Следы на воде - Оксана Ююкина

потер запястье, но спокойно начал вводную лекцию. Голос у него низкий, спокойный, как гладь океана перед бурей. Я заслушалась, совершенно не обращая внимания на тему разговора. Вспоминалось детство, когда отец и Киллиан возвращались из плавания и рассказывали о ночных штормах, далеком пении русалок и солнечных днях спокойствия. Блуждая в своих мыслях даже не заметила, как разговор зашел о смертях в море. О несчастных случаях и бесследных исчезновениях. Поняла, только услышав его имя.

– Классический пример – исчезновение капитана Роуна. Официальная версия – падение за борт во время шторма. Но есть нюансы. Некоторые считают, что это самоубийство. Или… – Он сделал паузу, и в аудитории повисла напряженная тишина. – хорошо спланированная инсценировка, чтобы сбежать от долгов и иных обязательств.

Кровь ударила в голову. Все внутри закипело. Я забыла и про конспирацию, и про браслет, и про свою роль.

– Это ложь! – мой голос, звонкий и полный гнева, прозвучал как выстрел. Все головы повернулись ко мне. – Капитан Роун был великим капитаном и честнейшим человеком. Он никогда не бросил бы свой корабль и команду в шторме, из которого едва ли выбралась половина матросов. Он погиб, пытаясь спасти остальных!

Киллиан уставился на меня. Его взгляд не таил даже капли злости, лишь стал пристальным, изучающим. Он узнал. Не лицо, не имя. Он узнал пыл, огонь, с которым я всегда готова защищать отца.

– Вы хорошо осведомлены об этом деле… – Он медленно прошелся глазами по списку.

– Вандер, – выдохнула я, чувствуя, как горит лицо. – Лера Вандер. И да, я осведомлена. Моя мама… она с севера королевства и много раз рассказывала мне в детстве эту историю как пример мужества и решительности. Она и сама несколько раз ступала на борт «Арабеллы», там женщины на корабле – к удаче. А мужчины… мужчины знают цену слову капитана.

В аудитории повисло ошеломленное молчание. Одногруппники смотрели на меня как на сумасшедшую, осмелившуюся спорить с новым, но все же преподавателем. Уголки губ Киллиана дрогнули в едва уловимой улыбке. Он кивнул, будто удовлетворенный.

– Благодарю за столь… эмоциональное дополнение, мисс Вандер. Северные традиции, безусловно, заслуживают уважения. Но в нашем деле мы опираемся на факты. А факты, увы, часто бывают жестоки. Я был помощником капитана Роуна в этом плавании. И тем, кто вывел корабль из шторма. Мы знали о нем заранее, но Альфред Роун отдал приказ пройти насквозь, а не обходить или переждать. И первым же покинул корабль, когда матросы пытались удержаться на плаву.

Я поджала губы, не став отвечать. Моряки как один рассказывали о героизме отца, отводя взгляды, просили прощения, что не уберегли. Но Киллиан хранил молчание. Молчал, пока мы не остались наедине. Скупые слова соболезнования тогда стали для меня опорой, поддержкой, символом, что ему тоже невыносимо больно терять наставника. Но то, что он говорил сейчас… Не укладывалось в голове.

Киллиан продолжил лекцию, но его взгляд еще не раз возвращался ко мне. Жар на коже не утихал. После звонка я первая бросилась к выходу, но его голос остановил меня.

– Вандер, останьтесь на минуту.

Я замерла, чувствуя, как спину пронзают десятки любопытных взглядов. Алиса, проходя мимо, бросила на меня оценивающий взгляд. В нем читалось некое одобрение. Когда аудитория опустела, Киллиан подошел ко мне.

– Северные женщины, говорите? – Он скрестил руки на груди. – Интересная теория. Почему-то мне показалось, что вы говорите об этом с… особым знанием дела.

Я потупила взгляд, играя свою роль до конца. Гнев сменился подобранной на ходу полуправдой.

– Простите мою вспыльчивость, профессор. Это… больная тема. Мой отец… он тоже был моряком. Погиб. И люди шептались о трусости. А мама… она после этого слегла. Мы переехали с Дальних Вод сюда, на ее родину. А тут… – Я сделала паузу, давая голосу задрожать. – Тут как раз освободилось стипендиальное место. Мне чудом удалось на него попасть. Вот и все.

Я рискнула поднять на него глаза. В его взгляде не было насмешки или недоверия, лишь какая-то сложная, нечитаемая смесь эмоций.

– Примите мои соболезнования, – сказал он на удивление мягко. – Потеря отца… это тяжело. Надеюсь, вашей матери станет лучше в родных краях.

Киллиан не стал меня удерживать. Я выскочила из аудитории, чувствуя, как дрожат колени. Эффект от моего выпада оказался неожиданным – в коридоре меня ждала Алиса.

– Смело, – сказала она так, будто мы близки. – Глупо, но смело. Не ожидала от тебя.

Ее подружки, включая язвительную Себастию, теперь смотрели на меня без прежней агрессии, скорее с любопытством. История о погибшем отце и больной матери, видимо, тронула какие-то струны. Я стала для них не чужаком-выскочкой, а почти своей – несчастной, но своей. Мне позволили болтать, задавать вопросы и прикасаться. Но об умерших… никто не говорил.

Этот хрупкий мир не продержался и пары часов. Марк подкараулил меня в пустом коридоре возле библиотеки. Его лицо искажала не злость, а какое-то лихорадочное возбуждение.

– Вандер, нам надо поговорить.

– О чем? – насторожилась я.

– Твоя история. Про отца. Про стипендию. – Он нервно оглянулся. – Я не верю.

– Не мое дело, во что ты веришь, – я постаралась произнести эти слова без раздражения, с тихим смирением.

– О, еще какое дело! – он прошипел мне прямо на ухо. – Я видел твое личное дело в кабинете у секретаря. Там другая причина перевода указана, совсем другая!

– И с чего это ты полез в мои документы, Марк? – спросила я тихо, но отчетливо. – Рылся в бумагах секретаря? Это ведь нарушение, да? И серьезное. Что ты там искал? Списки «перспективных» студентов?

Марк отшатнулся, будто я его ударила. Его глаза расширились от ужаса. В этот момент из-за угла как раз вышла группа наших однокурсников. Они с любопытством смотрели на нас. Слышали последнюю фразу Марка? Или мой вопрос?

Марк, бледный как полотно, пробормотал что-то невнятное и рванул в противоположный конец коридора быстрее огненного шара.

– Все в порядке? – я так и не поняла, кто задал вопрос.

– Да, кажется, да. Что с ним?

– Марк… Очень тревожный с последнего случая, – к моему удивлению Баст умела быть мягкой.

Алиса остановилась, ее холодный взгляд скользнул вслед убегающему Марку, а затем медленно, очень медленно перевелся на меня. В ее глазах читалось не просто любопытство или сочувствие. Скорее интерес. Слишком живой интерес.

След пятый. Справедливость

Следующие несколько дней прошли в напряженной тишине, натянутой, как паруса перед штормом. Алиса не приближалась, но ее взгляд я ловила на себе постоянно. Марк избегал меня как чумы, бледнея и сворачивая