Метафизика труб - Амели Нотомб

Не знаю, что ужасало меня больше: предчувствие своего конца или эта публика, равнодушно созерцавшая, как я тону.

Я крикнула:

– Тасукэтэ!

Никто даже не пошевелился.

Тогда я решила, что хватит стесняться французского языка, и выкрикнула то же самое по-французски:

– Спасите!

Возможно, именно этого и добивалось от меня море – чтобы я заговорила на языке своих родителей. Но увы! Они меня не услышали. А японские зрители столь ревниво следовали своей традиции невмешательства, что не сочли нужным хотя бы позвать моих близких. И я смотрела на них, а они внимательно смотрели, как меня затягивает под воду.

Вскоре я так устала, что уже не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. И я сдалась. Тело мое пошло ко дну. Я сознавала, что это последние минуты моей жизни, и мне не хотелось их упустить: я набралась храбрости и открыла глаза – увиденное поразило меня своей волшебной красотой. И сказочно прекрасен был солнечный свет, который пронизывал морскую глубь. А колебание, производимое волнами, множило его сверкающие блики.

Я забыла, что боюсь смерти. Мне чудилось, что я уже долгие часы любуюсь этой подводной феерией.

И тут чьи-то руки подхватили меня и вытащили из воды. Выбравшись на воздух, я судорожно вздохнула и посмотрела, кто же мой спаситель: это была моя мать, и она плакала. Крепко прижав меня к груди, она отнесла меня на берег.

Она закутала меня в полотенце и сильно растерла. Из меня вылилось много воды. Мама обняла меня и стала укачивать. У нее все еще текли слезы, но она рассказала, как меня спасли:

– Это Юго спас тебе жизнь. Он играл с Андре и Жюльеттой и вдруг заметил, как твоя голова ушла под воду. Он бросился ко мне и показал, где тебя видел. Если бы не он, ты бы погибла!

Я взглянула на маленького евразийца и торжественно произнесла:

– Спасибо, Юго. Ты хороший мальчик.

Все ахнули от удивления.

– Она говорит! Она говорит как императрица! – ликовал мой отец, которого затрясло от смеха.

– Я уже давно говорю, – сказала я, пожав плечами.

Вода добилась от меня чего хотела: я созналась.

Вытянувшись на песке рядом с сестрой, я размышляла: стоит ли радоваться тому, что не утонула? Юго я теперь воспринимала как уравнение: не будь его, не было бы и меня. А что было бы, если бы я утонула? Понравилось бы мне это или нет? «Раз меня спасли, я этого уже не узнаю», – пришла я к логическому выводу. Конечно, я была рада, что не умерла, – по крайней мере теперь я знала, что рада этому. На песке рядом со мной – хорошенькая Жюльетта. Надо мной – пушистые облака. Передо мной – изумительное море. За спиной – бесконечный пляж. Мир – прекрасен и жить – стоит!

Когда мы вернулись в Сюкугаву, я решила научиться плавать. Недалеко от нашего дома, в горах, было маленькое зеленое озеро, которое я так и окрестила: Маленькое Зеленое Озеро. Это был водяной рай. Живописное озерко все заросло азалиями, а вода в нем была теплой, как парное молоко.

Каждое утро Нисио-сан водила меня на Маленькое Зеленое Озеро. И я в одиночку училась здесь плавать. Опустив голову в воду, как рыба, я любовалась подводными красотами, о существовании которых узнала, когда тонула.

А когда я приподнимала голову из воды, то видела окружавшие меня лесистые склоны гор. Я чувствовала себя геометрическим центром земного рая, который с каждым днем все расширялся и расширялся.

Соприкосновение со смертельной опасностью не нарушило моей детской веры в то, что я была божеством. А кто сказал, что боги бессмертны? Или это бессмертие делает их богами? Становится ли мак менее прекрасным оттого, что завтра увянет?

Я спросила Нисио-сан, кто такой Иисус. Она ответила, что точно не знает.

– Кажется, это бог, – сказала она не очень уверенно. – И у него длинные волосы.

– Ты веришь в него?

– Нет.

– А в меня веришь?

– Да.

– А у меня тоже длинные волосы.

– Да, но тебя я знаю.

До чего же доброй была Нисио-сан! И логика у нее была железная.

Мой брат, сестра и Юго учились в американской школе, что находилась у моста Рокко. Среди школьных учебников Андре была книга под названием «Мой друг Иисус». Читать я не умела, но мне нравилось разглядывать ее картинки. В конце книги герой висит на кресте, а вокруг – толпа созерцающих его людей. Этот рисунок меня особенно взволновал. Я спросила Юго, почему Иисуса привязали к кресту.

– Чтобы его убить, – ответил он.

– Если человека привязать к кресту, это убивает?

– Да. Видишь, его прибили к кресту гвоздями. Гвозди – вот что убивает.

