Френдзона для бэдбоя (СИ) - Лари Яна

Просияв самодовольной ухмылкой, Макс прикрывает глаза. Видимо, прочитал по лицу отсутствие у меня дурных намерений и напрочь позабыл, что я к нему постучалась не с пустыми руками. Другими словами — размечтался, болван.

Я торжественно протягиваю биту, подспудно радуясь поводу избавиться от забытого Амилем хлама, а Макс в этот момент нетерпеливо склоняется ниже. Прямиком лобешником в прочный ясеневый ствол…

— Ахметова! — рычит он, хватаясь за голову, на что я с перепугу разжимаю пальцы, отчего увесистый снаряд падает ему на ноги. Пользуясь заминкой, прошмыгиваю за дверь и с молотящимся в рёбра сердцем проворачиваю замки. — А ну-ка, вернись! Открывай, немедленно. Мы не договорили.

— Хватит тебе, вымогатель, — отзываюсь с дурной улыбкой. — Это все подарки на сегодня.

— Мам, а почему бабайка просит подарки?

Обернувшись, вижу, что Ксеня всё-таки выглянула из детской и теперь растерянно хлопает круглыми как блюдца глазами.

Сделав очередной глубокий вдох, увожу её в комнату.

— Потому что совести у него нет.

— Можно я подарю ему своего мишку?

Я подвисаю, расслышав в детском вздохе жалостливые нотки.

— Ксения, давай-ка повторим: ты не принимаешь подарки от незнакомых людей. Даже если видела, что я с ними общаюсь. И сама ничего им не даришь. Договорились?

Но дочь обиженно оттопыривает губу.

— Он станет добрым и будет защищать нас.

— Ты где таких выводов нахваталась?

— В мультике видела.

Вот что за чушь детям внушают? Насмотрятся такого, сидя на горшке, потом вырастают и спешат «спасать» кого ни попадя. Гробя свою самооценку и будущее.

— Ксень, бабайками рождаются. Лохматыми и вредными. Никакими мишками их не изменить. Беги в кроватку. Я быстро.

Приняв, наконец, душ, возвращаюсь в детскую. Телевизор по-прежнему работает, едва заглушая музыку из соседней квартиры. Ксения уже спит, обняв подушку. Дочь морщится во сне, когда я накрываю её одеялом и собираю с кровати разбросанные игрушки.

Едва касаясь, целую малышку в щёку, оставляю включенным только ночник и выхожу в коридор, не до конца прикрыв дверь, как делаю это обычно, на случай если она захочет забраться ко мне в кровать среди ночи. В последнее время такое бывает всё реже. Маленькая егоза растёт совсем самостоятельной.

Остаток вечера провожу, наблюдая за стрелками на циферблате часов. Вечеринка проходит прямо за стеной моей спальни, а уровень шума, кажется, только прибавился. И так ровно до двадцати двух часов. Я толком не успеваю понять, рада тому или всё же предпочла бы вызвать дежурный наряд, как благословленная тишина сменяется щелчками выключателя.

Щёлк-щёлк…

Щёлк-щёлк…

Как капли воды по темечку.

И ведь нарочно же выводит. Бесит, зараза, аж не могу. Хуже прежнего!

Оторви и выбрось

Утро. Оно никак не может быть добрым, если уснуть под звуки дятла, монотонно долбящего по темечку. В роли дятла выступал, разумеется, Макс. Я же была на грани того, чтобы вернуться на порог квартиры номер восемнадцать и высказать соседу массу… благодарностей за незабываемую ночь. Не пошла только потому, что он этого и добивался — оставить последнее слово за собой, а не перед захлопнутой у носа дверью.

Мой мозг с рассвета норовит растечься если не по подушке, то по любой горизонтальной поверхности в радиусе метра. На автопилоте кормлю Ксению завтраком, думая о том, какой же Мартышев гад. На автомате спускаюсь с дочерью на первый этаж, чтобы забрать пятилетнего Костю — сына подруги — и отвезти галдящую ребятню в детский сад. Всё это, естественно, продолжая мысленно предавать Макса всем известным современности пыткам.

Лишь надышавшись как следует выхлопными газами, чувствую, что уровень токсичности внутри приходит в норму. И влюблённая девятнадцатилетняя девчонка во мне, наконец, задохнувшись, перестаёт пороть горячку.

Ну, возмужал, подрос, похорошел. Подумаешь!

