Том 14. Первые товарищи - Лидия Чарская

Бодрый и здоровый поднялся на другое утро Сережа. Приехавший доктор внимательно осмотрел его и остался очень доволен.

— Молодчина! Чугунный он у вас, — обратился он, улыбаясь, к Пушке.

Сережина мама уехала за теплым платьем для своего мальчика, так как день был субботний и пансионеров распускали по домам.

Когда доктор уехал, позволив Сереже идти в класс, мальчик чуть не запрыгал от радости. Особенно приятно ему было обещание Принца пойти с ним в отпуск и провести целых два дня в гостях у Сережи.

Но тут Сережа вдруг вспомнил о Грушине и его бедной матери.

— Антонина Васильевна, — робко обратился он к начальнице, — я хотел спросить вас о Грушине…

— Не говори мне о нем, — строго ответила она, — я сейчас сажусь писать его матери, чтобы она взяла своего сына из пансиона.

— За что? — невольно вырвалось у Сережи.

— Как за что! Или ты не знаешь, что тебя толкнул в бассейн этот негодный Грушин?

— Ах, нет! — горячо воскликнул Сережа, — да, то есть, он толкнул меня… нечаянно… он не хотел. Я обидел его, я начал первый, я ударил сначала, а он только защищался… Уверяю вас, он не хотел меня толкнуть…

Начальница внимательно слушала Сережу. Когда он закончил, она сказала, строго сдвинув брови:

— Так вот, как это было. А мне передали совершенно иначе. Это меняет дело. Ты оказываешься более виновным, нежели Грушин, и следовало бы тебя примерно наказать, но я полагаю, что ты достаточно наказан вчерашним падением в воду, и потому советую тебе только постараться исправиться: я не люблю забияк! Второго такого поступка я не прощу.

Несмотря на строгое лицо начальницы и на ее суровый тон, Сережа был счастлив, что ему удалось спасти Грушина. Если б он оглянулся, выходя из комнаты, то увидел бы, как строгое лицо Пушки озарилось доброй улыбкой и она чуть слышно сказала вслед Сереже:

— Храни тебя Бог, добрый мальчик, за твое чудесное сердечко. Ты не побоялся оклеветать себя, чтобы спасти своего недавнего врага.

А сияющий Сережа пулей влетел в класс, отыскал глазами сидевшего в углу Грушина и со всех ног кинулся к нему.

— Не печалься, Рыженький, не горюй! Она простила и ни за что тебя не выключит!

Грушин поднял на Сережу заплаканные глаза — ему уже было объявлено об его исключении, и он не понимал, что ему кричит так радостно Сережа.

Сережа должен был повторить… Мальчики окружили недавних врагов и закидали Сережу вопросами.

Потом, узнав в чем дело, все закричали в один голос:

— Молодец, Сережа! Добрый Сережа! Да здравствует Сережа!

Подхватив его на руки, ребята начали его качать. Когда счастливого мальчика опустили на землю, Грушин бросился к Сереже и, обнимая его, проговорил растроганно:

— Ты меня прости, Горин, я виноват перед тобою!

— Ну, вот еще! — засмеялся Сережа, — кто старое помянет, тому глаз вон.

— Няня, няня, да открой же скорее, звонок! — заволновалась Людочка, ожидавшая у окна возвращения Сережи.

— Иду! Иду, матушка! — и Домна Исаевна заторопилась к двери.

Каково же было удивление Людочки, когда вместо Сережи на пороге показался белокурый мальчик. Людочка даже попятилась назад и спряталась под передником Домны Исаевны. Потом она высунула оттуда свое личико и сказала:

— Нет, нет, это не Сережа!

— И Сережа здесь, и Сережа, — поспешил крикнуть из передней ее братишка, и через секунду он уже был в гостиной и крепко обнимал Людочку.

— А кто же это? — робко косясь на белокурого мальчика, спрашивала она Сережу.

— Это Принц, товарищ Сережи, — поспешила объяснить ей мама, — его зовут Котей, и он очень дружен с Сережей и очень его любит!

— Ну, если он любит Сережу, то и я его полюблю, — пресерьезно ответила малютка и, как взрослая, крепко пожала руку Принца.

— А где же Арапка?… Арапка, фью-фью! — свистнул Сережа, и откуда ни возьмись громадный черный Арапка бросился к Сереже и приветствовал его, лизнув в самое лицо.

Мальчики по очереди гладили собаку и наперебой рассказывали новости пансионской жизни: и о Худышке, и о Грушине, и о доброте Пушки, простившей мальчиков, словом — обо всем.

И мама, и Домна Исаевна, и Людочка — все слушали их.

