Тень шпионажа - Вольфганг Шрайер

— Я слышал, что вы не так уж далеко продвинулись, — сказал он. — Не унывайте, лейтенант, в нашей профессии надо быть настойчивым и терпеливым. Утройте свои усилия. Понятно? Когда–нибудь он споткнется. Любой из них однажды допускает ошибку, которая приводит к провалу, и тогда он наверняка сломает себе шею.

Да, мысль его отличалась оригинальностью! Я ответил ему в том же духе:

— Я сделаю все возможное и утрою своя усилия.

Но Тинуэлл, видимо, почувствовал, что творилось у меня на душе. По его узкому лицу скользнула улыбка. — Вы, наверное, считаете, что все мы здесь страдаем шпиономанией и поэтому вам не удается вывести на чистую воду этого Уолпола? Если вы действительно так думаете, то я бы хотел сообщить вам следующее. В конце прошлого месяца сюда, в район Ларнакского порта, прибыло подразделение французских танков АМХ–13. С наступлением темноты и с соблюдением строжайших мер предосторожности, как любят выражаться у нас в армии, они были выгружены на берег и вместе с британскими танковыми подразделениями той же ночью маршем прошли на восток от Атиену в подготовленные для них подземные парки.

— При этом, насколько мне известно, были раздавлены две или три козы.

— Как? Послушайте, я рассказываю вам все это не ради того, чтобы повеселить вас. Танки шли ночью, а через два дня после марша наша радиостанция перехватила в районе Фамагусты шифрованную радиограмму, в которой сообщалось об этом. Нашим специалистам удалось расшифровать текст донесения. В нем говорилось о танках АМХ–13, но, что самое невероятное, эти ребята узнали: танки окрашены в желтый цвет, то есть подготовлены для войны в пустыне.

— Наверное, за передвижением танков следили партизаны, сэр.

— Возможно, но ночью нельзя определить цвет танка. Нет, мистер Андерсон, за этим стоит какая–то организация, которая опирается не на греческих крестьян. Мне не хочется больше говорить об этом, во всяком случае, сегодня. Задача армейской контрразведки — держать в секрете передвижение своих войск… Я уверен, что вы сделаете соответствующие выводы из моего доверительного разговора с вами.

— Да, сэр.

— Что касается вашего куска барельефа, то мы вынуждены были передать его службе безопасности. К сожалению, на острове, кроме Уолпола, нет ни одного эксперта по древностям, поэтому служба безопасности отправила вашу добычу самолетом в Лондон. Результаты экспертизы нами пока еще не получены.

И все–таки у меня сложилось впечатление, что подполковник считал дело Уолпола не столь важным. То, что он наговорил мне, было, вероятно, его обычной работой. Он должен был сообщить мне все это по долгу службы. Без всякого сомнения, остальных сослуживцев он напустил на дюжину таких же сомнительных иностранцев, не ожидая при этом от них сенсационных результатов. А чтобы поднять моральный дух своих людей, он время от времени вызывал их к себе, в эту комнату, и подстегивал шокирующими рассказами, приправленными апельсиновым соком со льдом. Это был, очевидно, один из самых действенных методов его руководства. Для себя лично я решил руководствоваться его последними наставлениями: «Работайте терпеливо, не торопитесь, побольше думайте о собственном прикрытии и не лезьте напролом».

Я вернулся в отель и посидел с Элен за чашкой кофе. На этом фронте тоже следовало не торопиться и не лезть напролом.

* * *

Через десять дней после этого в «Ледра–палас» поселился капитан французской армии по имени Жако. Ефрейтор притащил за ним большой чемодан. Капитан был среднего роста, поджарый и довольно красивый, с черными, слегка тронутыми сединой волосами, которые от висков эффектно переходили в бакенбарды. На нем был щегольской мундир парашютно–десантных войск. Берет он лихо сдвинул набок. Грудь капитана украшала орденская лента, но самое главное, все это очень шло ему.

Жако казался слишком молодым для своего звания — видимо, его за что–то повысили досрочно. Надо думать, за храбрость, так как он вполне мог сойти за героя. Впрочем, я ни минуты не сомневался в том, что, заговори я с ним, он сразу начнет рассказывать удивительные истории о вьетнамских джунглях, о защите крепости Дьенбьенфу или о вертолетных десантах где–нибудь в прокаленных солнцем Атласских горах.

Мне этот красавчик бросился в глаза, потому что демонстративно обернулся и долго самодовольно осматривал Элен с ног до головы. Правда, вскоре я совершенно забыл об этом эпизоде, а имя ловеласа узнал немного позднее.

