Моя психушка: Made in Belarus - Дмитрий Заплешников

– А ты чего ждешь? – посмотрев в мою сторону, крикнула медсестра.

– Не хочу есть, – протирая глаза, выдавил я.

– Что значит не хочу? – медсестра с трудом сдерживалась от ругательств.

– Просто не хочу. Я только вчера приехал, не выспался, все храпели, тут воняет. Лучше посплю, пока никого нет.

– Слушай, появись хотя бы в столовой, а там разберемся, будешь жрать или нет…

Выполнил указание медсестры и зашел в столовую. Казалось, что воняет еще больше, чем в палате, хотя более съедобным запахом. Слева большое углубление со столами и стульями, прямо – еще одно для отработанной посуды, перед столами – окно, видимо, для выдачи пищи, по инструкции к нему подходить нельзя. Вся тара с блюдами к приходу пациентов уже на столах. Есть не стал, немного постоял и отправился попробовать поспать, что тоже не удалось, так как около десяти утра в отделении начались еще большие оживление и шум. Кому-то говорили о завтрашней выписке, некоторым назначали анализы и другие процедуры, а несколько человек приехали на прописку с врачами скорой помощи. Бесцельно шатаясь по коридору и палате, ничего дельного на ум не приходило, ноутбук и телефон были разряжены, все, с кем так или иначе можно было поговорить, занимались своими делами: играли в карты или другие незнакомые мне игры, читали, спали, несмотря на шум, или бегали по подсобкам, пытаясь выпросить чистое белье или разрешение покурить в неположенное время.

Около часа дня криком позвали на обед. Ничего особенного: суп, гречка с котлетой и компот. Все в железной посуде, естественно, без острых краев. По-моему, я впервые ел кашу и котлету столовой ложкой, хотя бывало разное. Официально вилки и тем более ножи в отделении не разрешены, предполагаю, что и во всей психиатрии, тем не менее, если подойти и тихонечко попросить у повара нормальный столовый прибор, предназначенный для такой пищи, то за несколько сигарет хорошей марки или интересную книгу на время, его можно получить. Об этом я понял не сразу, а к моменту моего осознания такой возможности необходимости не было – перестал есть в столовой. Посуда под счет. Если чего-то не досчитаются, начинается кипиш.

Правила для всех

Part V – «местность и режим»

Бесцельно слонялся по отделению. Узкий коридор занимал около ста пятидесяти метров в длину с большим углублением в виде фойе, сделанным вроде как для отдыха пациентов. Еще в первый день заметил большое столпотворение в нем и не придал этому значения, думал, что пациенты что-то обсуждают. На деле почти каждую неделю в разные дни психиатрию посещает приходской священник из православной церкви. Отойдя метров тридцать от КПП в сторону беседок напротив небольшой стоянки, можно было наблюдать купала здания храма. Я крещен с младенчества и с большим уважением отношусь к крестным родителям, хотя заходить в церковь не было никакого желания. Несколько лет назад пришел к вполне осознанному выводу, что христианские, как и другие храмы, являются проявлением системного заточения, стремясь, как и государство, содрать последние гроши с прихожан, продавая свечки, иконы и другую атрибутику, при этом отдавая копейки на льготные налоги (а некоторые вообще отсутствуют для церкви в виде исключения) и тем более реальные нужды общества: улучшение инфраструктуры, помощь нуждающимся в должном объеме. Список можно продолжать бесконечно. Безусловно, такие места должны быть, это часть многотысячной истории человечества, однако последние несколько веков они превращаются в пристанище безнадежных либо в самое абсурдное, что можно себе представить. Один из ярких примеров современной бизнес-церкви: освящение священнослужителем огнестрельного оружия или автомобилей за определенную сумму. Территорию церкви увидеть не удавалось, она была огорожена не хуже дурдома, разве что без колючей проволоки сверху забора. Прихожанам разрешалось выполнять какие-то работы в обмен на койко-место, пищу и, возможно, небольшое денежное вознаграждение, поэтому некоторые выписавшиеся пациенты, не имея другого варианта крыши над головой или возможности устроиться на более-менее оплачиваемую работу, ради собственного содержания с последней надеждой отправлялись туда.

