Карнавал судьбы - Кристиан Гарсен

над моей неспособностью проявить в непредвиденной — а тем более, сбивающей с толку — ситуации мужество, смекалку и решительность. Должна сказать, моей естественной реакцией в ту ночь должно было бы стать бегство без оглядки в лунном свете среди высоких деревьев и стрекочущих сверчков, побег как можно дальше от этих человеческих стонов, которые, казалось, сочились из самой земли, и от этого брезента, за которым, несомненно, скрывался вход в логово существа, издававшего эти стоны. В мозгу молнией сверкнула XI песнь «Одиссеи», где главный герой нашел вход в царство мертвых. Там тогда тоже стоял нескончаемый стон: стенали души, вызванные Одиссеем, по совету Цирцеи[23], пролитием из перерезанного горла дымящейся крови черных овцы и ягненка — души ведь жаждут крови. Эти души, которые дальше в поэме зашелестят и запищат, как стая летучих мышей на взлете, наклоняются к земле и лакают горячую кровь, и только в этот момент Одиссей мог поговорить с ними, а среди них оказались и душа его матери, о чьей смерти он не знал, и души его недавно пропавших спутников, но прежде всего — с душой Тиресия[24], предсказавшей герою, что впереди его ждет еще множество испытаний, прежде чем сможет вернуться он на Итаку. В те времена я увлекалась всякого рода спиритическими экспериментами, довольно распространенными, поскольку многие воображают способными установить подлинный контакт с миром умерших. Я не знала еще, что, за очень редким исключением — ведь иногда мертвые действительно могут общаться с нами посредством передвигающихся бокалов или, например, вертящихся столов, но случается это совсем не часто, — я не знала еще, что сеансы общения с духами, в которых я участвовала уже много лет и в которых даже вроде бы проявила некоторый талант, чаще всего были — и вы это верно подметили, месье Трамонти, — опытами с бессознательной телепатией и телекинезом, были проявлением части нас же самих, которая использовала сиюминутное единение сознаний, чтобы проявить то, что заложено в ней, вернее, в нас, ничего другого зачастую за этим не стоит — так же как за пустой бесплодной болтовней. Однако что бы то ни напомнило мне, — продолжала Шошана Стивенс, — эксперименты с вертящимися столами, усердные попытки установить контакт с невидимым миром либо вход в царство мертвых — я не была ни бесстрашной, ни безрассудной, и сам факт того, что набрела на вход в нору, вырытую в холмике — а это так похоже на античное захоронение, — откуда раздавались человеческие стоны — возможно, недавно покинувших свои тела душ, — все это должно было бы заставить меня спасаться бегством, удрать к огням праздника, а вовсе не сделать то, что я сделала. А именно — приподняла брезент, смутно оценила в темноте размеры норы — по крайней мере, у выхода наружу, убедилась, что стоны, чередующиеся со всхлипами, доносятся откуда-то из глубины, и проскользнула внутрь.

Стоит ли говорить, — продолжала Шошана Стивенс, — что поначалу я там ничего не увидела? Размеры норы, пожалуй, были необычными, хотя я в этой области совсем не специалист. Пришлось нагнуться, но стоять все же было можно: значит, высота составляла метр и двадцать или тридцать сантиметров. Таких животных, чтобы рыли подобного рода норы, я не знаю. Вдруг я подумала о медведе, но в тех краях он не водится. И потом, медведи, мне кажется, предпочитают селиться в пещерах, но в этом я, опять же, толком не разбираюсь. Подземный ход шел с резким уклоном вниз. Спускалась я наощупь, поочередно трогая стенки по бокам то правой, то левой рукой, ощупывая тьму перед собой, чтобы не натолкнуться на какой-нибудь предмет или не пропустить раздвоения норы. Земля была влажной. Очень скоро она туго забилась мне под ногти. Повсюду свешивались корешки, поначалу я инстинктивно и почти с отвращением отдергивала от них свои пальцы, но спустя уже несколько секунд перестала их бояться. Всхлипы и стоны прекратились, однако я знала — я знала, — что неподалеку от меня кто-то есть. И это чье-то присутствие не отпугивало меня, а притягивало. Как иначе объяснить, что я решилась спуститься посреди ночи в этот подземный ход? Снова подумала об Одиссее, о поющих Сиренах и об их усыпанных скелетами островах. Продвигаясь, очень медленно, в этой темноте и тишине, поймала себя на необычном ощущении. Объяснить это трудно. Это как если бы внутри меня внезапно и помимо моей воли рисовались фрагменты каких-то картинок. Не могу сказать, что я их видела, потому что, собственно, рассмотреть их не удавалось. Картинки демонстрировались внутри меня — примерно то же бывает, когда закрываешь глаза и представляешь себе что-нибудь или когда спишь. В общем, мыслящиеся образы. Эти картинки — вернее, эта картинка, потому что повторялась все время одна и та же: сидящий на земле незнакомый молодой человек с пепельными или поседевшими волосами и искаженным болью лицом — представали перед моим взором, как если бы кто-то извне проецировал их в мою голову. Таких «киносеансов» было три или четыре, не больше. Впоследствии, — отметила Шошана Стивенс, понизив голос, как актер на сцене при реплике в сторону, — подобные видения стали для меня привычными. Но тогда это произошло впервые и немного сбивало с толку.

На этом месте своего рассказа Шошана Стивенс прервалась, чтобы отхлебнуть воды. Шуази-Легран вздохнул и, прикурив новую сигариллу, встряхнул головой с изнуренным видом. Марьяна же встала и вышла приготовить нам еще по чашке чая. Зазвонил телефон, автоответчик у нее был включен, но на том конце положили трубку ничего не сказав.

— Руками я вдруг нащупала перед собой стену земли, покрытой спутавшимися корешками, — продолжила Шошана Стивенс. — Похоже, подземный ход здесь раздваивался. От входа в нору я, конечно, прошла не очень далеко, поскольку двигалась чрезвычайно медленно, — несколько метров, но находилась теперь уже, вероятно, ниже уровня земли, намного ниже, чем то место, с которого впервые расслышала всхлипы. Ощупав пространство вокруг, поняла, что туннель под острым углом, примерно в сорок пять градусов к стороне выхода, заворачивает вправо. Когда я свернула, заметила далеко впереди (на самом деле не так уж и далеко, — отметила Шошана Стивенс, — но темнота обманчива) огонек, освещавший земляную стенку. В том месте туннель снова поворачивал, на этот раз влево. Понятно, что свет сочился именно оттуда. В ту сторону я и направилась, теперь немного быстрее, поскольку при свете, пусть тусклом, двигаться легче. Прошла примерно три метра, до места, куда падал рассеянный свет, туннель повернул налево. Двинулась дальше.

— Да что ж такое, Эженио, не станет же она описывать нам каждый