Бабушкино море - Сусанна Георгиевская

— А где бабушка? — спрашивает Ляля.

— А куда ей деваться? В море, — отвечает кухарка. — Котёл пошла выбирать.

— Котёл — из моря?

— Не с плиты же, — говорит кухарка. — Может, косячок какой приблудёт — так рыбки тебе привезут хорошенькой… Степанёк, не зевай! Надежда, жиру!..

Степанёк опять подкладывает в топку камыш и бежит на берег за жиром. Ляля стоит у плиты, переминаясь с ноги на ногу, и зевает.

— Что, не проспалась? — спрашивает кухарка.

— Проспалась, — говорит Ляля.

— Может, кушать охота?

— Нет, неохота, — говорит Ляля.

— Ну, коли просто соскучилась, так велено бабкой стан тебе показать. Степанёк, покажи-ка девушке стан.

— А вон он там, стан! — говорит Степанёк и показывает куда-то вправо.

Ляля оглядывается. На высоких балках, вколоченных в берег, словно избушка на курьих ножках, стоит длинный дом, повёрнутый задом к большой земле, а маленькими оконцами — к морю. С его порожка во влажный морской песок спускается узкая лесенка.

Взявшись за руки, Ляля и Степанёк бегут вдоль берега к дому на курьих ножках. Одолев лестницу, они входят в большие пустые сени. Степанёк толкает дверь, и Ляля видит, что в этом длиннющем доме всего одна комната.

— Странный дом! — говорит Ляля.

— Да разве же это дом? Это стан, — отвечает ей Степанёк.

В единственной комнате дома-стана стоят вдоль бревенчатых стен деревянные койки, аккуратно застланные одеялами.

Посредине комнаты — длинный стол, уставленный мисками. Возле каждой миски лежат ложка и большой ломоть хлеба.

Сквозь крошечные слюдяные оконца синеет море. Море за окошками зыблется и дрожит, ходит по стенам и потолку; зыблется и дрожит золотая рябь. От этого у Ляли начинает немножко кружиться голова. Ей кажется, что весь дом качается, как лодка.

Она садится на табуретку, прищурившись и ухватившись руками за сиденье. Но табуретка прочно стоит на дощатом полу.

Успокоившись, Ляля встаёт и подходит к стене. На стене висят картины. На одной — дедушка Ленин, на другой — рыбак в клеёнчатой шапке, как у Лялиной бабушки. Над ним вздувается белый парус. В руках он держит серую сетку. В сетке бьётся большая, красиво раскрашенная серебряной краской рыба.

— Портрет, — говорит Степанёк.

— Чей? — спрашивает Ляля.

— А так себе, ничей. Просто рыбак. А ещё вчера у нас картину крутили, — задумчиво говорит Степанёк. — Механик приехал. Навёз винограду. Потом председатель приехал. Привёз мне ландрину и яблоков. А картина была ничего себе. Три раза крутили. Картина роскошная. Рыбакам понравилась.

Сказав это, Степанёк взбирается на подоконник, распахивает окошко и садится, свесив наружу загорелые ноги.

— Упадёшь! — кричит Ляля.

— Не, а может, не упаду, — говорит Степанёк и улыбается.

Тогда, подумав, Ляля тоже садится на подоконник, рядом со Степаньком.

Оба смотрят на море. В море врезается сбоку остроконечный, зубчатый мыс, поросший травой и камышом.

— А там кто живёт? — говорит Ляля.

— А никто не живёт, — говорит Степанёк. — Кабаны живут с кабанятами. Вот поехал я раз по камыш вместе с дедом Василием. Видим — примято на бережку. Стало быть, значит, напиться ходил кабан. Недавно, видать, ходил, потому камыш ещё от ветру не распрямившись. Дед Василий и говорит: «Жаль, говорит, ружьишка не захватил». А кабан будто слышит. Как заорёт в камышу и морду подъял. А рыло тупое, и сам тяжёлый. Как побёг, так земля под ним задрожала. Кричит и морду подъял. А за ним кабанята. И такой на мысу вдруг сделался ропот и топот, аж всё дрожит. Я говорю: «Тикаем-ка, дед Василий». А он мне: «Глуп ты, вот ты кто после этого. Он же не забодёт».

— А потом что было?

— А ничего такого. Видно, спать полёг, потому земля успокоилась.

— А ты тут всегда, на мысу, живёшь? — говорит Ляля.

— Зачем — всегда? Не всегда, — удивляется Степанёк. — Мы будем из Гривенской. Это сюда наезжают со всех станиц только в весну да в осень. В путину.

Почесав задумчиво свою круглую, с торчащими волосами макушку, он соскакивает с подоконника.

— Айда на берег, камни швырять, — говорит он.

Ляля покорно спускается с подоконника.

Степанёк бежит к берегу. За ним, запыхавшись, бежит Ляля.

Добежав до длинной серой гряды камешков, Степанёк останавливается, нагибается и говорит:

— Не видать!