Особенно внимательно слушала мама — слушала и не могла наглядеться и нарадоваться вдоволь на своего доброго, милого, великодушного мальчика, на своего дорогого Сережу…

Вместе со всеми слушал и Арапка. Он не сводил глаз с обоих маленьких рассказчиков, хлопал ушами, вилял хвостом и, казалось, без слов говорил всей своей собачьей персоной:

"Это ничего, что вы люди, а я только большой черный ньюфаундленд: я отлично понимаю все, что вы говорите, и куда умнее и развитее всех остальных собак в мире".

Принц провел в гостях у Сережи все воскресенье. Им было так весело, что они и не заметили, как этот счастливый день промелькнул, словно его и не бывало.

Как-то раз, проснувшись холодным осенним утром, мальчики увидели в окно спальни, что вся земля, крыши домов и деревья покрыты сплошь слоем белого снега.

— Вот так штука! — вскричал Принц. — Легли спать осенью — проснулись зимою.

— Зима! Зима! — раздалось со всех сторон, и мальчики гурьбой хлынули к окошку.

— Ну, теперь надо приготовлять коньки и салазки! — рассудительно произнес Жучок.

— Братцы, — предложил Петух, — давайте выстроим гору!

— Ну, вот еще выдумал, — насмешливо пожал плечами Грушин, — разве можно из первого снега гору строить… Как по такой прокатишься, так и провалишься.

— Вверх тормашками, — ввернул свое слово Принц, примирившийся теперь окончательно со своим бывшим врагом.

После Сережиного падения в бассейн и последовавшего затем полного раскаяния со стороны виновника этого несчастья Грушина между троими мальчиками не было и помину о прошлых ссорах. Напротив того, они даже подружились с Грушиным и охотно играли с ним.

Грушин оказался вовсе не таким злым, каким его представляли себе наставники и товарищи: он был только чрезвычайно ленив и очень любил поддразнивать младших пансионеров; но со дня примирения его с Сережей и Принцем Грушин дал торжественное слово перед всем классом отвыкать от этой несносной привычки.

— Господа! — внезапно раздался голосок Принца, в то время как мальчики в полнейшем безмолвии созерцали точно одетый в белое одеяние, сад и двор пансиона. — Знаете, что? Давайте-ка вместо горы устроим в саду снежную бабу!

— Да, да, бабу! Отлично! — послышалось со всех сторон, и все обступили Принца.

— И знаете что! — продолжал тот, блестя глазами от предвкушения новой забавы, — сделаем бабу и изведем Пушку.

— Да, да, изведем Пушку! — подхватили веселые голоса мальчиков, почуявших новую проказу в предложении Принца.

— Братцы, не надо! — нерешительно произнес Мартик Миллер.

— Ну, вот глупости! — вспыхнул Принц, — что тебе жалко ее, что ли? Или ты боишься, что она похудеет от злости? Так ведь это ей полезно, смотри, какая она толстая! — Принц совершенно позабыл о том, что дал себе слово не раздражать начальницу. Он повернулся к Мартику спиной и стал объяснять мальчикам, как им надо извести Пушку.

На Пушку Принц был ужасно сердит. Во-первых, она пожаловалась как-то на его проказы m-eur Рено, приходившему аккуратно каждую неделю узнавать об ученье и поведении своего маленького воспитанника, а во-вторых, не пустила в последнюю субботу в отпуск к Сережиной маме. Принцу было страшно тяжело это наказание. Еще бы! Он обещал Людочке выдрессировать Арапку и сделать крепость из картонки от шляпы, а вместо этого целый вечер субботы и все воскресенье пришлось просидеть в кабинете приемного отца, подле ненавистного Рено и учить французские глаголы! И Принц, рассерженный не на шутку, поклялся с этого дня изводить Пушку чем и как только может.

От трех до четырех часов по вторникам Валерик преподавал младшим гимнастику в рекреационном зале, но когда бывала хорошая погода, то урок гимнастики проводили в саду, и дети резвились на чистом воздухе.

На этот раз решено было перенести урок в сад, и мальчики гурьбой хлынули на площадку, находившуюся прямо перед окнами Пушки.

— Равняйся! Налево кругом! Руки кверху! Руки в бок! Левой, правой! — кричал Валерик, и изо рта его при каждом слове шел пар, занимавший мальчиков.

Через четверть часа Валерик прекратил урок, находя, должно быть, что он достаточно надорвал себе горло, и пансионеры рассыпались по саду.

— Грушин и Сережа, подойдите сюда! — позвал Принц.

Он отвел их подальше от пансионеров и заговорил, захлебываясь от нетерпения:

— Помогите мне сгрести в кучу как можно больше снегу!

Сережа и Грушин не заставили его повторять и, взяв в руки по огромной лопате, забытой дворником у сарая, стали сбрасывать в кучу снег.