Ослепительный цвет будущего - Эмили С.Р. Пэн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А я-то думала, что уже не нуждаюсь в объятиях, но это случайное прикосновение локтя… Я с радостью принимаю его компанию, его тепло.
Мои пальцы словно лед. Пытаясь согреться, я обвиваю ими собственную шею. Холодно. Я представляю диаграмму на стене в кабинете врача: электрически-синий мороз идет через все тело от кончиков пальцев к самому центру.
Возможно, так чувствуют себя люди, когда умирают. Ощущала ли мама этот холод в самом конце? Возможно, каждый раз, когда у меня немеют пальцы, – это робко подкрадывается смерть. Возможно, мое тело слишком сильное, слишком живое, чтобы сдаться ей.
А возможно, с этим холодом начинается превращение в птицу.
13
Небо в Тайбэе окрашено в такой оттенок фиолетового, что нельзя отличить утро от сумерек. Папа говорит, сейчас вечер.
Лицо буквально плавится; по каждому сантиметру тела ползут капельки пота. В тихом переулке между жилыми домами папа ищет в телефоне точный номер квартиры. Уличный фонарь высоко вверх вытягивает свою длинную шею, отбрасывая резкий флуоресцентный свет. Двери здания представляют собой исцарапанные металлические листы. По краям окон – решетки. Как же все это не похоже на наш район дома, в Америке. Здесь нет ярких дверей и окон с декоративными ставнями. Нет ни участков, ни передних крылец, ни парковок.
Hад некоторыми дверными проемами наклеены длинные красные плакаты c китайскими иероглифами из блестящей золотой фольги; каждый – размером с мою руку. А снаружи, в самом переулке – скопление мопедов и велосипедов, одежда на сушилках из бамбуковых палок, пыльный седан. Из-за угла выплывают ароматы – сочетание дымка благовоний и чесночного масла.
Нечастые прохожие оборачиваются и бросают на нас любопытные взгляды. Папа принимается рыться в карманах – его руки шуршат разочарованием.
– Они ведь знают, что мы здесь, да? – Внезапно я начинаю сомневаться в правильности решения приехать в Тайвань. Я вспоминаю, как мрачнело лицо матери каждый раз, когда я спрашивала ее про родителей; может, действительно есть причина, по которой ехать сюда не стоило?
Воздух тяжелый настолько, что я почти убеждена: над городом нависает гигантский кусок брезента, удерживающий внутри горячую влажность всех наших вдохов и выдохов. Пролетает ветерок, но облегчения не приносит – лишь зачесывает волосы у меня на руках в противоположном направлении. Я нервно потираю локти. Под светом лампы я вижу, как у папы трясутся руки.
– Пап? Ты в порядке?
– Подожди минуту, – напряженно произносит он. Затем перекидывает рюкзак вперед и начинает в нем копаться.
Я всматриваюсь в пустую дорогу и прислушиваюсь к его копошениям. Бумаги с хлопкóм и шумным вздохом падают на асфальт, беспорядочно рассыпаясь в разные стороны. Я нагибаюсь, чтобы помочь папе все собрать, и тут соседняя дверь со скрипом открывается, заливая все сияющим прозрачным светом.
На пороге, сгорбившись, стоит хрупкая женщина и косится на нас.
– Байнэн, – произносит она.
Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что женщина пытается выговорить папино имя. Я резко встаю; но папа поднимается с корточек не так быстро.
Женщина колеблется, затем добавляет:
– Ли.
Я глотаю воздух, пока этот короткий слог узлом завязывается у меня в горле. Ее голос – одновременно и мамин, и нет.
– Name wan cai dao. Chiguole mei?
Очевидно, что женщина не знает английского.
– Ли! – снова произносит она и шагает вперед.
Ну а чего я ожидала? Что после всех этих лет мои бабушка с дедушкой установят себе копию Rosetta Stone [4]? Ведь все их письма были написаны на китайском! Где-то на подсознательном уровне я решила, что мамино знание английского должно было передаться им – перейти по наследству, только в обратную сторону.
Папа поворачивается и смотрит на меня с ожиданием, словно говоря: Ты что, забыла все хорошие манеры, которым я тебя учил?
– Ni hao. – Я слышу, что тона звучат не так, как надо, пока я вверх-вниз скольжу голосом по слогам. Слишком давно я не произносила этих слов.
– Waipo haо, – поправляет папа.
Waipo. Точно. Бабушка. Это я вспомнила, но все-таки еще не окончательно освоилась. Слишком много времени уходит у меня на поиски маминых черт в этом морщинистом лице.
– Waipo haо, – наконец говорю я. Так по-розовому мой голос не звучал еще никогда.
Она снова произносит мое имя и вдобавок – еще цепочку фраз, которые я не могу распознать. А потом – как по волшебству – я вдруг разбираю: очень красивая. Она улыбается мне и нежно прикасается пальцами к моим волосам до плеч.
Красивая. Piaoliang. С моими-то широкими бедрами и ляжками, как у слона? И лицом – гораздо круглее, чем мамино? И совсем не такой хрупкой фигурой, о которой я всегда мечтала; и волосами – каштановыми вместо черных?
Уайпо заводит меня внутрь, и дверь с визгом захлопывается. Мы с папой втискиваем чемоданы в крошечный лифт. На втором этаже бабушка останавливается и жестом просит нас снять обувь. Вместо тапочек она предлагает нам пенопластовые сандалии.
Мы сворачиваем и оказываемся в маленькой гостиной. Там на диване сидит мужчина – очевидно, мой дедушка, – а рядом с ним стоит деревянная трость. Пошаркивая выцветшими синими тапочками, он пересекает комнату.
– Waigong hao. – Мой голос надламывается.
Он чересчур долго кивает, затем опускает голову и кашляет себе в руку. Когда он снова выпрямляется, на лице у него уже сияет улыбка.
Вот бы помнить, как будет «Рада с вами познакомиться».
Я всеми силами пытаюсь откопать в памяти хоть какие-нибудь знания, но неожиданно для себя могу думать лишь об Акселе и о том, как на похоронах он спросил меня: «Какой цвет?» – а я ответила: «Белый».
Белый, как чистый лист. Белый, как мои зубы. Я пытаюсь улыбнуться в ответ.
14
Я отпиваю чай из крошечной чашки; хорошо, что мне есть чем занять руки и рот. В улуне ощущается привкус дыма – от домашнего алтаря ко мне тянутся соленые облачка.
Не прошло и часа с того момента, как мы стояли перед фигурками бодхисаттвы, зажигали благовония и вставляли тонкие, как спагетти, палочки в пиалу с рисом и пеплом. Папа закрыл глаза;
