Осень. Фантастическая повесть - Николай Стрижов

Я оставил продолжающего кричать старика с Александром Сергеевичем и снова влез в очередь. Тем более что за это время она намного не продвинулась и люди помнили, что я там стоял, хотя и приняли меня без особой радости.

Оказалось, что в одни руки дают одну курицу. Я снова «плюнул» на курицу и когда вышел из магазина, отдал ее старику, который даже не сказал спасибо и не предложил заплатить, очевидно, подумав, что это уже пришли из горсовета и восстановили справедливость. Он сразу перестал кричать и побрел вдоль магазина, прижимая курицу обеими руками к пальто. Александр Сергеевич ждал меня около магазина.

Мы постояли немного, смотря старику вслед, и молча пошли в сторону дома. Я прервал молчание первый.

– Я не хотел. Я его и толкнул-то чуть-чуть. Он просто поскользнулся.

– Да, конечно, – только сказал Александр Сергеевич.

– А что мне, отойти нужно было?

– Если вы хотите знать мое мнение, Женя, то, может быть, отойти и было бы правильно.

– Может быть и правильно, но есть-то тоже нужно!

– Есть тоже нужно, – согласился он.

Я начал на себя злиться. Зачем я вообще перед ним оправдываюсь? Кто он такой, что я ему объясняю, почему я старика толкнул? Толкнул и толкнул. Отдал же я ему курицу. А так он вообще бы без еды остался. Его бы или при входе задавили, или в магазине.

Мы молча дошли до подъезда и поднялись на пятый этаж. Я, не говоря ни слова, вошел к себе, закрыл дверь и только тогда вспомнил, что у меня в кармане лежит улика. Это немного подняло мне настроение.

Я разделся, надел тапочки. зашел в комнату, достал из кармана пачку от печенья и начал ее рассматривать. Я так торопился, что не заметил, как просыпал оставшиеся в пачке крошки на пол.

Пачка была обычная за исключением того, что на ней не было ни одной надписи. Она была синего цвета. В центре были изображены два печенья и под ними проходила желтая полоска. Ни названия, ни даты, ничего. Разве такое бывает? Эта улика ничего не объясняла, а окончательно запутывала. Может быть, у него завод по производству печенья, и он его производит у себя дома и там же делает упаковку? Поэтому у него непрозрачные окна, и он не всегда открывает дверь. А пожар он почему не заметил? Заработался? А что он говорил о нашем обществе, вдруг вспомнил я. Он говорил о нашем обществе так, как будто он и не принадлежит ему вовсе. По крайней мере, мне уже так казалось. Конечно, это не его общество, шпион сраный. Он живет у себя в Штатах, а там стариков из очереди не выкидывают. Там все строятся в одну линию, если очередь, улыбаются друг другу и помогают бескорыстно, потому что там общество и люди совсем другие. Они не озлоблены трудностями, с которыми мы живем с детства, спокойные, потому что не видели войны и репрессий, более открытые, потому что не изуродованы страхом. Другие люди. Это мы уроды, считающие себя лучше других, потому что в душе понимаем, что мы на самом деле натворили и что продолжаем творить. Это защита от очевидного: мы невоспитанные уроды, которые живут в этой гребаной стране, которая никогда никого не любила.

Мне вдруг стало обидно за себя. Ну почему я родился здесь? Почему не в Европе, не в Америке, а здесь? Может быть, и хорошо, если нас американцы завоюют? Будем жить, как они, и, в конце концов, у нас родятся дети, которые будут жить в цивилизованной стране и, глядишь, через 30 – 40 лет вырастет новое поколение, как у евреев, когда они 40 лет ходили по пустыне и за это время сформировалось совсем другое общество, не знавшее рабства, и это будут другие люди, такие как Александр Сергеевич. Я уже не относился к нему с неприязнью. Наоборот, мне вдруг подумалось, что он, возможно, занимается нужным и полезным делом, он – прогрессор, как в книгах Стругацких, и прислан сюда американцами, чтобы поднять наши моральный уровень, заложить основы справедливого общества и так далее. С другой стороны, мне все-таки не хотелось, чтобы кто-то нас завоевывал и поднимал наш моральный уровень. Не нравилось и всё. В общем, я окончательно запутался, как мне относиться к моему соседу.

Я решил, что хватит на сегодня об этом думать. Завтра пойду на работу и расскажу обо всем Вите – пусть он думает. Представив себе, как я буду ему это все рассказывать, я решил, что только покажу ему пачку и спрошу, что он об этом думает.

