Один человек и один город - Вероника Евгеньевна Иванова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это она намекает на парочку синяков с давно канувшего в прошлое занятия? Да, я увлекся, признаю. Только не хозяйкой веселого дома, а исследованиями. Практически научными: захотелось добраться до той Магдалины, которая чувствует, а не работает. Возможно, мне это как раз удалось, если получаю напоминания до сих пор. Получаю и удивляюсь, потому что уже сам себе не могу объяснить, ради чего старался. Но тогда… Тогда все казалось исключительно важным и необходимым.
Поток свежего воздуха обжег живот. А, от меня отодвинулись. Ну и ладно.
– Ваше время истекло, юноша.
Натренированное тело скользнуло по простыням к краю кровати, завернулось в халат и, заученно покачивая бедрами, удалилось. Лицо, конечно, тоже присутствовало, но оно не входило в комплект той сеньоры Байас, которая проводила время со мной. Никаких поцелуев – таково главное правило, а значит, зачем смотреть друг другу в глаза?
За пределами комнаты личных свиданий «Каса Магдалина» нисколько не отличается от любого офиса: чистота, аккуратность, строгость, даже чопорность во всем, от меблировки и цвета стен до костюмов менеджеров, дежурящих в холле.
– Мистер Дюпон!
Вот и эта девочка выглядит, как банковский клерк. То есть, скучно.
– Да?
– Это было последнее оплаченное посещение. Желаете продлить абонемент?
Интересно, за чей счет? После «строительного» подарка нет смысла даже заговаривать с сенатором об услугах Магдалины. У меня ведь есть все для того, чтобы теперь получать желаемое гораздо более естественным для молодого человека путем, не так ли?
– Я подумаю над этим.
Дежурная улыбка. Легкое разочарование во взгляде. Конечно, немедленный и положительный ответ порадовал бы девицу куда больше, чем туманное обещание. Нет уж, дорогуша, ищи способ получить премию за другого клиента. Я пас.
Вдоль всей длинной уличной стены натянут холщовый тент, защищающий окна владений Байас, а заодно и прохожих от яркого солнца, и он всегда приходится очень кстати, если нужно кого-то подождать. Жаль только, напитки здесь не подают.
– Ты снова поторопился?
– А ты снова растягивал удовольствие?
Хэнк скромно и загадочно улыбнулся.
Он всякий раз задерживался дольше меня, даже если я нарочно старался медлить. Как признавался сам, из уважения к чужому труду. Но думается, его просто сами девушки не отпускали.
– Расслабился?
– Потом будет видно.
Пластиковая обивка салона встретила нас привычной волной специфического аромата, поначалу вызывавшего чуть ли не тошноту и довольно прочно въедающегося в одежду, кожу и волосы. Но в этом и состоит особый шик: нести на себе запах богатства. На зависть всем.
– Это был последний раз.
Не знаю, зачем сказал. Прозвучало то ли печально, то ли жалобно, и Хэнк констатировал:
– Последнее время у тебя все… последнее.
– Так получается.
Кажется, что песчинки в стеклянных колбах, отмеряющие мою жизнь, почти все благополучно скатились вниз. Осталась какая-то мелочь, и только. А когда она тоже доберется до узкой перемычки, настанет… Момент перевернуть часы?
– Она попрощалась?
– На свой манер, наверное. Сказала, что моё время истекло.
Хэнк усмехнулся:
– И с Магдалиной успел поссориться?
– Я не обижал её. Ни разу.
– Верю. Но хоть однажды делал что-нибудь обратное?
– Ты о чем?
Спортивный «родстер» вырулил на камино Анилья, и ход машины сразу стал гораздо мощнее.
– Разве тебя не учили обращаться с женщинами? Нельзя только брать, нужно и отдавать. Иногда.
– Ей и так отдали достаточно сенаторских денег. Наверное, даже с премиальными.
– Эх…
Несколько минут он молчал, следя за дорогой и показаниями приборов, чтобы удостовериться в переходе двигателя на магнитный режим.
– Ты не пробовал забывать, что сеньора работает? Не пытался посмотреть на неё просто как на красивую, умную, талантливую…
– Шлюху.
– Фрэнк!
– Она ведь шлюха. Да, нужное дело, не спорю. Щедро оплачиваемое. Но оно не из тех, что допускаются к упоминанию в приличном обществе.
– Конечно, ты прав. Со своей точки зрения.
– А с твоей?
Глядя на Хэнка в профиль, невозможно точно определить выражение лица. Особенно в такие минуты, когда все черты замирают.
– Я уважаю женщин.
– Всех подряд?
– Да.
А я вот – нет. Может быть, потому что мою маму тоже можно отчасти назвать…
– Они дарят нам жизнь во всем её великолепии.
– Однажды.
– Ошибаешься. Сначала впервые, а потом – бесконечно. До самой смерти.
Романтик. А может, на него просто пагубно подействовала юность, проведенная с выводком сестер. Или же…
– Ты что, влюбился?
Улыбается. Уголком рта.
– Не обязательно влюбляться в человека, чтобы любить весь мир.
У меня так не получается. И наверное, не получится никогда.
– Тебя подвезти к самому дому?
– Не обязательно. Лучше пройдусь от ворот.
– Как хочешь. - «Родстер» остановился у пограничного столба между имениями. - Жаль, что все это подпортило тебе настроение. Правда, жаль.
Речной песок тонко захрустел под ногами, когда я выбрался из машины.
– Ничего, так все равно должно было произойти.
– Фрэнк!
– Что ещё?
– Я собирался подождать до праздника, но… - Он протянул мне маленькую лакированную коробочку. – Лучше подарю сейчас. Вдруг это принесет тебе удачу пораньше?
Медальон на черном бархате: человечек в окружении латинской надписи.
– Твой святой. На счастье.
Счастье, тоже мне! Безумец[6], все отдававший людям – какой пример можно с него взять? Но вещица дорогая. И явно сделана на заказ.
– Давно придумал?
– В нашей семье есть такой обычай: на день совершеннолетия передавать опеку от родителей ангелу или святому. Они справляются не хуже родственников.
Я тоже улыбнулся. По крайней мере, попробовал.
– Спасибо.
– Увидимся!
Хэнк всегда спешит, потому что везде и всюду кому-то нужен. Но никогда не уходит раньше, чем удостоверится, что его душеспасительные послания добрались до места назначения. А мне и вправду стало легче. Немного.
Медальон показался холодным только в первый миг соприкосновения с кожей, а потом уже вовсе не ощущался на теле, как будто стал с ней одним целым. Наверное, он и со стороны смотрелся хорошо, но я застегнул пуговицу рубашки, пряча изображение святого от чужих глаз.
Имение сенатора кишмя кишит прислугой и охраной лишь в те мгновения, когда сам хозяин находится дома, а в остальное время огромный парк выглядит совершенно безлюдным и почти диким, особенно если пройти напрямик, мимо меланхоличных игуан, а не держаться главной аллеи. Свежая сочная трава не слишком хорошо сочетается с обувью? Ну и пусть. Почистят. Надо же лентяям отрабатывать жалованье, на которое сеньор Линкольн, прямо скажем, не скупится? Плохо только, что ноги сами собой выходят на привычный маршрут.
– Братик!
Пузатая мелочь полюбила эту беседку ровно с начала моих каникул и словно нарочно располагалась под ажурными сводами именно в те
