Реципиент. Роман-головоломка - Андрей Верин

И я, вовремя не нашедший аргументов, чтобы отказаться, очутился у нее в гостях.

Квартира ее показалась мне одноразовой, как гостиничный номер: в ней имелось все необходимое, но всего – по минимуму. Чем дольше я рассматривал кухню, тем больше та представлялась мне декорацией для рекламного ролика: идеальная чистота, все вещи, вплоть до ситечка в раковине, новые. Продуктов в холодильнике – ровно столько, чтобы хватило один раз поесть.

Девчонка болтала, я молчал, жевал и поглядывал в телевизор, работавший фоном за ее спиной. На экране разворачивалось журналистское расследование деятельности столичного Центра экстремальной медицины. Голос за кадром утверждал: работа в Центре велась с бойцами бывшего «Вымпела», которые при Советах повергали в ужас боевиков всего мира, а после 1993 года оказались в составе службы безопасности президента. Даже при идентичной физической и психологической подготовке, как сообщал журналист, восемнадцать-двадцать процентов сотрудников спецназа, по статистике, выполнить конкретное задание не могут. Психологи КГБ, научившись выявлять таких людей, получили возможность отстранять их от дальнейшей работы и практически свести на нет число смертей при выполнении операций. Но специалисты Центра экстремальной медицины пошли гораздо дальше. Способности человека стали продуктом прикладной науки: посредством секретных методик повышения боеспособности психологи КГБ доводили вымпеловцев до неестественного совершенства. Однако вся информация о методах тренировок была похоронена после того, как в 2003 году Центр экстремальной медицины оказался расформирован по неустановленным причинам.

Начался рекламный блок, и я утратил интерес к телевизору.

Когда ужин подошел к концу, хозяйка пригласила меня в гостиную, где на журнальном столике стояла ваза с фруктами и бутылка вина. Залезла на диван с ногами, я – скромно сел рядом. Сказал, чтобы не молчать:

– Давно ты знаешь физика?

– Угу. И я догадываюсь, почему он порывался тебя побить, – ответила она и схрумкала виноградинку.

– Да ну?

– Сегодня слышала по радио, что от прикосновений других людей у человека вырабатывается гормон доверия – вазопрессин. Но не в объятия же было заключать тебя при первой встрече. А так – какой-никакой тактильный контакт имел место.

– Да он просто хотел проломить мне башку. А вместо того теперь я сам ломаю голову над чужими тайнами.

– Ты прав, одной драки тут мало. Чтобы по-настоящему втереться в доверие, стоило подослать к тебе диверсанта посимпатичнее. Такого, как я, например…

С этими словами она приблизилась ко мне всем телом, поцеловала в шею, прикоснулась губами к моим губам, обвила руками, привлекая к себе, и лишь тогда я, опомнившись, вскочил с дивана и стряхнул ее с себя вместе с минутным мороком.

– Не опрометчиво ли с твоей стороны заводить роман с тем, кому жить осталось, вполне вероятно, месяц?

Я произнес эти слова со скорбной интонацией обреченного, но я лукавил: поверить в собственную смертность было невозможно. Не оставляла надежда, что в решающий миг вместо обещанной мне скорой смерти появится скорая помощь.

– Да какой там роман! – рассмеялась девчонка. – Самое большее, новеллу.

– Ну нет… Я к тебе отношусь, как к младшей сестре, что ли…

– Угу, – задумалась она. – Ты всех записываешь в сестры, кому отказать стесняешься? Большая у тебя уже семья? – она говорила не зло, без издевки – тем тоном, каким расспрашивают пациентов, составляя анамнез. Но пытала меня добрых полчаса. Я мямлил, уворачивался от ее прямого взгляда, уходил от ответа и наконец вырвался на свободу.

Пока шел от одного подъезда до другого, мечтал все бросить и рвануть куда-нибудь на юг. И завести там множество курортных романов сразу. На деле же всерьез забеспокоился, не вызвало ли то бесчувствие, что я взрастил в себе, переживая утрату, полную нечувствительность тела? Я понимал: если удариться с головой в роман, можно забыть о многом. Но знал и то, что не бывает женщины без предысторий и последствий. Любая начнет искать во мне опору – и не дай бог, если не найдет. Меня же станет проклинать. Однако надо мной и так нависли если не проклятия, то грозовые тучи. Мог ли я защитить кого-то, если по воле некоего Гарри мне, вполне вероятно, предстояло сделаться пособником убийства?

