Зарево - Елена Старыгина

Вятка. Глухой, темной декабрьской ночью в городе Слободском из склада уездного воинского начальника было похищено 313 винтовок. Позднее, в Вятке, на Московской улице, в доме Самылова, в квартире Куниченко нашлась часть похищенного оружия. В квартире, куда нагрянули городовые, было 25 человек, которые оказали вооруженное сопротивление. Через три дня произошло столкновение на городской водокачке. Вооруженный отряд рабочих, после встречи с войсками, засел в доме Мышкина и начал отстреливаться. Окружившие дом войска ответили встречными выстрелами. С той и с другой стороны были убитые и раненые. Обеспокоенный нарушениями Вятский губернатор Левченко объявил о введении в губернии усиленной охраны. Во избежании беспорядков отменялись все собрания.

Котельнич. В дубовой роще все чаще и чаще начала собираться и молодежь и кое-кто постарше, но не было слышно ни гармошки, ни веселых песен. Люди приходили туда, долго негромко обсуждали чего-то и потом молча расходились по своим домам.

Лешка давно заприметил эти сходки и самодовольно потирал руки:

"Молодцы, ребята! Видно, и здесь заваруха готовится". Ему хотелось при

соединиться к ним, но природная лень и беспросветное пьянство превратили его в сущее ничтожество, все мысли которого были направлены только на то, - где достать опохмелку.

Лешка разодрал глаза, громко зевнув, поскреб грязную щетину и заорал:

- Глань, жрать давай!

- Чего орешь, детей разбудишь, рано еще, - сонно пробормотала Гланька.

Она сильно постарела, стала еще толще, в ярко-рыжие прежде волосы вкралась седина. Жизнь не баловала ее. С самых первых дней после свадьбы Гланька мотала на кулак слезы. Когда уехала из города ее подруга Шура, Лешка, через неделю, сам завалился к ней. Он был изрядно пьян и тут же начал лапать ее своими ручищами:

- А что, Гланька, пойдешь за меня? - не спросил, а почти приказал он.

Сердце у Гланьки тогда сладостно сжалось: "Вот! - торжествующе подумала толстуха. - Дождалась!"

Неделю она наслаждалась своею любовью. А потом Лешка начал беспробудно пить...

- Не слышишь, мать, жрать, говорю, давай, - снова заорал Лешка. - И

бутылка, чтоб на столе была, - грозно рыкнул он. - Внутри все горит, опохмелиться надо.

- Чтоб ты сдох, окаянный, - поднимаясь с кровати, простонала Гланька. Где я тебе жрать возьму? Давно все тобою пропито, и продать нечего, чтобы ребятенков накормить. Ой, горюшко горькое, сколько лет я с тобою маюсь. Ведь когда женились, тебе отец кой-какое состояньице отвалил. А где оно? Все, все пропито, - причитала она. - Посмотри, люди-то как живут. У Балыбердиных лошадь, у Кашурниковых две... Э-э, да что говорить!

- Заткнись, не вой, - прохрипел Лешка. - Подожди, скоро и у них ничего не останется. Трясет Россию-то, а? Хэ-э! Глядишь, погуляем на Николашкиных поминках!

Гланька ухватом достала из печи вчерашние пустые щи и громко хлюпнула носом:

- Дура я, дура, - продолжала причитать женщина. - Сколько лет, а я все жалею - зачем пошла за тебя?

- Во-во! - захохотал Гланькин муж. - Сама хотела, сама на шею вешалась, - Лешка вдруг замолчал, лицо его сделалось серьезным, морщины разгладились, и он проговорил задумчиво. - Если б Шурка не встретила этого, как его, жили б мы с ней теперь счастливо. Любил бы я ее..., - мечтательно вздохнул он.

- Ой, господи, не смеши меня, грешную. Да ее мать с отцом покойные,

царство им небесное, давно б не единожды в гробу перевернулись, глядя на то, как она с тобою счастье б хлебала!

Глава 6

С тех пор, как родилась дочь, Шура не переставала болеть. Временами ей становилось лучше, она снова впрягалась в хозяйство, но видимое облегчение быстро проходило, и снова болезнь возвращалась к ней, требуя к себе, коварной, особого внимания.

С полгода уже Шурочка и думать забыла о своих недугах, она была весела и приветлива с детьми, заботлива с Константином, как вновь "старая приятельница" вернулась и не отпускала от себя уже ни на минуту.

Шура недомогала. Дети вертелись около ее постели и пытались рассмешить. Больше всех старался Сергей. Он ходил вприсядку по горнице и распевал сочиненную им частушку:

Наша Варька - "молоток",

Села с куклой в уголок,

К ней подкрался сзади Борька,

Куклу в сени уволок.

Варя надула губки:

- Чего ты врешь, Сереженька. Ни в какой я уголок не садилась.

Болезнь за последнее время измотала Шуру. Чай из брусники всегда был на ее столе, а не помогало - поясница все болела и болела. Ни отвары, ни молитвы - ничто не облегчало боли. Грешна она что ли? Молится преподобному Серафиму, а он взор в сторону отводит.

