Плетущий - Максим Резниченко

– Открой, пожалуйста, вторую створку, – просит Марина Яковлевна.

Семен удивленно таращится за дверь, но делает то, о чем просит Учительница. Он щелкает замками второй дверной створки сверху и снизу и распахивает ее наружу.

– Спасибо. А теперь закати это в класс.

– Хорошо, – Рыжий даже не смотрит на нее. Он скрывается за дверью, и спустя несколько секунд мы видим, как нечто «вплывает» в дверной проем. Проносится удивленный шепот, на который Марина Яковлевна не обращает внимания.

Пыхтя и отдуваясь, появляется и Семен, толкающий что-то большое, похожее на шкаф или просто вытянутый ящик. Но, что именно это такое, мы не видим – оно скрыто от наших взоров светло-зеленой накидкой. Колесики, на которых катится ЭТО, жалобно скрипят, а Марина Яковлевна говорит:

– Достаточно, Семен. Спасибо. Можешь сесть на место.

Он что-то бурчит в ответ, отдуваясь, и проходит к своей парте. Учительница сперва закрывает створку, и замки на ней щелкают сами по себе, потом – саму дверь, и только после этого поворачивается к нам. А Рыжий удивленно пялится на то, как Учительница, не касаясь, щелкнула замками на створке. Соня за соседней партой коротко смеется и отпускает какую-то шутку.

– Ну не будет же она сама заталкивать эту телегу в класс, – бурчит в ответ Рыжий.

– Сегодня, – произносит Марина Яковлевна, становясь рядом с непонятным высоким предметом, скрытым от наших взглядов накидкой, – мы начинаем новую тему.

Тишина. Ни звука не раздается в ответ. С тех пор как мы начали изучать оружие, прошло два года, и мы до сих пор продолжаем тренировки, связанные как с его «воспроизведением», так и со стрельбой. Ко мне уже прочно прицепилось прозвище Оружейник, но я не придаю этому особого значения. Во всяком случае Оружейник лучше, чем Толстый или Кучерявый. Параллельно с оружием в прошлом году мы начали изучать психологию, которая никому особо не нравится. Но Учительница говорит, что настоящий Плетущий должен досконально разбираться во всех тонкостях человеческой природы, уметь быстро распознавать страхи и скрытые фобии, от которых люди сами же и страдают. Естественно, мы жаждем стать настоящими Плетущими, поэтому с ответственностью и старанием изучаем тему. Хотя, нужно сказать, ответственность и желание имеют мало общего, поэтому Марине Яковлевне временами приходится заставлять нас учиться. На фоне этого предмета упражнения с оружием, по крайней мере для меня, – настоящая отдушина.

Учительница выдерживает паузу, приковывая к себе и без того жадное внимание, и произносит:

– Новая тема носит название «Твари», – и с этими словами резким движением сдергивает накидку с громоздкого и габаритного предмета.

Признаться, после этих слов я ожидаю увидеть какого-нибудь монстра или страшилище. Но каково же мое изумление, когда я вижу самого обычного человека, заключенного в железную клетку. Это взрослый мужчина, который по возрасту годится нам в отцы. Он одет в строгий костюм, сиреневую рубашку, похожую на женскую, и несуразный, на мой взгляд, белый галстук. В руке он держит пухлый и даже на вид тяжелый коричневый портфель.

Едва спадает накидка, как он, гневно сверкая глазами, выкрикивает в нашу сторону:

– Вы что делаете?! Да вы хоть знаете, с кем связались? Я вам такое устрою! Вы ответите за произвол! Я буду жаловаться! Я…

– Молчать, – спокойно произносит Марина Яковлевна, даже не глядя в его сторону, а мы впервые слышим незнакомые нотки в ее голосе – злые и повелевающие.

Сначала я думаю, что незнакомец ее не услышит, так громко он вопит и так негромко произносит единственное слово Учительница. Но я ошибаюсь. Мужчина осекается на полуслове и буквально затыкается, так и не закончив предложение. Он с явным испугом следит за Мариной Яковлевной, в то время как она так и не удостаивает его взглядом. Перемена в поведении настолько разительна, что удивление от этого перевешивает изумление и шок, которые мы испытываем, когда видим заключенного в плен железной клетки, как какого-то зверя, человека.

– Без разрешения говорить запрещается.

Признаться, от тона, которым сказаны эти слова, у меня по спине пробегает нехороший холодок, а Соня передергивает плечами. Учительница наконец поворачивает голову к пленнику, и их глаза встречаются.

Человек в клетке после брошенной ему приказной фразы испуганно пятится, пока не упирается в железные прутья спиной. Он глядит на Марину Яковлевну, не отрываясь, и мне кажется, что вот-вот заплачет от страха. Учительница отпускает его взглядом, отведя глаза в сторону, и в тот же миг пленник без сил опускается на пол. Кожа на его лице покрыта бисеринками пота, а враз побледневшие губы заметно дрожат.

