Ослепительный цвет будущего - Эмили С.Р. Пэн

обратилась я к маме. «Почему он спросил об этом тебя?» – ответила мама с оборонительной интонацией в голосе, и я вспомнила странное выражение тоски в ее взгляде, когда она подняла глаза от ножа и разделочной доски. «Я сказала, что ты выросла на Тайване», – пояснила я. Она помолчала и посмотрела наверх, словно в уголки своих глаз. «Кажется, моей бабушке, которая жила в Китае, – твоей прабабушке – бинтовали ноги». – «А твоей маме нет?» – «Нет». Я выждала несколько секунд. «Почему ты никогда не звонишь своим родителям? Не пишешь им писем?» Мама бросила на меня резкий взгляд. «У нас не хорошие отношения. Мы поссорились». – «Но почему вы не можете помириться?» Когда она попыталась ответить, ее явно разрывало от противоречий: «Это трудно. Иногда все не так просто. Ты поймешь, когда подрастешь».

Этот ответ безумно меня разозлил.

11

Ближе к полуночи в нашем доме – одно за другим – распахиваются все окна; со дня, как я показала папе коробку, прошла неделя.

Сидя на диване, я слышу скрип и стук рам, а спустя еще секунду – шуршащий звук, будто что-то движется вдоль москитных сеток. Это что-то, кажется, злится и пытается проникнуть внутрь.

Люди? Воры?

Шторы в гостиной пухло вздымаются в моем направлении. Огибая их по углам, в комнату пробирается шепот ветра.

Мама?

Меня пронизывает ужас; он пробирается глубоко внутрь – как ледяная вода в ткань. Я сижу не шевелясь, будто приклеенная к дивану. В сознании вспыхивает крошечная искорка логики – с ее помощью я пытаюсь побороть оцепенение, понимая: застыв на диване, я вряд ли помогу делу.

– Мам? – Мой голос дрожит и поскрипывает.

Это слово – как заклинание. Шуршание мгновенно прекращается. Ветер стихает. Тишина – все, что остается в ответ.

Я осматриваюсь по сторонам, проверяю кухню. Ничего.

Затем я слышу, как вдалеке что-то ломается, и – снова шуршание. Что бы это ни было, оно переместилось на второй этаж и теперь гораздо зловеще. Там, наверху, на высоких нотах пронзительно свистит ветер.

Я слышу, как папа громко ругается у себя в кабинете. Слышу его тяжелые шаги, скрипящие по полу из одного конца дома в другой и обратно. Затем следует очередная порция ругательств.

– Что там происходит? – кричу я.

– Я разберусь! – кричит он в ответ. Правда, звучит это не слишком убедительно.

Я не хочу подниматься. Но, похоже, помощь ему понадобится.

С каждым шагом ноги все сильнее сдавливает страхом; этот страх пытается заставить меня застыть на месте, превращает мои стопы в свинцовые и неповоротливые.

Не считая случая с белой краской, на втором этаже я появляюсь крайне редко. Поднимаясь по ступеням, я не могу избавиться от мысли, что приближаюсь к месту, где лежало тело.

Тело.

Пятно.

На полпути слышу еще одно крушение – в этот раз настолько громкое, что я съеживаюсь и закрываю уши ладонями.

Я зажмуриваюсь и резко сажусь.

Тело тело тело. Пятно пятно пятно.

– Ли?

Это папа – он стоит наверху лестницы и опирается на перила, словно после поражения.

– Что это? – спрашиваю я.

Он качает головой.

В то же мгновение поднимаются последние порывы ветра: они влетают в открытые окна, сталкиваются над лестницей, закручиваясь в миниатюрный торнадо. Затем в него внедряются алые частички; папа борется с вихрем, снова и снова пытаясь обхватить его руками.

Внезапно ветер стихает; все успокаивается. Порванная москитная сетка, как перекати-поле, летит через второй этаж, потом несколько ступеней вниз и наконец останавливается. Папу облепляют какие-то красные частички; с холодным и гневным выражением на лице он пытается их стряхнуть.

– Что это? – спрашиваю я, всматриваясь. Но едва успев задать этот вопрос, я уже знаю ответ. Теперь ему даже необязательно отвечать.

– Перья, – говорит он. – Это чертовы перья.

Дни сменяют друг друга, но мы не обсуждаем случившееся. Ни слова о перьях, ни слова о птице. Папа делает вид, что никакого странного ветра в нашем доме и в помине не было. Но он молчаливее обычного – значит, все-таки испугался и даже больше, чем я. Проходит долгая неделя, полная холодного молчания, неопределенности и карбазольного фиолетового.

А потом он бронирует нам билеты на самолет.

12

Перелет до Тайбэя составляет пятнадцать с половиной часов. Прямой рейс. Не припомню, чтобы когда-нибудь мне приходилось так долго сидеть не вставая. В глубине души я не уверена, насколько это разумно: пересекать полнеба по дороге к людям, которых я не видела никогда в жизни. Но к черту сомнения. Мне с трудом верится, что все это по-настоящему, что я лечу встретиться с родными моей мамы. Я постоянно беспокоюсь, что в любой момент папа может встать и как-нибудь заставить пилота повернуть самолет обратно.

Ему понадобилось около недели, чтобы уладить все дела на работе. На сборы нам хватило одного вечера. Я была готова лететь одна, но он меня не отпустил. Впрочем, все это уже не имеет значения. Важно лишь одно: мы делаем то, чего хочет мама. Или, по крайней мере, то, чего, я думаю, она хочет.

В машине по дороге в аэропорт папа сыпал «интересными фактами» о Тайване. Внезапно он очень увлекся этим путешествием, будто это была его идея.

– Ли, ты будешь в восторге. Тайбэй просто изумительный город. Там на каждом углу магазины «Севен-Элевен» [3] – люди называют их просто «семерками». У них музыка доносится даже из мусорных грузовиков; очень необычно! Мы обязательно поднимемся на Тайбэй 101 – один из самых высоких небоскребов в мире. А еще мы как раз застанем фестиваль духов – можем сходить, если решим на день съездить в Цзилун, кстати, пишется это не так, как слышится… Пишется это так: К-И-Л-У-Н-Г…

– Изумительно, – сказала я, используя его словечко. Прозвучало чуть равнодушнее, чем я планировала. Папа замолчал.

Перед самым взлетом я проверила электронную почту. Сверху, над кучей непрочитанных писем с соболезнованиями, появился новый имейл:

ОТ: [email protected]

КОМУ: [email protected]

ТЕМА: (без темы)

Я не стала его читать. Даже не взглянула на первую строчку. Отчасти мне ужасно хочется, чтобы это было одно из его обычных посланий. Я нажму «открыть» и увижу милую и глупую шутку, или эскиз, который он нарисовал в очередном своем новом приложении, или забавную фотографию, где он дурачится с сестрой.

Если я не открою письмо, то смогу представлять, что наша дружба осталась прежней.

Если я не открою письмо, это будет означать, что ничего не изменилось.

Рядом спит папа; на