В это время, не то 13, не то 14 сентября, Уолпол обратился к нам с третьим, последним приглашением съездить на его раскоп.

— Бог троицу любит, мисс Ругон, — шутливо сказал он, когда мы, как обычно, обедали втроем. — Вам, лейтенант, рекомендую переодеться в штатское, хотя мы можем не бояться повторения несчастного происшествия: на всякий случай я вооружил моих рабочих гранатами со слезоточивым газом.

Элен так и прыснула. Несмотря на печальный опыт, мы еще раз приняли его предложение. Элен сделала это потому, что хотела убить скуку, а я потому, что не хотел отпускать ее одну с Уолполом. В те дни у нее было мало работы. Казалось, благодаря посредничеству австралийского премьер–министра Роберта Гордона Менциеса суэцкий конфликт удастся разрешить мирным путем. Менциес и Насер вели переговоры в Каире. Только там иностранные корреспонденты могли узнать что–нибудь новое, и Элен полагала, что вскоре редакция откомандирует ее в Египет — перспектива для меня весьма печальная.

В штабе контрразведки военно–воздушных сил я узнал, что прибыл ответ от лондонских экспертов. Специалисты считали, что кусок барельефа подлинный. Они сообщали, что речь идет о так называемом плоском рельефе из эпохи ранних греческих завоеваний. Предположительная дата его изготовления — VII век до нашей эры. Не отрицала экспертиза и того факта, что кусок найден на Кипре.

В понедельник, 17 сентября, мы после приятной одночасовой поездки достигли наконец холма, у подножия которого находился укрепленный брусьями, довольно глубокий раскоп. Уолпол тотчас спустился в него, приглашая нас самым сердечным тоном последовать его примеру. Оказавшись внизу, мы вздохнули свободнее: солнце стояло еще не очень высоко, и в раскопе было довольно прохладно. Уолпол показывал нам культурные слои, давал потрогать глиняные черепки, которыми был усеян раскоп; потом он долго распространялся о разнице между коринфскими и халкидскими вазами, о глазурованных и неглазурованных изделиях, о чернофигурных и краснофигурных вазах — короче, о том, что давно улетучилось из моей памяти. Он прямо–таки измучил нас, с гордостью повествуя о своем раскопе.

Наконец я указал на несколько черепков, до которых он дотрагивался с особой нежностью, и спросил:

— Мистер Уолпол, к какой эпохе они относятся?

После короткого раздумья он ответил:

— Если я не ошибаюсь в своих предположениях, мы имеем дело со средней фазой греческой колонизации. Вероятнее всего, они из седьмого столетия до нашей эры.

В то время как турецкие рабочие осторожно снимали новый слой земли, мы продолжали нашу прогулку вокруг вершины холма. Элен с вожделением смотрела вниз, на озеро, Уолпол же устремлял свои взоры на аэродром. Бинокль, как и в первый раз, висел у него на груди. Я видел, как он поднял бинокль, навел его, а затем удивленно воскликнул:

— Ах!.. — и опустил.

— Что там такое? — спросил я.

— Да ничего особенного, — ответил он. — Я имею в виду не аэродром, мистер Андерсон. На той стороне, на берегу озера, есть развалины римской крепости, видите? Там гнездо какой–то хищной птицы, возможно горного орла.

Слова эти были произнесены более оживленно, чем обычно, и в то же время каким–то сдавленным голосом, и у меня создалось впечатление, что он пытался обмануть меня. И хотя развалины крепости находились в том же направлении, что и аэродром, он, как мне показалось, держал бинокль немного выше, чем требовалось для того, чтобы разглядывать крепость. Гнездо хищника бросилось мне в глаза гораздо раньше, но вид его не таил в себе ничего удивительного.

— Разрешите? — попросил я, и он с готовностью передал мне бинокль.

То, что я увидел, заставило мое сердце забиться сильнее. На переднем плане, где пять недель назад стояли реактивные бомбардировщики «Канберра», теперь почти вплотную друг к другу выстроились машины типа «Хантер», а позади них две эскадрильи французских истребителей–бомбардировщиков типа «Барудер»!..

— Так это королевский орел, не правда ли? — услышал я рядом голос Уолпола.

Я не ответил ему, продолжая смотреть на летное поле Акротири, но почувствовал, как по моей спине течет пот. Аэродром был до предела забит самолетами. К машинам «Барудер» тесно прижимались современные бомбардировщики «Вотур» — я и не знал, что эта модель уже находится на вооружении. Рядом с ними разместились французские реактивные истребители «Мистер», а перед ангарами…