Начинка-то всё та же — ветер.

Из паутины мыслей меня выдёргивает звонок подруги.

— Ну как, отвела малышню без происшествий?

Лина сова. Поэтому по утрам всё, на что её хватает — сонно справится, что на этот раз учудили наши дети. Вечером уже забота о подрастающем поколении целиком перекладывается на её плечи, благо хозяйка небольшого салона красоты может позволить себе более гибкий график.

— Если не считать, что Ксения опять зарядила твоему сыну в лоб, а Костя пытался высморкаться моей дочери в волосы, то киндеры сегодня вели себя на удивление мирно.

— У них любовь, говорю тебе, — мечтательно вздыхает подруга.

— Вообще-то, любовь — это забота.

— Любовь — это в первую очередь взаимодействие. А уже плечо подставить или соплёй кинуть — не принципиально, — пылко возражает она.

— Кстати, как прошло вчера твоё свидание? — Прижимаю телефон к уху плечом, отпирая дверь своей квартиры.

— Да как обычно. Мало того что ждала златовласого Алексея, обаятельного и подтянутого как на аватарке, а пришёл златозубый тяжеловес Лёха, так он ещё под конец слинял, не оплатив наш ужин, который сам же и умял. Так что я снова в активном поиске.

Переобувшись в домашние тапочки, прохожу на кухню и собираю со стола посуду, оставшуюся после завтрака Ксении.

— Если верить психологам, то мужчины по природе своей охотники, — усмехаюсь, складывая тарелку с кружкой в раковину. — Боюсь, с таким рвением они в тебе видят не трепетную лань, а матёрую коллегу.

Привычным жестом открываю кран, чтобы параллельно навести порядок, когда у старичка вдруг лопается корпус и упругая струя воды хлещет мне в лицо, затапливая всё вокруг.

Непроизвольно вскрикнув, завершаю вызов. Благодаря отцу, дома никогда не было проблем с сантехникой. Что делать, куда звонить — в панике никак не соображу. А вот подумать про вредный характер и свежий ремонт у соседа снизу — пожалуйста. Как представлю, на сколько там один натяжной потолок потянет, аж внутренности крутит.

На голых инстинктах бегу за помощью к Максу. Потому что это в шаговой доступности и паршивец мне, в конце концов, задолжал. Тарабаню в дверь с таким остервенением, что руки отнимаются.

— Шоу мокрых маек? — Он даже присвистывает, растерянно запуская руку себе в волосы. — А мне уже через четверть часа нужно быть на работе… Браво, Ахметова, вот это я понимаю — месть.

Теряюсь, так сильно Макс в этот момент непохож на того себя, каким его бережно сохранила моя девичья память. В свете занимающегося дня белизна рубашки слепит. Строгие брюки, раздавшиеся плечи, могучая шея… Только в серых глазах пляшут прежние черти.

Если бы я уже не была такой красной от паники, то непременно зарделась как вчерашняя школьница.

— Пошли, — перехватываю его за широкую кисть и утягиваю в недра своей квартиры.

Снова сама его веду!

Снова тёмный коридор, Макс опять в обуви… Правда, в этот раз начищенной не хуже, чем мои полы. Пол, кстати, на кухне уже весь мокрый.

— Ёп… ерный театр… — обозначает он грядущий фронт работ. — Ты по смесителю кувалдой шарахнула? Хлещет как из брандспойта.

— Чини, умник, — легонько подталкиваю его вперёд. — Ты задолжал мне восемь часов сна. Отрабатывай.

Макс, недолго что-то высматривает под раковиной и, на ходу расстёгивая пуговицы на манжетах, скрывается в ванной.

— Швабру принеси. Быстро.

Я заминаюсь у зеркала, мрачно оценивая степень прозрачности своей насквозь промокшей футболки, и дабы не плодить в его распутном мозгу ещё больше распутства, сворачиваю в спальню. Торопливо ныряю в дежурную блузу для собеседований, но пуговицы успеваю застегнуть лишь до середины, когда меня отвлекает грохот из прихожей.

— Марьям!.. — и далее следует эмоциональная речь на матерном русском, повествующая о глубоком возмущении моей безответственностью. — Сдурела так пугать? Я чуть заикаться не начала, — наконец, договаривает моя запыхавшаяся подруга. А глазки-то уже округляются, с недоумением оценивая мой непотребный вид.