Последний император - Су Тун

Поговаривали, что покойный император при жизни пытался выпросить у гуна Чжаояна, своего дяди, эту самую доску, но получил вежливый отказ. Тогда он прислал под покровом ночи отряд конников. Они пытались забраться за этой доской по штурмовой лестнице, но в результате каждый был сбит на землю стрелой, говорят, сам Западный гун Чжаоян провел ту ночь в одной из башен, защищая ворота от этих татей. И все воины покойного императора полегли от отравленных стрел, пущенных якобы его рукой.

Исходя из того, что Западный гун Чжаоян и великий дворец Се уже довольно давно втайне недовольны друг другом, мои гражданские и военные чиновники предприняли особые меры предосторожности. Царскую колесницу и прочие повозки в императорском кортеже замаскировали под караван купцов. Так мы и въехали в Пиньчжоу и долго колесили по глухим улочкам и переулкам, пока не добрались до великолепного и прекрасно обустроенного подорожного дворца Пиньчжоу. Вскоре выяснилось, что о нашем прибытии Западный гун Чжаоян ничего не знает.

Праздничный грохот барабанов и гонгов не давал мне спокойно пережидать в подорожном дворце, и я решил вместе с Яньланом переодеться простолюдинами и погулять по городу инкогнито. Меня совершенно не интересовало, стоят ли за выдающимися достижениями Чжаояна в политике какие-то лихие дела, просто хотелось посмотреть своими глазами, что это за праздник — Лабацзе, и почему простой народ так радуется ему.[20] Кроме того, я желал узнать из первых рук, почему жители Пиньчжоу живут и трудятся в таком мире и довольстве. Когда день стал клониться к вечеру, мы с Яньланом надели неброскую одежду и через задние ворота выскользнули из дворца. Яньлан утверждал, что однажды ездил в Пиньчжоу с отцом продавать изделия кузнечного ремесла и может показать мне самые любопытные места. Город, казалось, вымер; тишину время от времени нарушало лишь жужжание прядильных колес в шелкомотальных мастерских. Мощеные улицы блестели в лучах заходящего зимнего солнца, когда Яньлан вел меня к Колокольному павильону, откуда непрестанно доносились шум и гам, как в самый разгар базарного дня. По дороге нам встретилась винная лавка: краснолицый владелец, встав на скамейку, торопился снять свой флажок в знак того, что уже закрывается; он помахал нам этим флажком. «Поторопитесь! — крикнул он. — У Колокольного павильона скоро пройдет танцующий дракон».

В тот день в Пиньчжоу я впервые в жизни прошел своими ногами целых два ли. Держа меня за руку, Яньлан протискивался через шумную толпу у Колокольного павильона, хотя я уже стер себе ноги до волдырей. Ватаги веселящихся людей волнами прокатывались по площадке перед Колокольным павильоном, и на нас с Яньланом никто не обращал внимания. Больше всего я боялся потерять в этой суматохе свои не по размеру большие соломенные сандалии. Мне никогда не приходилось бывать среди незатейливо одетых простолюдинов, не говоря уже о том, что меня никогда не швыряло из стороны в сторону в толпе охотников до праздничных гуляний. Поэтому я крепко цеплялся за локоть Яньлана, с ужасом думая, что будет, если мы потеряемся. Он же как вьюн ловко пробирался сквозь эту суматоху, да еще и меня тащил за собой. «Не бойтесь, государь — шепнул он, наклонившись ко мне. — На праздник «Лабацзе» всегда народу полно. Я покажу вам страсть сколько интересного. Сначала на земле, потом на воде, а оттуда двинемся на базарную площадь, посмотрим, что там».

Мне эта вылазка с переодеванием на многое открыла глаза. Как непохож был Пиньчжоу с его бурным весельем на мрачный Хуэйчжоу. И тот факт, что Западный гун Чжаоян, заклятый враг покойного императора, управляет городом, исполненным такого неистовства и брызжущим энергией, заставило меня испытать приглушенную тревогу. Я смог воочию насладиться знаменитыми представлениями, которые устраивались на праздник «лабацзе» в Пиньчжоу. Тут были и музыка, исполняемая на самых разных инструментах, и танцы, и песни под пай бань,[21] и песни под барабан гу бань,[22] и метание стрел в вазу, и игра в ножной мяч, и трюки с разливанием чая из чайника, и эквилибристы на катящемся бревне, и канатоходцы, и жонглеры тарелочками, и пение, и дрессированные птицы, и водные марионетки, и даосские маги с фокусниками, и глотатели мечей с изрыгателями огня, и поднимание колеса, и воздушные змеи, и жонглеры чашками с водой, и хлопушки, и многое другое. Это у Яньлана называлось «гуляниями на земле». Затем он собирался вести меня к озеру, чтобы посмотреть на расписную джонку и маленькие сампаны. «Там народу еще больше, — сказал он, — потому что на лодках в праздник «лабацзе» продают много чего нового и удивительного, и спрос на эти товары большой». Я же, задрав голову, не мог оторвать глаз от канатоходца, настоящего мастера циркового искусства, и пока я решал, куда идти, из-за циркового шатра подошел какой-то смуглый человек. Увидев, каким блеском горят мои глаза, он ущипнул меня за талию. «Какая у тебя ладная фигура, мальчик!» Оторопев, я даже вскрикнул от боли. «Пойдем со мной, мальчик, — продолжал он с южным акцентом. — Я научу тебя ходить по канату». Я улыбнулся, а Яньлан смертельно побледнел. «Быстрее, ваше величество, — торопливо проговорил он, — пойдем отсюда». И, схватив за руку, потащил меня прочь, проталкиваясь через скопище глазеющих на цирковое представление зевак.