Сегодня я решил потратить оставшееся время на отдых. Сварил пельмени, вспоминая про не купленную курицу, пошел в комнату, поставил еду на табуретку и сел перед телевизором. По телевизору шла реклама с редкими перерывами на фильм. Фильм рассказывал об известном математике, который был агентом ЦРУ и разоблачал разветвленную шпионскую сеть. Впоследствии оказалось, что у него была шизофрения, и ему только казалось, что он агент ЦРУ, а все агенты, с которыми он общался, были его галлюцинациями.

Перед сном первый раз в жизни я выпил валерьянки, а потом, подумав, запил все это коньяком.

Я открыл глаза и лежал так, рассматривая двигающиеся по потолку тени. На улице проехала машина, и по потолку пробежала темная полоска, снова машина – и снова темная полоска, загрохотал бортами грузовик, медленно поползла широкая темная полоса. Тишина. Наконец я повернулся и посмотрел на часы. 5 часов 14 минут. Темно, только свет фонаря возле дома освещает комнату. Было такое состояние, когда спать хочется, но заснуть не можешь. Закрываешь глаза, и в голове, независимо от твоего желания, появляются тысячи мыслей, которые нужно обдумать, хочешь ты этого или нет.

Я встал и поставил чайник. Походил кругами по кухне и сел, уставившись на горящий под чайником газ. До восьми часов нужно было чем-то себя занять. На столе лежала та самая пачка от печенья. Я взял ее, повертел в руках и кинул на стол. Достал сигарету и закурил. Поискав глазами пепельницу, вспомнил, что она осталась в комнате на табуретке перед телевизором. Идти было лень, и я стряхнул пепел в пачку от печенья. Фиг с этой уликой и со всеми остальными. Так можно вообще спать перестать. Закипел чайник. Я отложил сигарету и заварил чай. Пока он заваривался, пошел в комнату и включил телевизор. Работала только одна программа – ТВ 6. Передавали какую-то депрессивную музыку, и я его выключил. Снова вернулся на кухню, налил себе чаю и только тут вспомнил про сигарету. Она лежала на пачке и еще горела. Наверно, стол испортил. Я сдвинул пачку и провел рукой по столу – ничего. Я стряхнул с пачки пепел. Она была как новая. Никаких следов того, что на ней несколько минут лежала горящая сигарета. Я отодвинул чай и стал рассматривать пачку. Потом взял зажигалку и попытался ее поджечь. Она не горела! Первый раз вижу бумажную пачку печенья, которая не горит. Сделают же буржуи. Чем мне это может помочь, я не знал. Явно пачка печенья сделана не у нас. Ну и что? В конце концов, я понял, что меня совсем не интересует, шпион мой сосед или нет. Меня интересовало, почему он так странно себя ведет, как он мог не заметить пожар, а если заметил, то почему сделал вид, что ничего о нем не знает? Как можно не почувствовать, что на лестнице пожар, если в комнате столько дыма, что кота найти невозможно. Можно не почувствовать, что в доме пожар, только если тебя в доме не было. Больше никак. Я встал, вышел в коридор и нажал кнопку звонка соседа.

Я не знал, что я буду делать, если он откроет, но я почему-то был уверен, что его там нет. Я стоял и держал кнопку. Только тут я понял, что не слышу звонка. Может быть, он не открывал потому, что у него звонок сломан? Я постучал, прислушиваясь к тому, что происходит в квартире. Ничего. Постучал еще. Опять ничего. Его в квартире не было. Я все понял: он только делает вид, что живет в этой квартире. Это явка. Он появляется здесь, когда ему нужно передать или принять сообщение, или сюда приходят связные. Я вернулся домой, допил чай и спокойно уснул до семи часов.

Проснулся я на удивление выспавшимся. Наверно, подействовала валерьянка. Я сразу же встал, умылся, позавтракал, и так как дома делать было уже нечего, я решил пойти до метро пешком, что я собирался начать делать уже давно. Я вышел в коридор, закрыл дверь и уже собирался уходить, но остановился перед дверью соседа и позвонил снова. Звонка, как и ночью, слышно не было. Я постучал, немного постоял и постучал громче, потом еще громче, а потом начал стучать ногой так, что дверь заметно содрогалась от ударов. Появился даже какой-то азарт.

– Женя, ты что делаешь?

В дверях в майке и в брюках стоял Вадим.

– Да я хотел к Александру Сергеевичу зайти, а его нет дома, – улыбаясь, ответил я.

Эта улыбка Вадима испугала, и он некоторое время только наблюдал, как я долблю со всей силы ногой по двери.

– А зачем стучать? Звонок же есть, – наконец сказал он.

– Звонок не работает.

Мне пришла в голову мысль спросить Вадима про пачку печенья. Я перестал стучать и повернулся к нему.