Вон, весной еще, сторож при храме, где ее Костя служит, Степан Чикишев, крестьянин из деревни Лохинской заболел. Ревматизмом ноги скрутило так, что ходить не мог. В Унинской больнице лечился - не помогло, всю надежду на выздоровление потерял. И вдруг, на первое мая, ночью, во сне, явился ему преподобный Серафим и сказал: "Что ж ты у меня милости не просишь? Отслужи молебен и будешь здоров". Костя на другой день ему молебен отслужил, и через несколько дней Степан проснулся совершенно здоровым. Болезни и следа не осталось.

А к Шуре святой угодник не милостив. Боль, какая боль во всем теле. Диагноз поставили - уремия. Шура понимала - не выкарабкаться ей.

За окном свирепеет вьюга. Тридцать восьмой февраль своей жизни разменяла Шура. Сколько ей еще февралей отпущено? Чует сердце, что этот последний.

Где-то в деревне справляют свадьбу, до слуха доносится разухабистый пьяный голос:

Вокруг бочки я хожу,

Вокруг дубовенькыя,

Я на бочку смотрю,

На дубовенькыю.

Открывайся гвоздок!

Наливайся медок!

Наливайся душа

Душа зятюшкова!

У соседей свадьба, а ей впору панихиду заказывать. Закрывал свои очи февральский день, надвигая на расписанные морозом оконца черный занавес. Ночь торопилась. Суждено ли ей прожить хотя бы еще одну ночь?

Шура сомкнула глаза. Детство привиделось: сестры - Ольга, Тонюшка, Мария... Вечерка перед глазами и Гланька, озорная, рыжая-рыжая, и все к Лешке ластится. Потом берег увидела: солнце медленно погружается в реку, зеленая ветка плывет по течению, а Костя, взволнованный такой, гладит ее руку и шепчет: "Я так люблю тебя Шурочка! Будь моею женой..."

Потом ветер налетел, зябко как-то стало. Кто-то руку ледяную на лоб положил. Шура вздрогнула, открыла глаза. Костя что ли? Нет... Никого нет... Значит, смерть приходила, к себе звала.

Шура приподняла с подушки голову и окликнула тихонько:

- Костюшка, ты здесь?

- Я тут, Шурочка. Здесь я, с тобой. К детям ходил, спят уже. Пить хочешь? - погладил он ее по спутанным волосам.

Шура покачала головой:

- Нет. Посиди со мной, Костюшка, - попросила она.

Константин сидел у изголовья жены и вглядывался в ее усталое, изможденное лицо: бедная, как страдает она. Бледные впалые щеки, потрескавшиеся синие губы. "Милая, милая моя. Любимая, единственная. Господи! Помоги ей выбраться из этой боли, помоги преодолеть тяжкую болезнь ее. За что же страдания-то такие?"

Шура открыла мутные глаза и, обведя комнату воспаленным взором, остановила его на Константине. "Боже, как он смотрит на меня, -подумала она. - Как страдает из-за меня. Хороший мой, как ты жить-то будешь?"

Она с трудом разомкнула губы, облизав их горячим сухим языком:

- Костюшка, умираю я. Я крепилась, я противилась смерти, но нет больше сил... Я чувствую ее дыхание у своего изголовья, она пришла за мной. Милый мой...

Звук ее голоса был настолько тих, что Косте пришлось наклониться к

родному лицу Шурочки. По лицу жены катились крупные слезы.

- Шурочка... Ты поправишься, Шурочка.

Константина бил озноб. Он старался держать себя в руках, но ему плохо удавалось владеть собой.

- Конец это... Прости, хороший мой, если что не так было, если обидела тебя чем. Я старалась быть хорошей женой, хорошей матерью... Я детей своих в снах видела взрослыми, я мечтала покачать вот на этих руках своих внуков...

Шура подняла исхудалые со вздутыми венами руки и горестно посмотрела на них. Она говорила тихо, тяжело, прерывисто дыша и замолкая временами, чтобы собраться с силами. С трудом поднявшись, опираясь локтем на мятую подушку, взяла стакан с травяным отваром и, сделав несколько маленьких глотков, ложась, продолжала:

- Детей береги. Господи! - она закусила губы, чтобы не разрыдаться. Тяжело тебе будет, но ты сильный. Я знаю, ты сильный, ты выдюжишь.

Дети спят? Жаль будить их, но мне бы еще только один разок взглянуть на них...

Костя медленно встал. Сердце разрывалось на сотни маленьких сердец, и каждое из них стучало, бухало во всех частях его тела. В горле першило. Он сжал руками голову и подавил в себе тяжкий стон.

Боря с Сережей спали вместе, отвернувшись друг от друга, сбив в ноги одеяло. Рядом, в кроватке, посапывала восьмилетняя Варюха. Она свернулась клубочком, подтянув к подбородку круглые коленки, и изредка всхлипывала во сне. Что снилось ей?