Класс коррекции - Екатерина Мурашова

Ленка и я пробовали спросить у Митьки, куда Витька подевалась, он бормотал что-то, но никто не понял. Митьке надо задавать прямые вопросы, чтоб он отвечал только «да» и «нет». Мы выяснили, что Витька не заболела и не сбежала. Маринка вызвалась сходить после уроков и узнать, в чем там дело.

В среду Маринка отчиталась. Оказывается, Митькина и прочих его братьев и сестер маманька куда-то подевалась. Ушла и не вернулась. С ней такое и раньше бывало, ничего страшного. Но сейчас осталась Милка, Митьки и прочих самая младшая сестра. Милке семь месяцев, и до сей поры она ела только молоко. А сейчас орет благим матом третьи сутки и кашку, которую ей Витька варит, есть никак не хочет. Витька уже с ног падает. Пока Маринка два часа качала Милкину кроватку, Витька поспала. А Митьку Милка боится.

— Может, в ясли ее? — спросил Игорь Овсянников.

— Семь месяцев, идиот! — рявкнула Маринка. — Какие ясли?! С полутора лет берут, да и то не во все.

— Можно в дом ребенка, — сказал Ванька. — Только жалко. Там дюже плохо.

— Витька с Митькой никому отдавать не хотят, — сообщила Маринка. — Думают, маманька вернется. Она ж раньше-то возвращалась…

На последней перемене ко мне «прихилял» Юра на своих сложных костылях (он сам так свою походку называет: «хилять на полусогнутых») и жалобно попросил:

— Антон, объясни про Милку. Я не понял — как так?

— А вот так! — зло ответил я. Потом успокоился и объяснил.

Вообще-то тетя Нина, Митьки, Милки и остальных мать, — женщина неплохая и очень добрая. Она им иногда и книжки читает, и стирает, и даже елку новогоднюю делает. А иногда — ее как выключает кто. Лежит и не делает ничего. Может, это болезнь какая, а может, у нее просто сил мало — не знаю. Она ведь не пьет, не курит и наркотики не любит очень. И гулящей ее тоже не назовешь. А детей у нее так много, потому… В общем, потому что она очень добрая и отказывать никому не умеет. Но и делать с этими детьми тоже ничего не делает. Как Митькиного отца посадили, так и живет… непонятно как. Иногда уходит куда-то. Потом возвращается. Вот и теперь.

На следующий день Мишаня принес и отдал Митьке кенгурушник, в котором младенцев носить, у него от младшей сестры остался. А Пантелей пришел в школу с огромным рюкзаком. Его даже внизу охранник пускать не хотел. Потом посмотрел, что не бомба, и пустил. В рюкзаке лежало детское питание в коробочках и баночках. Мы думали, что он его тоже Митьке отдаст, но Пантелей Митьке не доверяет. После математики он ему сказал: «Веди!» — и Митька повел.

После выходных Витька пришла в школу, зато Ленка исчезла. Я понял, что девчонки установили дежурство, чтобы Витька могла как-то учиться. Хотел предложить свои услуги, но не решился. Потому что я вряд ли с семимесячным младенцем справлюсь. Боюсь я их и не люблю. Где-то до двух лет. Потом — ничего. А когда совсем маленькие — они страшные. Лежат такие личинки толстенькие или ковыляют на кривых ножках, бормочут что-то на своем колдовском языке… Головы большие, ручки маленькие, загребущие, главное слово — «дай!» Страшные…

Глава 11

В среду новый учитель географии сказал:

— А знаете что, ребята? Давайте в субботу съездим с вами за город, на экскурсию. Посмотрим горные породы и минералы, характерные для нашей области. Вот хоть в Саблино. Там есть очень интересные обнажения с окаменелостями.

— Как это — «обнажения с окаменелостями»? — тут же заинтересовался Таракан, делая неприличные жесты. Все, кто понял намек, громко захихикали. Остальные захихикали просто так.

Бедный географ! Нашел, кому предложить. Наверное, ему из всех параллелей дали только «дэшек» и «ешек». Вот он и выбрал наименьшее зло — нас.

— Вы знаете, Сергей Анатольевич, нас ведь на экскурсии не берут, — серьезно сказала Маринка.

— Почему?

— Потому что мы себя плохо ведем, — тоном девчонки-ябеды проблеял Игорь Овсянников.

— Но, может, ничего? Не так уж плохо? — спросил учитель, и мне опять стало его жалко. — Есть же и в вашем классе ребята, которые хотят что-то знать. Крылова? Антонов? Стефания?

Тут уж все заржали просто в голос, а Таракан сзади стукнул Стешу по плечу и крикнул ей прямо в ухо:

— Стешка! Хочешь обнажения смотреть?

Стеша медленно обернулась, осветила Таракана взглядом своих лазоревых глаз, подумала и ответила:

— Хочу.

В субботу мы не поехали на экскурсию. Я, Ванька и Игорь Овсянников ходили к Таракану в больницу. Накануне его папаша напился и бросился на мать с кухонным ножом. Таракан вступился за мать и укусил отца за руку. Нож тот выронил, но Таракану досталось не слабо.

