Остров живого золота - Анатолий Филиппович Полянский

с места вокзал. Над головами волнующейся людской массы прощально вскинулись руки.

– Будьте счастливы, сынки! – донесся запоздалый женский крик.

– Пожалуй, действительно придется до следующей станции задержаться. Спасибо за гостеприимство, – обезоруживающе улыбнулся замполит. Зубы у него были редкие, и улыбка от этого показалась какой-то детской.

– Вот и хорошо, – обрадовался Бегичев, – познакомимся поближе.

Свят смущенно кашлянул.

– Может, лекцию проведете? О международном положении или о чем другом. Солдаты с удовольствием послушают.

– Насчет лекций я не мастак. Образование – один курс института, больше до войны не успел, – признался Калинник. – А просто так потолковать можно.

Поезд вышел за семафор. Мелькнули окраинные домишки поселка. Вплотную к колее железной дороги подступало поле пшеницы. Порывистый ветер гулял по ней, волнуя зеленое море. Буруны убегали вдаль, к самой границе земли и неба.

К Бегичеву подошел сержант Ладов.

– Командир, Шибая нет, – доложил он негромко.

– Как нет?

– Все на месте, а он отсутствует.

– Думаешь, отстал?

– Кто такой Шибай? – поинтересовался Свят, услышавший разговор.

– Радист, – пояснил Ладов. – Совсем молодой парнишка…

– Молодой, говорите? – вмешался Калинник. – А он, случайно, не мог домой повернуть?

– Нет, – ответил Бегичев, – парню до дома далековато. Земляк он мне, горьковчанин. Хороший солдат…

– Не драпанул ли твой хороший на волю? – предположил Свят. – Подумал: война закончена, обойдутся без него.

– Может, стоит дать по линии телеграмму, сообщить приметы? – подсказал Калинник. – Пусть железнодорожная комендатура, займется.

– Я согласен, – добавил Свят. – Дезертир он или нет, потом разберемся.

Бегичев отрицательно покачал головой. Никто лучше, чем он, не мог знать Шибая. Помнилось, как радовался парнишка, узнав, что будет разведчиком. Запачканные чернилами пальцы, длинные, нескладные руки… Сколько он успел фрицев положить!..

– Нет. Парень не может быть дезертиром, – сказал Бегичев.

– Не слишком ли ты самоуверен, младшой? – рассердился Свят. – Дело может трибуналом запахнуть.

Калинник тем временем испытующе наблюдал за Бегичевым.

– Вы уверены в своем бойце? – спросил он. Взгляды их встретились. Бегичеву показалось, замполит как бы подбадривает его.

– Прошу ничего не предпринимать, – глухо, но твердо сказал младший лейтенант. – Мы с Шибаем вместе ходили в разведку!..

Длинный состав, задыхаясь, взбирается на подъем. Потрескивает, будто жалуясь на многотрудную судьбу, старенькая, обшарпанная теплушка. За войну поизносилась, скоро на слом. В какой-то момент Шибай перестает слышать и понимает, что задремал. Тогда он встряхивается, встает, делает три-четыре энергичных шага. Особенно-то не разгонишься. Все пространство между нарами, расположенными по обе стороны вагона двумя ярусами, заставлено ящиками.

«Наверное, три часа», – думает Шибай и тут же понимает, что зря себя успокаивает. Только проехали Иркутск, а капитан Свят днем объяснял: по графику эшелон проследует через этот город в ноль тридцать. Значит, дневалить еще больше трех часов. Калабашкин сменит в пять. Тяжело не спать вторую ночь. На фронте другое дело, там обстановка подстегивала, а теперь… Это ему старшина Махоткин удружил. Он в вагоне для всех солдат теперь начальник. Четыре наряда вне очереди всыпал. Да еще сказал: «Считай, легко отделался. На месте взводного я бы на губу тебя закатал, чтоб другим неповадно было».

