Олигофрен - Гали Манаб

Гали Манаб

Олигофрен

«Есть бытие; но именем каким

Его назвать? Ни сон оно, ни бденье;

Меж них оно, и в человеке им

С безумием граничит разуменье».

Миша

Из воспоминаний детства я хорошо помнил переход; длинный коридор, который казался нескончаемым и красивым, с красивыми тюлевыми шторками.

Как мне запомнилось, нас привезли на машине скорой помощи, высадили у входа в интернат, а потом мы долго-долго шли по этому переходу. В конце этого перехода нас заселили в большую комнату, впоследствии я узнал, что эта большая комната служила изолятором для вновь поступивших детей. Кто тогда в изоляторе работал, я не помню. Зато запомнилось как я, как и все мальчики из нашей группы, за время пребывания в интернате несколько раз попадал в изолятор. Один раз я болел желтухой, а еще несколько раз болел ангиной, или просто простужался, и у меня поднималась температура, и я попадал в изолятор. Мы все любили попадать в изолятор. Там нянечки часто менялись, поэтому, если сегодня, допустим, попадала злая нянечка, то завтра ее могла сменить другая, добрая.

А еще я, как и все ребята из нашей группы, любил когда меня брали на всякие занятия. В этих кружках все тетки были добрые, никто не ругался, не ставил в угол, не наказывал. Но на этих занятиях надо было что-то делать. У меня ничего не получалось. Рисовать я не умел и не любил совсем, поэтому учительница по рисованию после одного раза не стала меня больше брать. Злая тетка. Она, я помню это отчетливо, привела меня в группу и сказала воспитательнице:

– Я его больше не буду брать, он совсем не имеет желания рисовать. Он битый час зря просидел в классе, с таким же успехом он может посидеть и в группе. Мне такие дети не нужны.

А потом меня на занятие взяла другая тетка. Она со мной больше разговаривала, показывала картинки, буквы, спрашивала все больше обо мне самом, ну, там, что я помню из своей жизни, есть ли у меня мама, папа или сестры, братья.

У нее в кабинете много было всяких интересных игр. Она мне разрешила поиграть с мозаикой, затем дала мне ножницами порезать картиночки, дала какие-то недорисованные рисунки, чтобы я их дорисовал, но у меня ничего не выходило, как бы я ни старался. Но тетка почему-то все равно похвалила меня, дала мне конфетку и привела обратно в группу. Эта тетка была очень добрая, прямо как мама. В ту ночь я совсем не спал, так мне понравилась эта добрая тетка. И мне казалось, что я ей тоже понравился, она же меня похвалила, даже целую конфетку дала. Шоколадную. Я ее ждал каждый день. Она приходила к нам на этаж, я бежал ей навстречу и просил ее, чтобы она меня опять взяла к себе в кабинет. Но она почему-то тоже больше не брала меня, она брала других детей, а меня нет.

И тогда я обиделся, мне было плохо, и я, затаившись, плакал. И плакал каждый раз, когда она, приходя на этаж, брала на занятия других детей. Однажды воспитательница в группе увидела меня плачущего, как она сказала, без причины, и наказала меня, поставила в угол. В углу мне пришлось стоять долго, почти до самого обеда. И я понял, что плакать нельзя. И пожаловаться мне было как будто не на что и некому.

А когда я подрос немного, меня распределили в учебную группу. В учебном классе я пробыл только первые три года. Это были самые тяжелые годы моего детства, как тогда я думал. Учеба мне давалась тяжело, я жуть как не любил эти книжки читать. А считать и подавно. Мне не давались ни буковки, ни циферки. Учителя меня не любили, часто наказывали за плохое поведение. А мальчики, которые лучше, чем я, учились, постоянно меня обижали, били, иногда даже избивали ни за что. Они часто отбирали у меня печенье и прочие сладости, которые нам давали на полдник, и которые я очень любил. Заступиться было некому. Однажды я попытался пожаловаться воспитателю на мальчиков, которые меня обижали, но воспитательница меня же закрыла в спальне на весь день, чтобы меня никто не бил, не обижал. После этого я перестал жаловаться, перестал плакать, выжидая, что когда-нибудь может все измениться в моей жизни. Может, вспомнит про меня мама. А мама у меня есть. Где-то. Воспитательница говорила, что у всех детей обязательно есть мамы. По-другому не бывает.

А на четвертый учебный год меня перевели в трудовую группу. Вот где было хорошо. Здесь учиться не заставляли. Мы, дети из трудовой группы, время убивали тем, что помогали нянечкам по этажу, ну, там, полы помыть, постирать вещи, почистить обувь для группы. А за это нянечки нам разрешали вечерами телевизор посмотреть, вместе с ними.