Беседки между КПП и церковью так и пестрили колкими нацарапанными или написанными маркерами выражениями вроде «лучше две недели в психушке, чем полтора года в сапогах». Кругом были хвойные и лиственные деревья. Путь по тротуарам казался крайне живописным, хотя стройка напротив храма немного раздражала шумом и матерным общением работяг. Всегда казалось, что строители разговаривают на своем, не понятном никому языке, и дело даже не в матах, а в словосочетаниях: «подай мне эту хуйню», «слева напротив той пизды», «ну там, где стоит этот дебил». И такие обращения были направлены к людям, стоящими спиной к просящему, то есть даже без усилия они по непонятным выражениям для среднестатистического человека догадывались, где, с какой стороны и недалеко от кого лежит необходимый инструмент. Несмотря на подпорченную погоду (резкие осенние ветры и небольшой дождь время от времени), на улице было оживленно: пациенты гуляли в дневное свободное время перед обедом, врачи общались, а подсобники что-то носили из одного корпуса в другой. Первые дни, проходя мимо окон, был удивлен, почему люди шатаются по улице в непогоду, потом понял – заняться в психушке больше нечем.

– Эй… ммм… прости, забыл, как тебя зовут. Пойдешь вечером гулять? Ваня предлагает выпить за знакомство, – раздался голос за спиной.

– Вы от военкомата? – раздался раздраженный голос медсестры. Чуть левее сидела еще одна, не обратившая никакого внимания на пришедших.

Обернулся и увидел Шурика, который улыбался, видимо, от спонтанного предложения нового прописанного в палате и шмыгал носом каждые несколько секунд, вытирая его рукавом клетчатой рубашки.

С первых минут в отделении было понятно, что пациенты, которым за 30 лет, не особо следят за внешним видом, независимо от получаемых медикаментов. Главное, чтобы было тепло, уютно и комфортно. Более младшие по возрасту пытались показать себя с лучшей стороны, исходя из принципа «по одежке встречают, по уму провожают». Шурик был одет как с иголочки: фланелевая рубашка в клетку явно куплена незадолго до попадания в психиатрию, совершенно неудобные плотные джинсы темно-синего цвета, которые мешали ему нормально садиться на стул, резко поворачиваться, вставать или ложиться на кровать. Это было отчетливо заметно и невооруженным глазом. На руке дешевые, хотя и аккуратные часы в пластиковом красном корпусе. Иметь такой аксессуар в 29-м отделении не положено, как уже говорилось, персонал закрывает глаза на некоторые неопасные для пациентов вещи. Особого определения безопасных вещей в психиатрии нет. Мне рассказывали случаи, когда признанные вменяемыми пациенты, которых ожидал суд через несколько дней, глотали ложки или другие предметы, пытались вскрыть себя острыми частями разбитых керамических изделий, осколками плитки или делать вид, что вешаются, обмотав куски простыни об радиаторы отопления или дверные ручки. Потолки были около трех метров в высоту, и даже те лампы, на которых можно затянуть петлю, казались недосягаемыми без сторонней помощи. Смысл таких действий в том, что врачи не хотели брать на себя ответственность (кто его знает, действительно пациент хотел покончить с собой или делал вид), поэтому вместо суда и отправки на зону таких персонажей ожидало продолжительное лечение от попыток суицида в психиатрии. Если на зоне есть четкие разграничения своеобразных рангов и статей (к примеру, педофилов, выражаясь жаргоном, опускают до степени, когда человек находится на грани), то в дурдоме такого нет. Ничего не значащий или опущенный для уголовного мира преступник мог запросто построить невменяемых пациентов, отобрать сигареты или другие предметы, которые его интересуют, как и договориться на смягчение режима у медперсонала за взятки, обмены и какую-либо помощь: постоянную уборку территории, разноску контейнеров с пищей в соседние отделения, мытье полов и многое другое. Своими глазами увидеть такое не удалось, хотя рассказы ходили по отделению от разных людей, у которых не было причин привирать.

– Да, с удовольствием выпил бы чего-нибудь горячительного, – не задумываясь, ответил я.

– Давай тогда попробуем отпроситься минут за десять до пяти, чтобы не было очереди при заполнении журнала выхода, – добавил Шурик. Мы переглянулись, поняли друг друга и пошли в разные стороны.

Меня догнал резкий выкрик:

– Все по палатам! Быстро! – голос звучал недовольно, с оттенком строгого приказного тона.

– Что случилось? – спросил я у проходящего мимо пациента.