно, он пошутил».

Это меня просто взбесило. Любое слово государя всегда почиталось законом, а моя бабка, госпожа Хуанфу, все мои речи представляла шуткой. Может, с виду она казалась любящей, мудрой и дальновидной, а на деле это глупая старуха, которая несет всякую чушь. Я уже ни на кого не сердился, хотелось лишь одного — убраться куда-нибудь из Зала Изобилия Духа. Поэтому, обернувшись, я велел стоявшему позади слуге: «Принеси ночной горшок. Мне нужно облегчиться по-большому. Если кого-то смущает вонь, пусть отойдут подальше». Мои слова предназначались для ушей госпожи Хуанфу, и она попалась на удочку. Повернувшись, она со злостью уставилась на меня. Но выбора у нее не было, и, вздохнув, она трижды стукнула тростью по полу. «Сегодня правитель Се занемог царственным телом, — объявила она. — Аудиенция окончена».

Во дворце Се только и говорили что о поездке императора на запад. Особенно беспокоилась моя матушка, госпожа Мэн, которая боялась, что это очередной заговор, и переживала, что что-нибудь ужасное может случиться со мной за пределами дворца. «Они все спят и видят, как бы забраться на трон, и отчаянно ищут возможность нанести тебе вред, — со слезами объясняла она мне. — Ты должен быть предельно осторожен, с собой в поездку бери только самых преданных людей, на которых можно положиться. Не соглашайся, чтобы с тобой вместе ехали эти твои братцы Дуаньвэнь и Дуаньу или кто-то малознакомый».

Моя поездка на запад считалась делом решенным, это следовало из приказа госпожи Хуанфу, и больше никто ничего менять не собирался. Сам я полагал, что отправляюсь в грандиозное путешествие, как великий государь, и предвкушал, что меня ждет много такого, о чем мне и не снилось. Мне хотелось увидеть красоту моих земель, раскинувшихся на две тысячи ли, и познать мир за стенами дворца Се. И я попытался успокоить вдовствующую императрицу, госпожу Мэн, цитатой из классического сочинения: «Правитель получает богатства и почести по воле Неба. Если он отдаст жизнь за народ, его славное имя останется в веках, и его будут воспевать сто поколений». Но госпожа Мэн никогда не придавала значения этим пустым поучениям древности, и с тех пор, заговаривая о госпоже Хуанфу, поносила ее самыми непотребными словами, какие можно услышать лишь от простолюдинов на рынке. Поносить госпожу Хуанфу за глаза ей всегда нравилось.

В ту пору я нервничал больше, чем обычно, и часто, ни с того ни с сего, срывал злость на слугах. Не мог же я рассказать, что творится у меня в душе, где радостное томление смешивалось с горестными предчувствиями? В один из дней я вызвал придворного предсказателя и предложил погадать, насколько благоприятно для меня предстоящее путешествие. Он разложил кучку бирок для гадания с написанными на них гексаграммами и очень долго возился с ними, прежде чем заключить, держа в руке одну красную. «Поездка государя Сe пройдет благополучно, и ничего за это время не случится», — наконец проговорил он. «Не будет ли покушения на мою жизнь?» — не отставал я. В ответ предсказатель попросил вытащить наугад одну из бирок. Когда он взглянул на нее, по его лицу разлилась таинственная улыбка: «Пущенную в государя стрелу сломает порыв ветра с севера. Можете отправляться в поездку, государь!»

