Код Адольфа Гитлера. Апрель - Владимир Науменко

Глава 2

20 апреля 1945 года

Находящийся в Кремле, в своём рабочем кабинете, Сталин время от времени подходил к большому столу, что стоял в глубине у закрытого окна, и, наклонившись, пристально рассматривал разложенную карту. Обшитые морёным дубом стены давили на него, но создавали чувство безопасности. Враг далеко, соратники – близко. Потом, отойдя от одного стола к другому, что был покрыт зелёным сукном, Маршал стал прохаживаться по кабинету. Он мог быть доволен ходом событий в Германии. Вождь понимал, что война, затеянная Гитлером почти четыре года назад, близилась к финалу. Фюрер проиграл и лично сам ответит ему за всё, что натворил от Бреста до Сталинграда.

«Интересно было бы знать, что по этому поводу думает поверженный Гитлер? – задался вопросом Сталин, неторопливо раскуривая свою знаменитую трубку и пряча в усах довольную ухмылку. – Мы выкурили его из Винницы, из Растенбурга, с благородной яростью добьём и в Берлине! Правда, как я вижу, фюрер ткёт свою паутину в столице рейха. Ну, что же! Я не стану мешать ему, пусть старается выбраться из западни, глупец, да и только! Этот крикливый берлинский пигмей хочет вызвать разногласия между мной и союзниками, но скоро я разрублю его мечту взятием Берлина. Я верю, что советские войска могут это сделать. И они это сделают. И что дальше? Интересный вопрос, Иосиф. А дальше только безоговорочная капитуляция и позорное пленение Адольфа. Вот будет потеха! Это совсем не то, что казнь на Болотной площади бунтовщика Емельки Пугачёва, а должно выглядеть более зрелищно, оставить у моего народа впечатление. А если сорвётся и Гитлер покончит с собой? Нет. Этот человек не склонен к героическому поступку, не тех прусских корней, хотя кто его знает, что у него будет твориться на уме, когда мои бравые солдаты не оставят ему шанса спастись, сбежать и продолжить борьбу в духе «Майн Кампф». Но не будем торопить события, Иосиф, подождём, как они будут развиваться дальше. Гитлер жестокий, коварный и ещё сильный враг, тем он мне и симпатичен. К арийцам его не подгонишь, но именно Гитлер за короткое время организовал немецкий народ и повёл его за собой. Он не отверг давние традиции немцев. Не изменил, а в короткое время выпестовал душу народа, склонного прислушиваться к подсознательным импульсам завоеваний на Востоке, заведомо тому пришёлся по душе. В этом секрет успеха Гитлера. Он, как и я, солдат, и в отличие от всяких там немецких или советских штабных крыс нюхал порох. Был ранен на войне, даже временно ослеп от газовой атаки, не зря же Вильгельм II наградил его за храбрость Железным крестом. А где были немецкие коммунисты? Сидели в Коминтерне да протирали штаны, а гениальный парень Адольф взял да и обвёл их всех вокруг пальца. Уму непостижимо. Даже Гинденбурга. И где теперь все эти тельманы, торглеры? Правильно мыслишь, товарищ Сталин. Смылись, как обмылки в бане. Но судьба двоих символична: первого казнил Гиммлер, второй верой и правдой служит нацистам, а ещё был немецким коммунистом. Нет! Этот Гитлер нужен мне живым, но сломленным и униженным альпийским орлом. В то же время, надо честно признать, он является бесценным трофеем, этот подлец ещё послужит мне козырной картой в игре дурака с союзниками. Да и немцы – народ дисциплинированный и после войны скорее пойдёт за Гитлером, чем за ставленником Москвы. Я не исключаю и такого варианта развития событий. Красная Армия низвергнет рейх, но на освобождённой территории образуется политический вакуум. Его-то надо кем-то заполнить! Сегодня были врагами, завтра, – стали друзьями. Я многое должен обсудить с ним после Берлинской операции, так как именно сейчас судьбу Германии будут решать твои войска, а потом…»

Не став далее развивать свою, склонную к быстроте решений мысль, Сталин вдруг вспомнил о копии письма. До поры до времени он хранил его как вещественное доказательство. Добравшись до личного сейфа, он достал его и закрыл глаза. Как он помнил, оно было послано им Гитлеру в начале 1941 года. «Эх, Адольф, Адольф! – с горечью про себя подумал Сталин. – Если бы ты, стервец, не раскрутил эту мясорубку, то сейчас мир был бы совсем другим. Соединись твоя и моя армия в едином наступательном порыве – англо-американцам на земном шаре нечего было бы делать. Но судьба распорядилась сделать нас врагами, этот конфликт мне и тебе нужен был, как мёртвому припарка. А может, ты поступил мудро. Если бы не война со мной, то экономика Германии и ты вместе с ней рухнули в одночасье, а англичане и американцы, наступив тебе на горло, не преминули бы поделить то, что за последние годы ты награбил в Европе».

