Олигофрен - Гали Манаб

Да, чайная церемония у казахов, пожалуй, похлеще, чем у китайцев.

Вообще, у казахов очень много таких вот ритуальных процессов. Казахи вообще ритуальный народ. Вот такая вот национальная особенность. Судьба казашек, в частности, казахских невест, вообще очень сложная штука, нагроможденная всякими национальными ритуалами. Поэтому воспитанию девочек, будущих невесток, придается большее значение, нежели к воспитанию мальчиков. С молоком матери девочка-казашка усваивает все сложности тернистого пути от девочки до становления ее женщиной, проходя многочисленные испытания.

Среди молодежи в Казахстане, в частности, в кругу моих подруг, были такие приколы относительно всех этих ритуалов. Я училась в русской школе, может, поэтому мною и моими подругами высмеивались все эти вычурные сложности в воспитании женщины. Например, приходя в гости к той же Сауле, или, наоборот, когда, допустим, она приходила ко мне в гости, мы, наливая чай, смехом всегда уточняли, как налить чай, с уважением или без. И, как правило, мы, конечно, предпочитали разливание чая «без уважения», т. е. полную чашку, как это общепринято у всех европейских народов.

Посмотрев на идиллию, царящую в номере, Саулешка улыбнулась и, обращаясь к женщинам, спросила:

– Кто же из вас психиатр, я не поняла?

И, обращаясь к моей маме:

– Вы волшебница-целительница. Как это вам удалось за такой маленький период времени успокоить мою мамочку?

А потом подошла к своей маме, обняла ее и ласково заговорила:

– Мамочка, как я рада, что ты успокоилась. Порадуйся за меня, все же хорошо. Документы сдали, теперь твоя дочь в поте лица будет готовиться к экзаменам. Глядишь, и глазом не успеешь моргнуть, она уже будет студенткой прекрасного вуза.

– Дай-то бог, доченька, – ласково ответила ее мать.

Затем, попрощавшись с ними, мы с мамой стали собираться в ГЗ. Саулешка с мамой намеревались жить в гостинице до конца всех ее экзаменов. В медакадемии общежитие могли предоставить только абитуриентам, а Саулешка с мамой, конечно же, хотели быть вместе.

На следующий день мы с мамой вышли на разведку местности, т. е. ГЗ. Все началось с того, что мы вышли позавтракать где-нибудь. Мы собирались выйти в город. В холле мы встретили администратора. Она приветливо нам улыбнулась и поинтересовалась:

– Далеко уходите?

– Собрались пойти позавтракать где-нибудь. Вы не подскажете, где поблизости можно было бы нам перекусить? – охотно вступила с ней в разговор моя общительная мама.

– Конечно, подскажу, – отозвалась добродушная администраторша, – сейчас спуститесь на первый этаж, там есть хорошая столовая. Там прилично кормят, и цены относительно недорогие. Столовая рассчитана на наших бедных студентов. Мы все там питаемся и не жалуемся на качество подаваемых там блюд. Сейчас там можно поесть горячую кашу, выпить горячего кофе.

Нас немного удивило и обрадовало, что далеко не ходить. Мы спустились на первый этаж. В длинном коридоре, ведущем в столовую, мы обнаружили большую парикмахерскую с косметическим и педикюрным кабинетами, далее отдел почты с переговорным пунктом, кучу маленьких магазинчиков-бутиков, где продавалось все необходимое для жизни, ряды киосков бывшей когда-то «Союзпечати», где продавались свежие газеты, журналы.

Столовая была большая, чистая и светлая. Столы просто сверкали безупречной белизной скатертей. И действительно был большой выбор подаваемых блюд, несмотря на раннее утреннее время. Мама заказала себе, традиционно, яичницу с беконом, которую тут же при нас и приготовили. А у меня глаза разбежались от изобилия молочных каш на любой выбор. У нас в семье, как у всех обычных казахов, не принято готовить молочную кашу. Даже в детсадовском возрасте нам с братиком не особенно готовилась молочная каша. Может быть, поэтому у меня чувство недоеденности молочной каши сохранилось еще с детского сада. И я тут решила полностью оторваться, заказав себе пшенную и рисовую кашу сразу. В свежести и хорошем качестве продуктов у нас не было сомнений. И действительно, все было вкусным. Завтраком и обслуживанием персонала пищеблока мы остались довольны.

– Вот что значит интеллигентная среда, – сказала мама, комментируя увиденное.

– Да, культура здесь на уровне, – согласилась я.

В нашу сельскую столовую у себя в поселке я никогда не ходила. Во-первых, в этом не было необходимости. Во-вторых, даже когда я проходила мимо столовой, меня тошнило от одного только запаха, исходящего от кухни. Там всегда почему-то пахло жареным луком, едким горелым хлопковым маслом. И от завсегдатаев этой столовой за версту пахло пивом, запахом дешевого табака, смешанным с запахом не то бензина, не то солярки, потом рабочих, водителей дальнобойщиков и трактористов. И у меня невольно слово «столовая» вызывало ассоциации с такой неприглядной картиной из неприятно пахнущей толпы рабочих.