Да разве он с умыслом отстал? Так получилось. Хотел ребятам добром отплатить. Те на остановках каждый день что-нибудь покупают: то шанежки, то орешки кедровые. Вот и он решил товарищам пир устроить. Даже трофейную авторучку для обмена не пожалел, хотя ни у кого такой нет. Если за деньги не выйдет, подумал, то за ручку чего-нибудь вкусного непременно дадут. Как на грех, базара на той станции не оказалось. Метнулся туда, сюда – ничего. И надо ж было ту девчонку встретить…

Шибай достает из вещмешка заветную тетрадку. Самое время записать кое-что.

Тетрадку он завел еще на фронте. Это не дневник, скорее памятка. Ведет он ее, правда, нерегулярно, безалаберно, пишет то про одно, то совсем про другое. «Никакой системы, – сказала бы Нина Васильевна. – Чему я тебя, Сережа, только учила?» Она такая, строгая! Редкой увлеченности человек! Из-за Нины Васильевны Шибай и радиоделом увлекся. Сперва детектор смастерил, потом в кружке Дома пионеров на передатчике учился работать. Казалось бы, что общего с географией? А на поверку вышло – есть прочная связь. С помощью передатчика легко «путешествовать» по разным странам. Свяжешься с корреспондентом – Дания отвечает или Ирландия… Незнакомые города, люди, говорящие на чужом языке, но понимающие азбуку Морзе…

Иногда Шибай задается вопросом: не для Нины ли Васильевны он ведет свои записи?.. Вот вернется домой, придет в школу, и Нина Васильевна непременно полный отчет спросит.

Особенно трудно запоминаются названия. Шибай медленно листает тетрадь. Ну вот, например: Шпремберг, Гальсен, Барут, Цоссен… По всем этим городам прошли не прогулочным шагом – с боями. Он переворачивает страницу. Еще запись: тонкий лори цейлонский, малая панда, скунс… Диковинные животные. Запись сделана после боев в Берлинском зоопарке, когда они с ребятами отправились спасать зверей. Человек сам за себя постоять может. Животное же – тварь бессловесная. А фрицы жалости лишены. Что им редкие животные!.. Шибай видел раненую самку кенгуру, обезумевшую от боли. Затолкала в сумку детеныша, бежит. По ноге кровь течет, а в глазах слезы, самые настоящие…

Уронив тетрадку на колени, Шибай смотрит в открытую настежь дверь. За ней густо-фиолетовая темень. Ветерок, врывающийся в теплушку, ведет себя полноправным хозяином. Лес, насильственно разрезанный стальной колеей, выстроился вдоль железнодорожного полотна, будто приготовился к наступлению. Промчится эшелон, и сомкнется за ним тайга, дикая, могучая, – назад пути нет…

Похрапывают ребята на нарах. Среди всех выделяется «голос» Перепечи. Интересно бы смодулировать звуки спящего вагона. От посвиста шли бы легкие и частые зубчики амплитуды, а от могучего храпа Перепечи – высокие, размашистые. Наложи одни на другие, такая сетка получится – самый опытный радист не сумеет разобраться, на каких частотах идут позывные.

Подойдя к бачку с водой, Шибай смачивает глаза, виски. Чертовски хочется спать! Соснуть бы, как говорит Однокозов, минуток шестьсот… Вот кто поспать не дурак! Так же, как поразглагольствовать о своих амурных похождениях. Все девчата, на которых он положил глаз, были в его изложении без ума от бравого, четырежды орденоносного гвардии сержанта.

В углу, где спали офицеры, кто-то зашевелился, приподнял голову. Шибай узнал взводного. Бегичев посмотрел на него припухшими глазами, шепотом спросил:

– Бодрствуешь, земляк?

Оба они родом из одного города. Только младший лейтенант жил на Мызе, а Шибай в знаменитом Сормове.

– Так точно. Ни в одном глазу! – поспешно отозвался Шибай. Он не хочет, чтобы взводный заметил его состояние.

– Может, невмоготу? Тогда подменю на часок…

– Что вы! – возмущается не совсем искренне Шибай. – Я сам!

Он знает – Бегичев к нему как-то по-особенному внимателен.