Однажды пришел к нам на этаж один дядька и выбрал несколько мальчиков на занятия. Среди них был и я. Дядька привел нас в мастерскую, где было много всяких железяк, досок, станков, топоров, молоточков. Усадил всех за стол и сказал:

– Меня зовут Николай Николаевич. Можно просто дядя Коля. С сегодняшнего дня у нас с вами начнутся мальчиковые, а вернее, мужские занятия. Чтобы вырасти хорошим хозяином, надо многому вам научиться. Начнем с самого малого. Кто мне скажет, что нужно, чтобы собрать стул?

– Доски, – крикнул с места я.

– Молодец, – похвалил меня дядя Коля, – это минимум, что потребуется. А что еще нужно, кроме досок.

Мальчики все молчали, озираясь по сторонам.

– А еще нужно вот эта штука, и вот эти штуки, – ответил я, показывая на молоток и гвозди.

– Правильно, молодец. Как тебя зовут? – заинтересованно спросил дядя Коля. Мне понравилось, что я отличился и что хвалят меня одного. Меня, кроме той доброй тетки, никто никогда не хвалил. Я почувствовал себя хорошим учеником, осмелел и ответил:

– Я – Мишка Бабичев из 6-ой группы.

– Сегодня у нас ознакомительный урок. Все вещи имеют названия. Вот эти штучки, как говорит Миша, называются гвозди, а это – молоток, им забивают эти гвозди.

И начались у нас мальчиковые занятия. Мне, как никому из мальчиков, понравились занятия дяди Коли. И дяде Коле я понравился, и с тех пор дядя Коля постоянно стал брать меня на занятия. Итак, наконец-то, мечта моя сбылась, я стал любимчиком дяди Коли и теперь не боялся больших мальчиков, я всегда мог пожаловаться дяде Коле. А большие мальчики меня не трогали, потому что я теперь целыми днями пропадал у дяди Коли в мастерской, и все мальчики знали об этом и завидовали мне.

Но был один мальчик, Вася Капустин, из 5-ой группы. Он был старше всех и умел хорошо драться. Его не только мальчики боялись, почему-то за него были все воспитатели и нянечки. И учителя его постоянно хвалили, он хорошо учился и ходил в любимчиках у учителей. И вообще, он пользовался большим авторитетом у всех. Даже директор интерната его ни за что не наказывал, потому что у него родители были какие-то большие шишки. Они у него часто ездили по заграницам, там, в Америку, еще куда-то, были денежные и, как я слышал, спонсировали интернат. Ну, там, покупали для интерната всякую аппаратуру и т. д. И дядя Коля мне как-то рассказал, что Васины родители помогали директору строить дачу.

Однажды, когда, получив свой полдник – один целый банан и два печенья, я только хотел было спуститься с этажа, я шел к дяде Коле в мастерскую, меня Вася Капустин подкараулил на лестничной площадке и просто отобрал у меня полдник. Я не успел даже откусить ни от банана кусочек, не успел ни печенья съесть. А мне так хотелось самому съесть свой банан и свои два печенья. Ну, хотя бы одно печенье.

Мне было так обидно, так плохо, как тогда, когда та добрая тетка больше не брала меня на занятия и больше не хвалила, что я даже заплакал. Но, когда я пришел к дяде Коле, и он спросил меня, заплаканного, что со мной случилось, я просто промолчал. Струсил. Потому, что боялся Васьки Капустина. И сказать об этом постеснялся.

Потом я старался есть свой полдник на этаже, в столовой, вместе со всеми. Нянечка всегда следила, чтобы каждый сам съедал свой полдник.

Однажды, съев свой полдник, я как всегда шел к дяде Коле. На площадке я встретил Васю Капустина, который, увидев меня, подбежал ко мне и начал требовать у меня полдник.

– Ты решил меня перехитрить? – спросил он, – почему ты полдник перестал мне отдавать?

– Я уже съел, – сказал я виновато.

– Вот тебе за то, что ты меня не слушаешься, – сказал он и ударил меня под дых. Я от неожиданности и от острой боли согнулся, тут он повалил меня на пол и начал пинать меня ногами. Короче, избил меня. А потом приставил к моему горлу ручку, оторванную от ложки, и сказал:

– Если завтра, урод, не отдашь мне свой полдник, я тебя урою.

И я стал всегда отдавать ему свой полдник. Вася не всегда был таким злым. Иногда он бывал добрым и разрешал мне съесть свой полдник самому. А добрым бывал, когда к нему приезжал папа и привозил много всяких вкусностей. В такие дни он добрел и даже угощал меня сладостями. А еще он защищал меня от других больших мальчиков, заступался за меня, чтобы я свои полдники мог отдавать только ему.

К другим маленьким Вася Капустин почему-то не приставал. Он их жалел.