Одинокие боги Вселенной - Александр Заревин

— О! — сказал я с порога. — Что это на тебя нашло?

— Ну как что? Я же теперь человек свободный. Нога вроде беспокоит уже не так, чтобы ее привязывать, а время тянется как резина. Решил вот осуществить старинную мечту, помнишь, я тебе об электронной стенке рассказывал, прожекты рисовал? Вот к ней, родной, я и подступился. На нее, одним словом, замахнулся. А ты как?

— Да я что, я человек здоровый, я везде поспевать обязан. В помощники берешь?

— Возьму. Только не сейчас, устал уже. Вот пару контактов допаяю — и шабаш.

— Что же это будет?

— Это? — Мишка задумчиво оглядел сооружение, где, по-моему, без всякой на первый взгляд системы на текстолитовых шасси или на алюминиевых уголках были собраны в кучу всевозможные трансформаторы, дроссели, а кое-где и радиолампы, ну, и всякая другая мелочь. — Это? А ты как думаешь?

— Черт его знает, дурмашина какая-то…

— Вот что мне в тебе всегда нравилось — так это твоя способность находить для всего точные и меткие определения, а главное, краткие. Я вот весь день сегодня ломаю голову, думаю, как это назвать. Но приходит друг и тут же выдает определение — «дурмашина». Гениально.

Я скромно потупился:

— Ну, ты уж скажешь… Я еще соглашусь на слово «талантливо» — это не так подчеркивает… Но вообще, как друг, ты мог бы растолковать мне назначение этого аппарата?

— Но только как другу. Как ты сам понимаешь, в «электронную стенку» должны войти следующие… м-м-м… приборы: телевизор, стереопроигрыватель, магнитофон и… м-м-м… светомузыкальное сопровождение. Мы же, по бедности своей, мелкоскопов… пардон, возможностей приобрести сразу все это не имеем, зато имеем возможность и доступ к запчастям, зачастую б/у, но во вполне устраивающем нас техническом состоянии и, так сказать, в розницу. Принимая во внимание, что устройство приборов по сути аналогично, я принял смелое решение применить принцип комбайна, то есть там, где это возможно, не дублировать схемы, а совместить их в одном узле. Данная, как ты изволил справедливо заметить, м-м… дурмашина и является этим самым унифицированным узлом для всех вышеперечисленных электрических бытовых радиоэлектронных приборов…

— Ты чего, не мог по-русски объяснить?

— Знаешь, Юрка, я сегодня перевыполнил свой план, и настроение у меня соответствующее. Если и дальше буду продолжать в том же темпе, пожалуй, управлюсь к нашему дню рождения, оттого и благодушен.

В самом начале я уже упоминал, что старше Мишки всего на три часа, только я родился до, а он — после полуночи, и наши дни рождения — формальная глупость, мы всегда их совмещали и праздновали то 16, то 17 апреля, по очереди. Этот день попадал по графику на 16-е, но был особым — это был день нашего совершеннолетия, нам исполнялось по восемнадцать лет.

— Ну и шустрым же ты стал, — удивился я. — Тебе надо почаще ноги ломать.

— Я что же, даром почти два года всякую рухлядь домой стаскивал? Кстати, неплохо бы дурмашину и обкатать.

— Не взорвется? — поинтересовался я.

— Слабонервные могут удалиться. Впрочем, сначала помоги вставить ее в футляр. Во, смотри, какую я для нее оправу сколотил.

Потянувшись, Мишка подвинул к себе ящик из ламинированных древесностружечных плит.

— Ну что, взяли?

— За что его брать только?.. — проворчал я.

Все же с третьей попытки нам удалось втиснуть дурмашину в футляр, как положено.

— Ну, ты займись чем-нибудь, пока я с проводами разберусь, — сказал Мишка и с кряхтением лег перед дурмашиной на пол. — А-а! — сказал он. — Вспомнил! Галка приходила, интересовалась, не надо ли меня добить, чтобы не мучился… Апельсинов притащила, вон пакет в углу валяется. Почистил бы пару штук.

— Мишка, а где моя пепельница? — При упоминании о Галке сердце у меня, как всегда, екнуло и захотелось курить.

Курить я научился еще прошлой весной, хотелось посолидней выглядеть, да и Иван Иванович был заядлым курильщиком, хотя, конечно, возражал против того, чтобы я начинал, но я потихоньку…

— На подоконнике, — ответил Мишка, который тоже был против, но свои аргументы уже исчерпал.

Достав из пакета пару здоровенных оранжевых апельсинов, я сунул в рот сигарету, прикурил и поискал глазами, куда бы поставить пепельницу. Мишка, поняв, молча накрыл футляр дурмашины крышкой из пластика с цветными разводами. Я кивнул ему и поставил пепельницу на крышку.

— Форточку открой. — И Мишка принялся перебирать проводки.

Я курил и чистил апельсины.

— Что она еще говорила? — Я все-таки не удержался.

— Ну, интересовалась, продолжаю ли я пить ее пойло, я, естественно, подтвердил — в банке уже на донышке; обещала еще принести, уверяла, что к Первомаю я смогу вновь заняться спортом, если, разумеется, буду хлебать его регулярно по полстакана натощак по утрам… А может, и правда мне от пойла лучшеет?

— Пей, — согласился я. — Жалко, что ли? Вкусное?

— Терпимое.

— Мишка, давай ее на день рождения пригласим?

— Валяй. Вроде девка ничего, хоть и обуржуилась.

У меня сладко заныло в груди. Как я хотел быть с ней рядом! Но сладкие мысли оборвал Мишка:

— Сейчас мы ее обкатаем, — небрежно сдвигая локтем в сторону радиодетали на столе и ставя на освободившееся место то, что, судя по облицовке, еще недавно называлось радиоприемником первого класса; теперь внутри оставались динамик, воздушный конденсатор и лампа-индикатор точной настройки. — Сейчас… — наспех, на скрутках, соединяя оголенные концы, бормотал Мишка, — Сейчас она, родимая, у нас должна зафунциклировать…

Я с интересом следил за его руками. Затем, вспомнив, положил недокуренную сигарету на край пепельницы и занялся апельсинами.

— Все, — сказал Мишка. — Включаем? — И щелкнул тумблером.

Под крышкой дурмашины тихонько загудели сердечники, моргнув, ожил зеленый глазок индикатора настройки, и динамик вдруг забормотал по-арабски. Мишка подкрутил верньер, и комнату заполнил голос Аллы Пугачевой.

— Пусть попоет, — сказал я, протягивая ему очищенный апельсин.

Некоторое время мы сосредоточенно жевали, слушая жалобы «Арлекино», наконец я со своим апельсином управился и протянул руку к пепельнице за окурком, но…

— Ы-ы-ы, — только и смог выдавить я из себя, толкая Мишку и указывая ему пальцем на ЭТО.

— О! — сказал, увидев, Мишка. — Это что такое?

На месте пепельницы над крышкой дурмашины белела матовая полусфера. Она была еще прозрачна, и сквозь матовый туман была еще заметна пепельница с моим окурком.

— Это дым, Юрка, — приблизив к полусфере лицо и вглядевшись, сообщил Мишка. — Эта полусфера — из дыма от твоего окурка. Ничего не понимаю!