Мальвина советского разлива. Часть 2 - Влада Дубровская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я искренне сочувствую всем алкашам мира, так глупо расходовать свои силы ради пары часов мнимой свободы от табу. Дина, как медсестра, проявила сочувствие и профессионализм. Она сделала мне обезболивающий укол и дала пару таблеток валерьянки. Стало заметно легче. Я легла на пол и через силу начала делать растяжку, разминаться, как перед тренировкой. И, о чудо, с каждым движением тело исцелялось, уходила боль и захотелось улыбнуться. Минут через десять-пятнадцать физических упражнений я ожила. Смогла встать на ноги и даже сделать парочку наклонов в стороны. Голова ещё была тяжёлой и ощущала я себя, как типичная кукла, набитая ватой , но уже вполне себе сносно могла самостоятельно передвигаться. Дина с Вадимом пошли проводить меня до корпуса, где мы жили нашей агитбригадой. Мы шли, о чем-то болтали и так странно, в присутствии Вадима , Дина уже не казалась милой простоватой толстушкой, а выглядела настоящей русской красавицей. Вадим же при ней из грубоватого первого парня на деревне превращался в нежного рыцаря. Они были парой и каждый становился собой, когда – вместе. Я доковыляла до нашей девчачьей комнаты поздним вечером. Девочки нарезали бутики к прощальному ужину. Мазали маслом кусочки белого хлеба, а наверх укладывали колечки ароматных южных помидор. Сейчас, во времена жесткого ЗОЖ, выглядит все это более чем ужас-ужас, как впрочем и двадцати двухкопеечный батон, разрезанный пополам, щедро сдобренный вареньем или все тем же сливочным, посыпанным сахарком. Гастрономические фантазии подростков, рожденных в СССР, были милы и незатейливы, про полезность устриц Марен Олерон на завтрак с их нежным вкусом и восхитительным послевкусием под бокал французского мюскаде, узнают лишь те, кто выжил в лихие 90-е.
Я пережила первое похмелье. Это неприятное состояние в моей жизни будет повторяться ещё не единожды, до тех пор, пока я совсем не откажусь от приема алкоголя внутрь. А в тот вечер девочки встретили меня чуть ли не с почестями, как-будто я вернулась с войны в статусе героя. Все дружно стремились покормить меня, выбирая лучшие кусочки, предлагали устроиться поудобнее в единственном мягком кресле, которое стояло в Красном уголке, где как раз и готовился банкет по случаю отъезда нашей агитбригады в Ригу. Но вишенкой на торте стал мой, аккуратно собранный Таей и Прекрасной Адой, чемодан. Мало того, так они ещё и приготовили мне чистую одежду. Вот она сердобольная русская, хоть и рождённая в Латвии, душа! Человек напился, практически испортил всем Праздник, весь день отходил от пьянки, так за ним ещё и наперебой ухаживают. Думаю, что если бы не мое врожденное чувство ответственности, побудившее раскаяние и стыд за содеянное, помноженное на низкую толерантность – мне бы понравился такой образ жизни, в стиле – с утра выпил, день свободен.
«Отходной» вечер по случаю нашего отъезда в родные пенаты был тихий с массовым романтичным контекстом. До распада великого СССР оставалось каких-то пару лет, но именно, тогда в Крыму, уже витало чувство расставания, если не навсегда, то надолго. Мы болтали, иногда переходя на шёпот, жевали бутерброды, пили травяной ромашковый чай, любовно собранный мамой одного местного парня, не вспомню уже его имени. О нем в конце 90-х из телика случайно узнала, что этот невзрачный тип стал духовным лидером одной из множества запрещенных сект, которые как метастазы быстро распространились в огромном пространстве большой обезглавленной страны, разделенной на осиротевшие зоны выживания, где люди, привыкшие планировать свою жизнь минимум на пятилетку вперёд, в 1991 засыпали мечтая о том, как гарантировано прожить в стабильности хотя бы пару дней… некоторые растерялись и решили примкнуть, хоть к какому-то сообществу, объединенному общей идеей и жить коммуной в состоянии мнимой стабильности .
Рано утром приехала машина, чтоб отвезти нас на симферопольский вокзал. За рулём на этот раз был не Вадим, а какой-то незнакомый взрослый дядька, лет тридцати. Он всю дорогу несмешно шутил, видимо, своим юморочком ниже пояса хотел произвести впечатление на Прекрасную Аду. Она иногда кокетливо улыбалась – то ли из вежливости, то ли потому что хотела влюбить в себя всех мужиков мира. Мы дремали. Помалкивали. Наш водитель самостоятельно и громко ржал над тупейшими анекдотами про любовные треугольники, сексуальные неловкости и тюремные будни. Я периодически проваливались в сон, то резко пробуждалась от очередного гоготанья шофёра, посвященное финалу нового «шедевра искрометного юмора» . За окном еще не рассвело. Горный серпантин. Старенькая микрушка ползла куда-то через облака. И вдруг – перед лобовым стеклом взошло огромное красное Солнце, так резко, как бывает только в кино. Это было так нереально красиво, что меня прошибло до слез. До сих пор не понимаю, почему мне – восемнадцатилетней дерзкой девице захотелось заплакать и к маме в объятия безусловной любви. Не зря говорят – «Красота – страшная сила!»
Как только наша бригада погрузилась в поезд «Симферополь-Рига», мне стало повеселей. Наверное так бывает, когда навсегда покидаешь территорию, где напакостил. Вроде, как ничего и не было. Странно, почему говорят, преступник всегда возвращается на место преступления? Мне, лично, в Евпаторию больше никогда не хотелось. Я взобралась на верхнюю полку и просто лежала, тупо глядя в потолок. Видимо задремала. Кто-то легонько дернул меня за ухо. Это была Тая. Я повернулась на бок и придвинулась к стенке, чтоб освободить место, она залезла ко мне. Я подумала, какая она всё-таки красивая. Мысль мне понравилась и я улыбнулась. Тая поняла, что я окончательно пришла в себя и можно поболтать. Она начала мне рассказывать о каком-то Серёже. Оказывается, пока я горела желанием, во чтобы то ни стало – отбить Вадима у Дины, у неё был красивый курортный роман. Ничего себе новость. А я совсем не заметила частого отсутствия Таи на наших сборищах. Даже не помню кто такой – этот Серёжа. Вот это, да – «хорошая» же я подруга … Я чуть было опять не впала в процесс самобичевания, но Тая нежно обняла меня и начала свой рассказ – о невероятных закатах и рассветах,