— Не видать! — повторяет Ляля, как эхо.

Степанёк, задумавшись, разгребает гальку босыми пятками.

Ляля, наклонившись, смотрит в ямку, которую раскапывает Степанёк. На дне этой ямки, словно на донышке кукольного колодца, показывается вода.

Степанёк садится на корточки и вытаскивает из кучки блестящих камешков один тонюсенький, словно облизанный морем.

Он говорит: «Нашёл!» — и замахивается.

Камень, брошенный Степаньком, летит, подпрыгивая и чуть задевая воду. Там, где он коснулся моря, появляются лёгкие, чуть видимые круги.

— Раз — блинчик!.. Два — блинчик!.. Пять блинчиков, — говорит Степанёк. — Видала?

— Видала! — повторяет Ляля, как эхо, и, привстав на цыпочки, ищет глазами то место, где потонул камень.

В это время откуда-то справа, из-за мыска, заросшего камышом, появляется старенький старичок с ведёрком. Старичок задумчиво смотрит на небо, приложив ко лбу козырьком свою тёмную руку. Когда он подходит ближе, становится ясно видно, что лицо у него коричневое, точно кора у дерева.

Крякнув, старенький старичок аккуратно ставит ведёрко на берег. На ведёрке написано по-печатному: «Колхоз «Завет Ильича».

Не спеша, словно задумавшись, он отвязывает голубую лодку, прикреплённую толстой верёвкой к колышку, вбитому в песок. На борту этой лодки написано по-печатному: «Ефросинья», колхоз «Завет Ильича».

Коричневые, тёмные пальцы деда движутся очень медленно. Неторопливо развязывают они толстый узел толстой верёвки.

Отвязав лодку, старик легонько отталкивает её от берега.

— Дед, а дед! — говорит Степанёк.

Старик молчит. Он будто не слышит.

— Дед Василь! А, дед Василь! — тонким голосом опять повторяет Степанёк.

— Ну, чего тебе? — не оглядываясь, спрашивает старик.

— А сам знаешь чего!

— Вот ещё тоже клиент нашёлся! — отвечает старик и оглядывается.

Тут он в первый раз замечает Лялю.

— А ты откуда возникла? — строго и коротко говорит старик.

— Из Приморско-Ахтырской, с бабкой возникла, с Варварой Степановной, — отвечает ему Степанёк.

— Ага! — говорит старик. — Стало быть, значит, потомство к делу решила допустить.

Он толкает лодку.

— Охота тебе, стало быть, на лодочке прокатиться?.. Чего молчишь? Аль немая?

— Охота, дедушка, — шёпотом говорит Ляля.

— Лезь! — не теряя времени, кричит Степанёк и кидается в воду.

Между лодкой и берегом широкая протока воды. Ляле ни за что не перепрыгнуть. Но Степанёк кричит: «Лезь! Скорей лезь!»

И, подобрав платье, Ляля храбро шагает в воду. Ноги её скользят. Туфли сразу набухают.

— Да ты что, ума решилась, чтой ли? — кричит Степанёк. — Во всей обуже в воду лезет!..

Он изо всех сил подпихивает её сзади, и она переваливается животом через борт лодки. Лодка кренится набок.

— Отчаливай! — кричит Степанёк.

И лодка в самом деле отчаливает. Оттолкнув лодку от берега, старик так легко прыгает в неё, будто даже не прыгает, а вспархивает, мелькнув на лету над Лялиной головой босыми коричневыми ногами.

Ляля смотрит на него, открыв рот. Вот какие здесь, на море, старички!

Вспорхнув и осев, старик берётся за вёсла.

«Ефросинья» плывёт по волнистому морю. С Лялиных туфель каплет вода.

— Эх, сапожонки-то измочила! — сокрушённо покачивает головой старик. — Мать небось заругает. Поставь-ка вон тут, на жёрдочке, — пообсохнут.

Ляля покорно снимает туфли.

Мерно раскачиваясь, плывёт «Ефросинья» по морю. За нею бежит земля, поросшая камышом. Вон мелькнул мысок, где живёт кабан. И вот уж больше не видно мыска. Всюду море да птицы чайки. Они летят над морской синевой, то взвиваясь, то опускаясь к морю, и жмутся грудками к тёмной воде.

По морю проплывает огромный, широкий катер. Человек, который сидит на катере, опускает в воду высокий шест и что-то кричит другому, который тоже сидит на катере. Тот что-то записывает.

— Мерют дно, — поглядывая на Лялю, говорит Степанёк.

Катер бежит, разрезая воду. Уходит. Ушёл.

— Стоп машина! — говорит старик, когда вокруг совсем уж больше не видно берега.

Он поднимает со дна лодки заржавелый якорь и кидает его за борт. Лодка вздрагивает и останавливается, чуть покачиваясь.

После этого старик закуривает. Он курит долго, изредка поплёвывая в море.

— Скоро начнёшь? — спрашивает Степанёк.

— Своевременно, — отвечает старик.