В своих воспоминаниях Маршал углубился в то время, когда эту войну можно было бы предотвратить. На поставленный им в предыдущем письме прямой вопрос о непонятном сосредоточении немецких дивизий непосредственно от границ СССР Гитлер в письменном виде заверил Сталина о необходимости такого шага: «Налёты английской авиации на Западе вызвали ответную передислокацию частей вермахта в генерал-губернаторство».

«Какой я глупец! – прочитав эти строки Гитлера, подумал Сталин. – Это же надо! Не доверял никому, даже своим соратникам по ВКП(б), а слову ефрейтора поверил. И опростоволосился».

Сталин знал, был убеждён, что войны с немцами не миновать. Даже ознакомившись с донесением разведчика-журналиста Рихарда Зорге о том, что войне с фюрером будет предшествовать ультиматум того к Сталину о немедленном выступлении СССР против Англии. Вождь держал ухо востро, но он был оторван от реалий времени, в этом и крылась его беда как политика. Вот тогда, в июне 1941 года, вождь народов познал истинную цену фальшивым заверениям фюрера и лишний раз убедился в том, какую злую шутку сыграла с ним собственная убеждённость в непогрешимости суждений. Сталин на всю жизнь запомнил то жуткое для себя время. В свои 63 года, не выдержав семинедельной нагрузки на мозг, в конце июня 1941 года впал в депрессию, стал попивать водку и, погрузившись в одинокие раздумья над случившейся бедой, курить на даче в Кунцево. Слава богу, лихолетье позади, а лжец фюрер на пороге расплаты.

«Встречи со мной Гитлеру не миновать. Надо предупредить Берию, чтобы Смерш Абакумова и красноармейцы не разорвали Гитлера на куски, а целым и невредимым спецсамолётом немедленно доставили ко мне». – С этим мысленным решением подойдя к телефону, Сталин взял в ладонь трубку с рычага и произнёс:

– Власик! Соедини меня с Берией.

– Будет исполнено, товарищ Сталин.

Повременив, телефонистки услужливо соединили Сталина с главой НКВД.

– Да, Коба!

– Послушай, Лаврентий! Тут мне в голову пришла секретная директива. Печатать не торопись, лучше выслушай!

– Я весь внимание, Коба!

– Крути себе на ус, Лаврентий! Правда, у тебя его нет, – ты же не Будённый, а наш «Гиммлер». Но шутки в сторону. Пора, Лаврентий выкуривать Гитлера из его логова. Так вот. Ты знаешь, какой сегодня день?

– 20 апреля, Коба!

– Дурак, хотя ЦК тебе доверяет. Сегодня день рождения Гитлера. И я, Сталин, хочу преподнести ему свой подарок.

– Я записываю, Коба!

– Тот красноармеец, который возьмёт в плен Гитлера живым, получит звание Дважды Героя Советского Союза. Уяснил себе, Лаврентий?! Только живым!

– Так точно, Коба! Будем брать живым. Сейчас каждый находящийся у стен Берлина солдат мечтает захватить Гитлера живым. Директиву понял, секретную.

– Выполнять?

– Выполняй, только не переусердствуй!

«Началось!» – пришло первым на ум Гитлеру, когда он проснулся. Открыв глаза, немного поёрзав на армейской кровати, он стал прислушиваться. Издалека, несмотря на то что снаружи бункер был покрыт 8-метровой железобетонной плитой, до его слуха доносились отчётливые звуки надвигавшейся битвы. Фатализм окрасил было молчание фюрера, но он решил до конца быть волевым, чего бы это ему ни стоило. Никому не подотчётные, кроме фюрера, агенты доносили о настроениях населения; самым желанным для рядового берлинца стало обладание автомобилем, в котором присутствовал полный бак горючего, а в карманах беглецов находились вожделенные документы на выезд из города. Сегодня жители столицы получат, как правило, фунт мяса, полфунта риса, полфунта бобов, фунт сахара, немного молотого кофе и банку консервированных фруктов.

«Я неуверен, что со мной они будут обороняться до конца, хотя доктор Геббельс уверяет меня в обратном. Я восхищаюсь берлинцами так же, как их ненавижу всей душой. Берлин… Я вечно ненавидел тебя, твои жители вечно недовольны мной, исподтишка идут на саботаж, а при виде противника вечно норовят поднять лапки вверх, нежели стоять насмерть! Пусть пылает в огне, я найду способ выбраться отсюда. Лучше быть свободным и независимым, чем рабом противника», – с такими невесёлыми, прежде всего для самого себя, размышлениями отставив одеяло в сторону, Гитлер в ночной рубашке встал, надел тапочки и, с детства соблюдая верность точности, взглянул на часы. Они показывали четверть одиннадцатого утра. Сверившись с часами, Гитлер замер, закрыл глаза и сделал несколько глубоких вздохов, чтобы справиться с растущим раздражением. Немного успокоившись, он подошёл к столу. Глаза Гитлера залучились от признательности. Какая трогательная внимательность! Камердинер Хайнц Линге, не став будить фюрера, оставил там пачку свежих газет.