Объяснение показалось мне правдоподобным. И мне стало жаль этого страдальца. Выходит, Иисус умирал на глазах у целой толпы и никто не шелохнулся, чтобы его спасти! Эта картина показалась мне знакомой.

Ведь и я была в схожей ситуации, когда тонула и смотрела на людей, которые спокойно наблюдали, как я погибаю. Если бы кто-то из толпы вытащил гвозди из тела распятого, он был бы спасен. И если бы хоть одна душа догадалась вытащить меня из воды или хотя бы позвать моих родителей! В моем случае, как и с Иисусом, зрители предпочли не вмешиваться.

Вероятно, жители страны, где Иисус был распят, придерживались тех же принципов, что и японцы, и полагали, что если спасут ему жизнь, то обременят его обязанностью до последнего вздоха благодарить их за свое спасение.

Пусть лучше умирает, чем лишать его свободы.

Я и не думала оспаривать подобную точку зрения. Но я знала, как это ужасно: погибать на глазах у равнодушной толпы. Я ощущала глубочайшее родство с Иисусом и хорошо представляла себе, какой душевный протест переполнял его в те минуты.

Меня так взволновала эта история, что мне захотелось побольше узнать об Иисусе. Как я понимала, для этого мало листать книги, их необходимо читать. Я сказала, что хочу научиться читать: все дружно рассмеялись.

Раз меня не принимают всерьез, придется осваивать это дело в одиночку. Ведь научилась же я самостоятельно не менее трудным вещам: ходить, говорить, плавать, царить и крутить волчок.

Я сообразила, что начать лучше всего с «Тентена», где было много картинок. Я наугад раскрыла эту книжку и, усевшись на пол, стала ее листать. Не знаю, как это получилось, но когда я подошла к финалу, где корова выбирается из завода через трубку, из которой должны выскакивать сосиски, я заметила, что уже читаю.

Я не спешила делиться этим чудом с окружающими, которые подняли меня на смех, когда услышали о моем решении научиться читать. Апрель – это месяц, когда в Японии расцветают вишни. В тот вечер вся наша улица праздновала это событие, запивая его саке. Нисио-сан налила и мне маленький стаканчик, и я завизжала от удовольствия.

Долгие ночи напролет я лежала, прижавшись к решетке моей кровати, и сквозь нее пристально разглядывала спавших по соседству родителей, словно готовилась посвятить им зоологическое исследование. С каждым днем это смущало их все больше и больше. В конце концов из-за моего неусыпного внимания они совсем потеряли покой. Было решено, что пора выселять меня из родительской спальни.

Меня переместили на чердак. Я ликовала.

Здесь все предстояло открывать заново: незнакомый потолок и трещины, куда более причудливые, чем потолочный рисунок в родительской спальне, который за два с половиной года мне уже порядком поднадоел. А сколько тут было интересного хлама: какие-то коробки, старая одежда, дырявый надувной бассейн, сломанные ракетки и множество других чудесных вещей.

Теперь я не спала ни одной ночи, стараясь отгадать, что спрятано в этих коробках: видимо, что-то необыкновенное! Но я не могла самостоятельно вылезти из своей зарешеченной кроватки и спуститься на пол: слишком высоко!

В конце апреля в моей жизни произошла новая потрясающая перемена: на моем чердаке стали на ночь открывать окно. Теперь мне было уже совсем не до сна. Я проводила волшебные ночи, вслушиваясь и пытаясь разгадать каждый звук и каждый шорох, доносившиеся в мою мансарду через открытое окно. Кроватка моя стояла вдоль стены, под самым окном, и, когда ветер слегка сдувал занавеску в сторону, я видела красновато-лиловое небо: меня очень обрадовало, что ночь не такая темная, как я думала.

Но больше всего меня волновал далекий и неумолчный плач какой-то собаки, которую я окрестила Ёрукоэ – «Ночной голос». Ее лай мешал спать всему нашему кварталу. А мне он казался грустным и загадочным, как меланхолическая песня. Вот бы узнать, отчего эта собака так горько плачет!

Нежный и благоуханный ночной воздух стекал из окна прямо в мою кровать. И я пила и пила его, до полного опьянения. В те ночи я была готова возлюбить всю Вселенную только за этот опьянявший меня ночной кислород.

В эти сладостные бессонные ночи мой слух и обоняние работали на полную катушку. Но вот бы посмотреть, что делается за окном, которое походило на иллюминатор и все сильнее манило меня к себе!

Однажды ночью я не выдержала. Я взобралась на решетку своей кровати, подняла руки как можно выше и ухватилась за нижний край окошка. Совершив этот подвиг, я осмелела еще больше, и мне удалось подтянуть мое дебильное тело до окна. Повиснув на животе и держась локтями за край окна, я высунулась из своего иллюминатора и залюбовалась ночным пейзажем: темными очертаниями огромных гор, великолепными массивными крышами соседних домов, свечением вишен в цвету, таинственными ночными улицами.