***

Проводив досадного гостя, девушка переоделась, уложила свои немногочисленные вещи в маленький, почти игрушечный чемоданчик и покинула арендованную квартиру. Недолго исполнявшая роль хозяйки, она вышла из дома, села в машину. Достала телефон, потерянный сегодня утром и обнаружившийся там, куда аппарат никак не мог попасть без посторонней помощи. Но спохватилась, вытащила зеркальце и прежде чем звонить, внимательно осмотрела себя, поправила прическу, убедилась в собственной неотразимости, с тем чтобы самый голос ее выдавал то, как ослепительно она сегодня выглядит, чтобы даже в интонациях легко читались все детали: и глубокий вырез, и высокий разрез.

Отложив зеркальце, набрала номер мужчины, которого называла Бат, приберегая настоящее имя для другой, более интимной обстановки. Разница в возрасте между ними позволяла ей чувствовать себя с ним на равных (его достоинством являлась зрелость, ее преимуществом – молодость) и открыто флиртовать. Этого мужчину она видела только однажды, но воображение расцвечивало сохранившийся в памяти образ столь яркими красками, что рядом с ним уже окончательно померк и выцвел штамп регистрации брака в ее паспорте.

– Здравствуйте, Бат! – сказала она в трубку. – Вы будете смеяться, но, похоже, у вашего юного протеже аверсия…

И собиралась говорить еще о многом, но молчание собеседника, ставшее ответом, прозвучало для нее оскорбительнее любой грубости, а после того и вовсе звук коротких гудков резанул по уху, как пощечина. Сквозь искусственную белизну ее лица проступил багровый румянец стыда и злости, как будто муж застал ее за соблазнением другого. И не смеха ради, как пару часов назад с мальчишкой, но всерьез – с противником опасным и по всем статьям превосходящим законного супруга. Опасным, даже несмотря на то, что Бат оставался единственным мужчиной в ее окружении, который не обращал на соблазнительницу ни малейшего внимания. Именно из-за этого – опасным вдвойне.

Глава 5. ОНА (2 июня)

СЕДАЦИЯ

Вызванное лекарственными препаратами подавление сознания, обеспечивающее успокоительный или, при увеличении дозы, снотворный эффект.

Я замерла перед окном, будто замерзла. Весь белый, мегаполис оказался скован, словно небо наложило гипс на улицы, а на любое движение – вето. И только снег сыпался. Мела пурга, неся смятение и смуту. Выл ветер – грозил волнениями. Надвигался буран – будоражил умы. Легко одетые прохожие утопали в снежных заносах, автомобили буксовали в сугробах и намертво застревали в пробках. Беспорядок и безначалие охватили город. Нет, не могла зима переизбраться на второй срок – то грянул бунт, переворот.

– Не ты ли, случаем, испортила погоду? – спросил Игорь.

Только сегодня прилетевший с юга, он сидел в кресле, по-стариковски кутаясь в плед, и прихлебывал горячий чай. С каждым глотком стекла его очков запотевали, а казалось, будто покрывались инеем.

Игорь был моим дядей – то ли двоюродным, то ли троюродным. От прежней семьи нас только двое и осталось. Игорь дал мне крышу над головой, помог деньгами и устроил на работу. Сам перебрался поюжнее, как говорил – греть старые кости. Но часто приезжал меня проведать, стал мне другом, несмотря на приличную разницу в возрасте, и я доверяла ему безгранично, так что сомневалась иногда, кто говорит его устами: мой родственник или внутренний голос.

– У тебя здесь что, наркопритон? – сердился Игорь, вилкой извлекая из сахарницы окаменевший сахар с упорством кладоискателя. – Если исчезают ложки – верная примета, что в доме завелся наркоман!

– Может, домовой?

В квартире и вправду творилась чертовщина: сколько бы ложек я ни покупала, постепенно все они бесследно исчезали.

– Домовой? – ворчал Игорь. – А может быть, еще домушник? Какого сброда ты сюда напустила?

В этот раз северный город встретил Игоря на редкость холодно. Давно остыли батареи, окна стояли расклеенными, сквозило из щелей, так что мой гость петушился и ежился одновременно:

– Да за такое дело, – говорил он с вызовом, указывая за окно, на улицу, – в прежние времена тебя живехонько сожгли бы на костре! То есть и заживо, и быстро.

Он был необычайно прозорлив, хотя заглядывал теперь не в будущее, а в средневековье. Чучело зимы сгорело давно, еще на масленицу. Может, я стояла следующей в очереди на костер?

– На что мне ворожба, Игорь? Прошлогодним снегом сыт не будешь.