Он лежал в общей большой палате и казался каким-то очень маленьким. Мать сидела рядом на облезлой табуретке и тихо плакала.

Таракан, синий с желтым, ее очень стеснялся и гнал домой, но нам она, по-честному, совершенно не мешала. Казалось, она может сидеть здесь и плакать вечно. Как какая-нибудь статуя с фонтаном. Кому она мешает?

Ванька достал из-за пазухи и отдал Таракану три яблока, а я — шоколадку. Игорь Овсянников принес потрепанный эротический журнал.

Таракан злобился и скалил мелкие зубы.

— В суд можно подать, — сказал я.

— Она не согласится, — Таракан кивнул на плачущую мать, как на неодушевленный предмет. — Пока он ее вообще не прибьет. Или меня. Тогда его посадят.

Юрка все эти дни вел себя так, словно мы с ним были едва знакомы. Я тоже в гости не напрашивался.

Потом однажды он дождался меня в раздевалке и спросил, сидя на скамейке и глядя снизу вверх:

— Ну что? Надумал чего-нибудь?

— Ничего не надумал, — честно ответил я. И сам спросил: — Когда?

Глава 12

— Ты здесь давно уже бываешь, — сказал я, сидя на траве и глядя в небо. Небо как небо — голубое, с облачками-барашками. Юрка, как и в прошлый раз, ходил по поляне и собирал землянику. — Как ты думаешь, что теперь будет?

Сказать честно, мне было страшно. В прошлый раз — почти совсем нет, а в этот — страшно просто до колик. Говорят, что с парашютом трудно прыгнуть не в первый, а во второй раз. Когда уже все знаешь. Может быть, здесь что-то в этом роде. Но вряд ли…

— Я думаю, теперь тебе что-нибудь предложат. Ну, чтобы ты выбрал. Что тебе больше подходит… Ты не волнуйся.

Я зажмурился. Юрка не знал, но я-то догадывался, что мне подходит. И не мог не волноваться. Но может быть, Юрка ошибается?

— Хочешь? — Юрка протянул мне ладонь с ягодками земляники. Как будто капельки крови. Я помотал головой. — Тогда пошли?

— Пошли, — согласился я.

Замок был как на картинке. Он вырастал из скалы, в узких окнах горели красноватые огоньки, подъемный мост через расщелину был поднят и, слегка наклонившись, висел на толстых цепях.

— Ого! — сказал Юрка. — Никогда здесь такого не видел. Классный замок. Наверное, там колдун живет или еще кто-нибудь в том же роде.

Юрке было весело и интересно. Мне было холодно. Вообще-то к вечеру в лесу действительно похолодало, но мой холод, кажется, шел изнутри.

На поляне горел костер, сложенный как-то странно — домиком. Вокруг сидели люди. Лица и колени у них были оранжевые, а все остальное — черное. Люди пели:

Я теперь вспоминаю, как песню,Пионерии первый отряд,Вижу снова рабочую ПреснюИ знакомые лица ребят…

Юрка улыбнулся и шагнул в круг. Я остался в кустах. Сидящие у костра раздвинулись, освобождая Юрке место. Песня была вроде бы детская, но возраст у собравшихся людей был самый разный. Юркины губы двигались, наверное, он пытался подпевать. Как и песня про трех ковбоев, эта песня показалась мне смутно знакомой. Но слов я не знал. И что делать дальше — тоже. Идти к замку? Юрка помахал рукой, приглашая к костру.

— Сейчас картошка будет. Печеная, — беззвучно, одними губами сказал он. Я облизнулся, но отрицательно помотал головой. Люди у костра мне нравились. Мешать им не хотелось. Вдруг я подойду, и у них тоже что-нибудь начнется, как в кабачке? Лучше я тут посижу, в кустах.

От пионерского костра долетало мягкое тепло, блики прыгали на листьях, я сам не заметил, как задремал.

Проснулся оттого, что Юра тряс меня за плечо. Я мгновенно вскочил на ноги и даже принял то, что считал боевой стойкой, — вероятно, древние рефлексы сработали помимо сознания.

Юра усмехнулся:

— Ты прямо как Конан-варвар. Только меча не хватает.

— Угу, — сказал я, не вдаваясь в дискуссии. — Куда дальше?

Светало. На поляне уже никого не было, и даже угли были тщательно разметены. Взахлеб пели птички, а роса казалась рассыпанными в траве изумрудами.

— Дома нас, наверное, уже по моргам ищут, — сказал я, стараясь казаться безразличным, как и положено полноценному Конану.

— Не, — Юрка помотал головой. — Я иногда чую, когда можно. Сейчас — можно. Пошли.

Мне нравится ходить по лесу, только редко приходится. По проселочной дороге можно идти долго-долго и ни о чем не помнить. Иногда я думаю, что хорошо бы стать лесником и жить одному в избушке на берегу лесного озера. У меня там были бы три собаки, кошка, может быть, даже куры и коза. Почему-то мне кажется, что я сумел бы со всеми ними справиться.