— Напугали вы меня до полусмерти, — проговорил Яньлан, когда мы отбежали на какое-то расстояние. Он отпустил мою руку, но лицо у него оставалось бледным. — Циркачи — известные похитители. Если бы вы, государь, на самом деле позволили им увести себя, мне бы тогда не жить.

— И чего тут страшного? Мне вообще кажется, что ходить по канату — занятие более престижное, чем быть императором Се. Это для настоящих героев. — И, поразмыслив о том, какая громадная разница между мной и канатоходцем, я совершенно серьезно заявил: — Не хочу быть государем. Хочу ходить по канату.

— Если вы, государь, станете канатоходцем, я стану эквилибристом на бревне, — сказал Яньлан.

— С каких это пор ты начал рассуждать, как одна из этих старых умниц во дворце? — Я ущипнул его за щеку. Он тут же весь залился краской. — Ну что ты краснеешь? Что ты всегда такой застенчивый, как девица?

Яньлан закусил губу, и глаза у него стали, как у испуганного олененка. «Я виноват и готов умереть тысячу раз, — проговорил он. — Больше не буду краснеть и конфузиться. Не желает ли государь посмотреть на веселье в других местах?»

— Пойдем. Раз уж мы сюда выбрались, надо повеселиться от души.

Напоследок мы с Яньланом побывали на берегу озера Сянлю — озера Душистой Ивы на западе Пиньчжоу. Вот уж где действительно оказался рай на земле. Бесчисленные расписные джонки и сампаны, на которых выводили арии певички и танцевали плясуны, музыка, исполняемая на «шэнах»[23] и флейтах «сяо», толпились на воде, публику манили разложенные лодочниками редкие ценности и любопытные вещицы. Тут были шесты для балансировки, маски и другие реквизиты оперных представлений, цветочные корзины, раскрашенные веера, разноцветные флаги, леденцы «рыбки», рисовые пирожки, цветы, распускающиеся в это время года, фигурки из глины и многое другое. На берегу палатки торговцев ломились от завлекательных безделушек: жемчуга и каменья, шапочки и гребни, атласные ткани с золотыми блестками, изделия из слоновой кости, инкрустация, лак и керамика. Глаза просто разбегались, и я вздохнул, пожалев, что не взял с собой серебра. «Если вам чего-то хочется, государь, — объявил Яньлан с таинственным видом, — только прикажите, и ваш раб достанет вам это, не потратив и медяка». Я тут же указал на раскрашенные глиняные фигурки мальчиков на носу одной из лодок: «Добудь мне несколько вот таких». Яньлан попросил ждать его на этом же месте. И я остался стоять под высокой ивой, в душе не очень-то полагаясь на данное с такой легкостью обещание. Но прошло совсем немного времени, и я увидел, как он пробирается ко мне через толпу, на ходу вытаскивая из-за пазухи глиняного мальчика. Потом еще одного, и еще одного — всего четыре штуки. Хихикнув, он протянул их мне на ладонях.

— Они что, краденые? — спросил я, озаренный догадкой, принимая у него эти фигурки. — Как ты умудрился стащить их, когда вокруг столько народу?

— Быстрые глаза, ловкие руки и резвые ноги, — с еле заметной улыбкой отвечал он, почесывая голову. — Третий старший брат научил. Этот украдет все что угодно. Один раз стянул целую свиную тушу прямо из-под носа у мясника.

— Что же ты скрывал от меня такой талант? Знай я об этом, давно бы велел тебе стащить нефритовый жезл жуй у госпожи Хуанфу. А то, может, украдешь для меня позолоченную доску с надписью над городскими воротами Пиньчжоу? — полушутя-полусерьезно проронил я. — Вот ее бы я хотел иметь больше всего.

— Э, нет, так не пойдет. За это головы не сносить, на такое ваш раб никогда не решится. — Яньлан повернулся и, взглянув на берег озера, потянул меня за рукав. — Пойдемте быстрее отсюда, ваше величество, — буркнул он. — А то, боюсь, заметит меня владелец лодки и погонится.