Теперь же, после посещения студенческой столовой ГЗ, у меня, пожалуй, мнение о столовых изменилось в корне.

После столовой мы с мамой продолжили «экскурсию» по ГЗ и нашли много интересного. Меня больше всего впечатлил ДК МГУ. Я вспомнила увиденное интервью по телевизору у Алексея Кортнева, который когда-то был студентом и свою творческую карьеру когда-то начинал со сцены именно этого ДК. Помню, меня тогда приятно удивила его причастность к такому вузу, как МГУ, вопреки мифу о том, что все люди отечественного шоу-бизнеса, как правило, в большинстве своем необразованные, а подчас даже совсем круглые невежи. Как Саулешка утверждает, шоу-бизнес переполняют одни быдла, в силу лишь своих денег.

В общем-целом у нас создалось впечатление, что ГЗ является «государством в государстве». Здесь можно жить, не выходя на улицу и причем не боясь оказаться «за бортом». Здесь жизнь била ключом.

И теперь моя единственная задача на сегодняшний день – это ударная подготовка к экзаменам, к которым я приступила в тот же день.

Миша

После того случая мы с охранником Пашей подружились. Он меня больше не обижал, не делал мне больно. Он был ко мне добр, даже однажды разрешил мне подслушивать их с Машей, ну, когда они будут заниматься этим.

– Только смотри, чтобы об этом Маша не знала, и смотри, чтобы ты Машу не трогал.

А потом однажды он мне говорит:

– А хочешь, – говорит, – тоже потрахать женщину?

– А это как, – спрашиваю я, удивленный.

– А тебе сколько лет? – спрашивает он.

– Не знаю, – отвечаю ему, – мне скоро во взрослый интернат, – говорю.

– Ну, вот видишь, – говорит он мне, – сам говоришь, что во взрослый тебе пора, это значит, тебе уже скоро 18 лет будет. А в 18 лет, – говорит, – люди женятся.

– А как это? – спрашиваю я, опять удивленный.

– Ну, что ты заладил, как да как. Вот сегодня вечером я приду к Маше, а ты не спи, я за тобой зайду потом и кое-что тебе покажу, договорились?

– Ладно, – говорю.

В тот день вечером я как всегда помогал Маше помыть полы. Она мне очень нравилась. Особенно, когда она распускала волосы. Как только она распустит волосы, у меня почему-то в штанах мой корень, как сказал дядя Паша, начинает шевелиться, вставать, и мне становится больно. И так хочется потрогать Машины волосы, и вспоминается она голая, и становится невыносимо, будто мне не сидится на одном месте. Раньше так со мной бывало, когда я очень и очень хотел чего-нибудь украсть. Или деньги, или просто какие-нибудь вещи, которые не так лежат. Тогда у меня в штанах не шевелилось, но во всем остальном все было так. Тогда я ночь напролет не смог спать, а теперь я ночи напролет не могу заснуть, когда вижу Машу и очень хочу ее потрогать. Я через нее и дядю Пашу не любил, хотя он мне помогал во всем, как раньше дядя Коля. Дядя Паша брал меня к себе в охранницкую комнату, угощал чаем, иногда даже колбасой, разрешал мне смотреть телевизор у себя, разрешал просто так посидеть. Иногда разрешал, если погода была хорошая, пойти погулять во дворе. Все лучше, чем слоняться на этаже. Но мне очень и очень не нравилось, как он говорит о Маше, как будто он ее не любит. А когда он по ночам приходил к ней, и я слышал как он с ней делает это, мне хотелось убить его. Вот как я его не любил. И Машу в этот момент тоже не любил.

Той ночью, после отбоя, дядя Паша заглянул ко мне в спальню. Я ждал его прихода.

– Я сейчас с Машей разберусь, потом мы с тобой пойдем в одно место, – тихо прошептал он мне, – смотри, ты только не засни.

– Ладно, дядь Паш, – сказал я.

Но сам, переждав, пока он зайдет к Маше, тихонечко подошел к двери раздевалки, присел, как всегда, ухо приложил к самой замочной скважине и стал подслушивать. Я уже не мог не подслушать, так мне этого хотелось, как украсть чего-нибудь съестного или деньги.

Маша в ту ночь кричала, как мне показалось сильнее обычного, или Паша делал ей сегодня больно, не знаю. Я ее еще больше хотел потрогать, хотел, чтобы она от меня так кричала и стонала. Как только Маша перестала кричать, я быстренько побежал в спальню, сегодня нельзя было до конца, пока дядя Паша не перестанет пыхтеть, подслушивать. Дядя Паша меня обещал взять с собой, так что я не хотел его сердить, и у меня не было времени пойти в душ, подмыться.