Глава 3

Утром третьего дня двенадцатой луны я со свитой величественно проследовал через Ворота Сияния Добродетели. С дозорной башни меня провожали, размахивая платками, обитатели дворца, а прознавшие о поездке жители столицы выстроились вдоль улицы, ведущей из дворца, — мужчины, женщины, старики и молодежь стояли с обеих сторон перед воротами дворца плотной стеной в надежде увидеть лицо нового императора Се. Но поскольку царская колесница изнутри завешивалась желтым шелком и красным бархатом, народ вообще никак не мог меня увидеть. Слышались крики: «Долгих лет жизни государю!», «Да здравствует властитель Се!», и мне захотелось приоткрыть тайное окошко в верхней части экипажа, чтобы обозреть своих подданных. От этого меня стал настойчиво отговаривать ехавший рядом с колесницей офицер царской стражи. «Вам, государь, следует вести себя крайне осторожно, — почтительно заметил он. — В густой толпе часто прячутся убийцы». Я сразу поинтересовался, когда же, наконец, можно будет открыть окно, и он задумался. «Не раньше, чем мы выедем из столицы, после паузы сообщил он, — хотя для вашей безопасности, государь, лучше бы не открывать его вовсе». — «Значит, вы хотите, чтобы я здесь задохнулся? — рявкнул я. — Если даже окно открыть нельзя, я никуда не поеду. Зачем все это нужно, если я не могу, когда захочется, бросить взгляд на открывающийся снаружи мир и людей, которые в нем живут?» Надо ли говорить, что это были лишь мысли, родившиеся у меня в голове. Не мог же я раскрывать свои соображения какому-то стражнику.

Выехав за городские ворота, мы стали продвигаться быстрее, и толпы зевак, стоявшие по обе стороны дороги, постепенно редели. Налетевший на открытой местности ветерок полоскал укрепленные на экипаже знамена. В воздухе разносился какой-то неприятный запах, и когда я спросил у стражника, откуда эта вонь, он объяснил, что народ в пригородах зарабатывает на жизнь скорняжным делом, и в первые месяцы зимы вывешивают сушиться на солнце окровавленные овечьи и бычьи шкуры. Тут же выяснилось, что мы как раз и проезжали мимо выставленных вдоль дороги шкур самых разных животных, диких и домашних.

Старуха, из-за которой пришлось остановить царскую колесницу, возникла посреди кортежа совершенно неожиданно. Возглавлявшие процессию конники и стражники, следовавшие по бокам моего экипажа, поначалу даже не заметили ее. Она, видимо, уже долго стояла на коленях слева от дороги, накрывшись какой-то шкурой. Скинув ее, она метнулась к царской колеснице так быстро, что стражники даже опешили. Рядом с экипажем послышалась какая-то возня, но когда я приоткрыл окно, стражники уже тащили седовласую женщину прочь. Со слезами в голосе она громко выкрикивала: «Моя Сяо Эцзы — Маленькая Красавица, верните мне мою Маленькую Красавицу! Гocyдарь, сделайте милость, отпустите Маленькую Красавицу из дворца!»

— Чего она так раскричалась? — спросил я стражника. — И кто такая эта Маленькая Красавица?

— Ваш раб и сам не знает. Наверное, кто-то из дворцовых девушек, набранных из простолюдинок.

— Кто такая эта Маленькая Красавица? — осведомился я через окно у дворцовой служанки, умостившейся на одной из повозок. — Ты знаешь ее? — От плача и причитаний этой старухи мне стало не по себе.

— Маленькая Красавица ухаживала за покойным императором, — ответила девушка, и на глазах у нее выступили слезы. — Когда государь скончался, ее похоронили вместе с ним. Бедные мать и дочь, знать, только на пути к Желтому Источнику[18] и встретятся, — проговорила она, всхлипывая и закрывая лицо руками.

Как я ни старался вспомнить лицо этой незнакомой девушки по имени Маленькая Красавица, ничего у меня не вышло. Надо сказать, что восемь сотен служанок во дворце были не только стройными и красивыми, все они поразительно походили друг на друга. Как бутоны на усыпанной цветами качающейся ветке, они незаметно подрастали в трех покоях и шести дворах дворца, чтобы потом расцвести или опасть, не оставив о себе и следа. Лица Маленькой Красавицы я так и не вспомнил, зато на память пришли царские могилы у подножия Тунчишань и лежащие в гробах мертвецы. Ноздри мне обдало неизвестно откуда взявшимся жутким холодом, я чихнул и почувствовал, что в экипаже вдруг стало немного зябко.

— Это у вас от испуга, государь, — сказал стражник. — Все эта старуха, голову ей надо отрубить за это.

Но никакого испуга не было. Я лишь подумал о мертвецах. Закутавшись в накидку, расшитую павлиньими перьями, я затянул потуже замшевый набрюшник. «За городом гораздо холоднее, чем во дворце, — заметил я. — Вам нужно подумать, как бы наладить мне здесь какую-нибудь жаровню, буду на ходу греться у огня».