Опилки - Алесь Дворяков

свою честь. Доярковый аромат клещеобразно вцепился в волокна Пашкиной одежды и сопровождался воспоминаниями о трудоднях при появлении любой фермерши-доходяги где угодно. Это ни в чём его не убеждало, никак не радовало и не превозносило. Другое дело – цыпки, которыми обзавёлся маленький неопрятный работник-помощник-на-0,25-ставки, они были его заслуженными звёздами на воображаемых мини-погонах в погоне за неизвестным. Никто не посмотрел, тётя Аня смогла разглядеть всё как есть, заорать тревожной сиреной – закорелые ноги были спасены. И ногти тоже успешно обрезали – и тапки поспешили уже не бунтовщицки налезть на пареньковые ступни. А вообще хорошо хоть ранки сыродоем не мазали.

Вот даже тем, который его мать недоглядела, а он окрасился в розовый цвет. Рогатая стоит, ей ничего, а красная жидкость хлещет в доильный аппарат, награждает дополнительными витаминами. Но всё это – брак, неклубничное молоко стекает прочь, его никто не будет пить.

Разве что один мужик выпил бы, который помогал заколоть свинью возле Пашиного дома. Такой-то храбрец махом зачерпнул кружкой из туши кровь – и залпом. Неподдельные ужас и восхищение наблюдавшего мальчика поборолись друг с другом и взаимно проиграли. Не было здесь чего-то грандиозного. Образ хряка, тоже залез на крыльцо сознания человечка, а после остался валяться совершенно ненужным придатком наподобие тех синеватых свиных тестикул в последождевой траве. Такие-то впечатления нужны детям! Вторая смерть животного на его сельскохозяйственной памяти. Наверно.

Последние впечатляющие образы – собаки. Арлек здесь не присутствовал, Павел вынужден был спасаться бегством от злюще-громкой псины, которую угораздило всегда встречаться на пути регулярно ходившего мальчика с трёхлитровой банкой. Что тут скажешь? Лай – крик – бег – плач. Стандартный провал плана грузодоставки. Но доставалось-то Пашке! И точечка от укуса ещё одной чёрной лаялки – успешное завершение установки кинофобии на годы жизни вперёд.

Загнанный в кусты зверёк. И всем всё равно.

А другая куцая дворняга просто вызвала чувство отвращения у паренька, он даже перестал есть морковку и выбросил её во двор, представив отрезанным хвостом.

вперёд.m4a

Всё вокруг отчего-то разомчалось вперёд. Великолепный фруктовый сад возле дома, который шумел всеми ладами природных мелодий, немного райское озеро, флиртовавшее через дорогу, всё же чуточку росшая сестрёнка, которая уже пошла в тот же недетский садик, сам Пашка.

Что за очаровательнейшее великолепие это преимущественно яблоневое раздолье! Тут впору запомнить все падающие штрифели, мягко шелестевшую траву по колено, всё тренькание птичьей недоцивилизации. Память хранит звуки, уволакивает их, как любящая матушка, в своё логово, а там пестует и растит до конца срока действия. Папка сдана в архив – пора распрощаться.

Из папки вывалился листок с отпечатанными нотками, которые напрочь засели в несуразной Пашиной голове. Вечерние стрекотавшие сонаты сверчков – им не умолкнуть никогда в этой природной местности и в мыслях. Они вестники того, что пора мыться на улице, стоя на одной ноге, или что папка пьяный и не пускает домой. Зуб на зуб не попадает, а ждать надо, пока уснёт разбушевавшийся родитель. Вот тогда-то смолкнут все создания земли, успокоится и развивающийся разум. Потом нужно ещё больше ожидать, чтобы время прогнало остроту ощущения природы.

Когда же только сестрёнка успокоится? Пашку она видела в садике часто и всё рвалась к нему, но была из другой группы. Окрашенная полурешётковая ограда разделяла их, как и вообще чаще всего во всей жизни. Рвалась так, что он иногда рвал прут, чтоб дать ей по мягкому месту дома, подражая родителям. Звук чуточку плакавшего зова плёлся за мальчишескими ушами, напоминая о вроде как надоедливой, но химерически родной Летке.

Но не это послужило причиной внезапной и неконтролируемой дефекации мальчика. Может, причины вовсе не было.

Приспичило так приспичило.

Непривитый, как бешеное, дикое, свистевшее различными ветрами деревце, он всё ждал кого-то, кто поможет, ничего не осознавая. Идя мимо садика, бабушка Маша решила все вопросы, которых ещё не было в голове юного и наивного. Смердеть не смердело, вымытый и очищенный от скверны добрыми венистыми руками, он больше себе не позволял роскоши сходить в штанишки просто так. Даже если бы рядом светилось дуло автоматического оружия или мизеринский топор.

поножовная.jpg

А вот нож сфигурировал неспроста. Если представить застывшее изображение в любом формате, то там грозный отец не убивал сына, а жена в порыве перевозбуждения пыталась убить мужа, вселив лезвие ему в грудную клетку. Репин о таком безобразии даже не подумал бы, не настолько всё исторически ранее складывалось. А тут – манекены орущих детей, аффективная мать с ножом в руке и полуужасными желваками на скулах и тщетное выражение лица папки. То ли уже умершего и продолжавшего стоять, то ли ещё боровшегося с клинком, который не вышибешь другим клиночком. Только слёзы. Картина угнетала Пашу каждым элементом интерьера. Именно наносившая удар и застыла в этом моменте, потянула время за собой. Потом папочку увозят, паника сменяется ощерившейся неизвестностью, глядящей в упор.

нечто сартрское и десадовское.wmw

Он знал видео, которые начинались абсолютно так же. С папой всё хорошо, он выгородил мать, неудачно нарезая сало, а потом попрощался с домочадцами и отправил их в добрый путь из больницы до дома. Его, видимо, мучила мысль о том, что семья должна быть полной, а не полузэковой. Мысль о том, что нужно стать благоразумнее, матку не мучила. Позвала подруга – надо идти в лесную чащу, волочить за собой сына, который наблюдал бы за шевелившимися колёсами стоявшей машины. Слишком много открытого в окне, тётя! Скажи своему другу-дяде, чтобы не так сильно угробливал транспорт! Да и где ж моя мамка, когда вокруг одни опушковые пни? Наверно, сама теперь где-то сало нарезает. Свобода, нечего сказать. Пашу больше не стесняли две прыгавшие на месте автомобили, хоть душок закравшихся сомнений подсознательно и терзал его умишко.

Более всего мучила пресса. Нет, с печатными изданиями у мальчика были хорошие отношения, а вот когда газеткой застелили окошко соседского дома, где была мать с участковым, то маленький путешественник потенциально озверел. И с папой это делает – иногда после этого плачет, – и в машине, видимо, вытворяла, и тут заперлась с полузнакомым дядей вообще в домике соседа и лежит под ним. Смутно, очень смутно. Ещё смутнее донеслись бы, вероятно, до его слуха разлетавшиеся осколки низкого окна, если бы рядом оказался папка. Грандиозный промискуитет, дорогие родители! Могло бы стошнить, да ежедневный рацион не позволяет. Я знаю, что вам хорошо, но не надо меня в это впутывать, – роились мыслёнки неясно травмированного мальчугана.

Только школа позволила тошнотный рацион, только там рвота дала о себе знать. Заляпана тетрадь одноклассницы, Пашка стыдливо бредёт домой, не замечая ничего в недоумении, так же