Опилки - Алесь Дворяков

один. Рядом с этим маленьким человеком находилась целая стопка книг. Они служили ему чему-то наподобие портала в другие, не каждому известные миры. Просмотрев корешки, мальчик наткнулся на сборник рассказов Рэя Брэдбери. Почти интуитивно найдя свою любимую историю о Нескончаемом дожде, болеющий стал перечитывать одни из самых интересных строк, как вдруг понял: его пальцы что-то слегка покалывало. Конечно, снега быть не могло в тёплой и уютной комнате, но он шёл, отрываясь случайными частицами от белейшего потолка. На миг показалось, что этому снежинкам суждено нестись вниз так же бесконечно, как ливню из произведения, однако вошла мама.

Потом мальчик думал, что всё же важно владеть хорошей фантазией, стремиться каждый раз путешествовать рядом с героями самых мудрых и интересных книг, буквально жить рядом с ними, учиться у них чему-то и чувствовать небольшую смерть их, когда всё закончится. Наверно, не нужно давать умирать этой способности и стремлению к маленьким чудесам, страшно заваливать свой разум лишь материальными богатствами и ложными ценностями. Однако каждый всё же, конечно, поймёт, что это только его выбор. Ничего не может измениться просто так.

Пройдут дни, дети вырастут, жизненные приоритеты поменяют свою направленность. Останется важным лишь вопрос о том, сможет ли кто-то и дальше всё так же наивно радоваться снегу и вызывать его мыслями и душевными стремлениями. Может, это всё – только несбыточные мечты?

самое тёмное и посветлей.vob

Посещать иные миры с помощью книг Паша ещё не мог в силу своего пятилетнего возраста и отсутствия как таковых бумажных носителей в доме, кроме обложек с голо-полуголыми детективными тётями, поэтому ему оставалось по вечерам смотреть в выпуклый экран старого телевизора со щёлкалкой. После семи – отбой. Так говорил папка, и приходилось слушаться. А именно: всматриваться из-за занавески втихую в какие-то модные в то время стрелялки и рукопашки. Таковы были телевизионные чёрно-белые с примесью зеленоватого будни, немного смутные, давившие ночным покрывалом и экранным светом неясного будущего. То ли дело магнитофонные кассеты скучными днями, наверняка оставлявшие ностальгические нотки в развивавшемся мозгике искусствомана. Там мужчина нахваливал какой-то союз и хиты, а потом фоновая песенка нахально угасала в первобытности темноты и косых дождей.

Как же хорошо после дождевой тучи. И как холодно. В это время я предпочитаю не слышать птиц, а ведь они всё равно поют.

Будущее представлялось неважнецким: рукопашки без стрелялок посещали дом в иные будни, когда приходила пора родителям учинить разборки. Тогда с плохо скрываемой звериной радостью часто упоминаемого тамбовского волка и будто бы необходимым пониманием дела отец залезал на мать и угощал её кулаками. Подъём! Поворот! И вот уже орущее навзрыд дерево-тополик Пашка пытается встать между батькой и маткой, чтобы они только его измельчили бытовыми недонкихотовскими мельницами. В своё время даже бабушка Маша, престарелая и средней толщины берёзка, пробовала мешать такой неспортивной борьбе, однако вихрь сметал и её, бойцовские повадки никого не щадили. Ещё и деньги у пенсионерки бывали нещадно отняты. Радиатор стал верным другом матери: такие близкие встречи её покорёженного лица с железными рёбрами делали физиономию кричавшей бойчихи цвета железа. Рёбра же батареи корёжиться не думали. Всё равно не успокаивало и это: родительница продолжала растравлять отцовский гнев ором Бей! Бей!, Пашин рёв не был слышен разве что только дальним соседям.

Я ж тебя убью и отсижу лучше, сука ты такая!

После, как правило, у дравшихся наступал какой-то постсадисткий секс. С самим словом садист мальчику довелось встретиться гораздо раньше, чем ему положено, однако его значение, к своему счастью, он узнал вовремя. Сам же интимный процесс осознавался Пашей только полуинтуитивно, другого вида крики ни к чему не обязывали его мысли. Только горочка песочка-отношения к этому накапливалась и получала статус чего-то запретного, бередившего душу при каждом намёке на стоны-вздохи-ахи-эхи в любой момент уже потом, будь то даже, например, в момент соития уже взрослого Стёпки с его первой женой в посленовогоднее утро прямо при Пашке.

Да уж, бурно у родителей, ничего не скажешь. Насилие процветает раффлезиями, Пашка с замызганными соплями рукавами живёт и не радуется (жизнь такова, маленький человек!), а в остальном всё сносно, всё как у людей, наверно. Так же грюкают дверьми, чтобы лучше показать свою силу после руганей, и такая же куча не мала грязи по углам.

Только бреют ли там своей жене при детях в других семьях – этого парнишка не знал. А знал ли, кто разлил на простыню как будто бы белки от яиц, что это за ватные комки с pussy jam, которые страшно-старшая Виолетта не смущалась хоть как-то демонстрировать? Да и не хотел пока узнавать, а то придётся рассказывать всем о девочке, которая ему что-то похожее показала ниже животика и просила никому не говорить. А Пашка не предатель и не трепач! Да?

Не знаю.

серебро и золото.aac

Хотя трепаться и материться, как подмастерье сапожника, Пашка иногда любил. Молчание тоже помогало. Вот, сидя возле печи на коленях папки, мальчишка мог без зазрения совести разрушать все постулаты человеческой анатомии. Может, и правда он вылез у матери из попы, если отец его смеётся серебристо-звонко и всё подтверждает? Угольки рассыпчато мозолят Паше тёмные глазки своим сиянием, в семье – мир и почти покой, если бы не заливистость гортанности главного кормильца. Надо же как-то познавать что-то вокруг, Пашка-то ведь точно не знает, откуда он вылезал. Желательно ему было бы остаться абортированным материалом, слизью, пудингом из крови, а не заливисто хохотать. Слёз-то и побоев из-за него гораздо больше бывало. Здравствуй, покатая идиллия. Проходи к столу, Павел сейчас тебе чаю нальёт, а чаинки выловит ситечком, чёрным, как его время. Он знает, что ты тут ненадолго: сегодня же родители могут до полусмерти друг друга поизбивать, а потом за солнцезащитностями очков прятаться даже в хмурую зиму. Посиди, погуляй, видишь, как выраженьице Пашкиного лица тебя умоляет? Мальчик хочет слышать на кухне что-то другое, а не только

ты миня уважаиш, браток? тагда давай па-сто-грамм.

Возымело ли действие золото-молчание? Оно работало немым упрёком миру, один такой сработал и в сугубо автобусные девяностые, когда в переполненном транспорте неизвестный дядька посадил на колени Пашку и сидел так до конечной. Что и говорить: льдинки на стекле сидящему кажутся повеселее, нежели стоящему и изнывающему от скуки. Надышанность людей ненавязчиво согревала, а белые стены городского завода с винным запахом яблок напоминали, что скоро мальчишка будет дома.

последний волшебный Новый год.djvu

Помнится, дядина кукла из-под ёлки постаралась навредить отношению Паши к празднику, однако всё обошлось. Два часа до застолья, блестят под фонарём снежинки. Эти ласковые холодные кусочки только