Не уверен, что меня сейчас удивляет больше: заточение человека в клетке, поведение Марины Яковлевны или реакция незнакомца на ее слова. По лицам друзей вижу, что и они чрезмерно удивлены и поражены происходящим.

А Марина Яковлевна тем временем обводит взглядом класс – самым обычным, привычным и ни капельки не пугающим. Таким, каким она всегда смотрит на нас.

– Дети, – говорит она ровным голосом, – пусть ваше зрение не обманывает вас. В клетке заключен вовсе не человек. Нашим пленником является тварь. Вы сами с легкостью можете в этом убедиться, если проверите, «созерцая».

Этот способ зрения, названный так своеобразно, мы начинали изучать почти одновременно с темой оружия. В течение одного занятия Учительница заставляла нас «созерцать» как минимум два раза.

– Чем больше будет практики, тем быстрее вы сможете настроиться и тем дольше сможете использовать подобное зрение, – неустанно повторяла она, и нам ничего не оставалось, кроме как выполнять ее требования.

Без лишних вопросов мы приступаем к процедуре, итогом которой и должно стать особое зрение. Никто в классе не блещет умением быстро настроиться на него. Даже Клаус, и тот едва ли проводит подготовку быстрее остальных. Все, что нужно для «созерцания», – это спокойная сосредоточенность. Когда впервые мы услышали эту формулировку, решили, что никаких сложностей с этим не возникнет. Как же мы ошибались! На самом деле, оказалось чрезвычайно трудно заставить свои мысли течь спокойно лишь в одну, нужную сторону. Они постоянно разбегались будто мыши, за которыми гонится голодный кот. Любая, даже самая незначительная мелочь, будь то солнечный зайчик на стене, невесомая видимая в воздухе пыль, пятно от плохо вытертого мела на доске, негромкое дыхание друзей, даже стук собственного сердца – все это и тысяча других мелочей, на которые, казалось бы, раньше не обращал внимания, мешали настроиться нужным образом. Но время шло, и через какое-то время упорных упражнений мы практически одновременно смогли достичь определенных результатов. Марина Яковлевна никогда нас не торопила, и первых успехов мы достигли после того, как почти десять минут готовились и сосредотачивались. Я до сих пор помню, как удивился, когда вместо друзей и Учительницы в классе увидел вдруг сияющие и почти неразличимые от ярко-белого света человеческие силуэты. А вокруг не было никакого класса, только серая, как туман, пустая мгла. Конечно же, сейчас, спустя два года, нам уже не нужно десять минут, чтобы настроиться нужным образом, – хватает и минуты. Но Учительница не перестает нас «гонять» и заставляет работать все быстрее и быстрее, чтобы, как она говорила, нам хватало нескольких секунд для того, чтобы начать «созерцать». Я думаю, если мы способны достигнуть нужного эффекта за минуту, то почему бы не справиться за несколько секунд? «А в экстремальных ситуациях, – любила повторять Марина Яковлевна, – время, необходимое для подготовки к «созерцанию», нужно умножать на два». Никто не подвергал ее слова сомнению, хотя для нас все же «экстремальные ситуации» были частью какой-то еще далекой взрослой жизни.

А сейчас я несколько раз глубоко вдыхаю и выдыхаю, в первую очередь, настраивая дыхание. Я отпускаю свои мысли, и они неугомонными ласточками разлетаются вокруг. Мысли множатся нескончаемым числом. Они обо всем и ни о чем. Их так много, что, кажется, вместо меня думает не меньше сотни людей. Никакой связи нет между ними. Они совершенно разные. Бесчисленные ассоциации мелькают перед мысленным взором, будто суматошные картинки в каком-то безумном калейдоскопе. Хватит. Достаточно! Я прикрываю глаза, и беспокойные мысли, будто устав друг от друга, замирают и спустя мгновение сплетаются в единый жгут. В единую мысль. Я спокоен. Я собран и сосредоточен. Когда я открываю глаза, сначала мне кажется, что взгляд мой расфокусирован, а предметы вокруг и вся обстановка в целом начинают странно плыть и менять очертания. Все происходит быстро, и уже через несколько секунд вокруг остается лишь серое ничто. Мои друзья видятся привычными яркими светящимися силуэтами, свет которых, кстати, совсем не режет глаза. Максимум, на что я сейчас способен, – это пять секунд «созерцания». Марина Яковлевна заметно выделяется на фоне ребят, в первую очередь, яркостью, интенсивностью света, исходящего от ее фигуры, а вот рядом с ней… Рядом с ней, совсем близко, клубится черное облако непроглядного мрака. Оно небольших размеров, по крайней мере, меньше той высокой ослепительной фигуры, рядом с которой находится. При виде его у меня возникает только одна мысль: «Уничтожить!» Глаза начинают болеть, а я, словно завороженный, гляжу на эту первородную тьму. Когда резь становится нестерпимой, я смаргиваю, и ко мне возвращается обычное зрение.