Запретная для авторитета. Ты будешь моей (СИ) - Младова Мила

Стрела попала в цель. Я несколько секунд смотрела на Германа прежде, чем сказала:

- Может, ты и права. Но я знаю, как он выглядит, когда кончает. А ты? - я внутренне улыбнулся ее шипению. - Не делай больше такого дерьма, - с этими словами я закончила разговор и бросила телефон обратно Герману. Прежде чем он успел сказать хоть слово, я повернулась и пошла обратно в спальню.

Я была достаточно зла, чтобы собрать все вещи и уйти. Я люблю побыть одна, когда я в ярости. Но это бы дало Лике повод для злорадства. Ей бы наверняка понравилось услышать, что из-за ее звонка произошел скандал. Поэтому вместо этого я рухнула на кровать. Улегшись на живот, я обняла подушку и закрыла глаза.

Пока я лежала и желала Лике всевозможных болезней, недостатков и худшего похмелья в жизни, мне пришло в голову, что ее звонок Герману с гадостями обо мне немного похож на речь Коли, который туманно намекал на грехи Германа. Но Коля не пытался ни на кого меня натравить и даже заявил, что отчасти рад появлению Германа в моей жизни. Коля заботился обо мне в то время как Лика просто вела себя как стерва.

Герман забрался на кровать и навис надо мной.

- Злишься?

- Давай посмотрим... Представь, что ты проснулся и понял, что я оставила тебя в постели, чтобы ответить на звонок Коли, который пытался заманить меня к себе, а потом наговорил гадостей о тебе, когда я отказалась ехать. Как бы ты себя чувствовал, интересно?

Герман поцеловал меня в лоб.

- Я ушел только потому, что не хотел тебя будить. Лика не умеет себя вести, когда напьется. Она либо плачет, либо ведет себя, как сука. Сегодня было и то, и другое. Завтра она сделает то, что всегда делает на следующий день после того, как облажалась, - явится, убитая горем, и извинится.

Я хмыкнула.

- Может, тебе будет интересно послушать лживые извинения, но мне - нет.

- Она не плохой человек, она просто... - он вздохнул. - Она так и не смогла пережить смерть брата.

- Того, который покончил с собой?

Наступила долгая минута молчания.

- Да.

- Как его звали? - спросила я.

Я не смотрела на него, думая, что ему будет легче говорить об этом, если не будет зрительного контакта.

Герман опустил свое тело на мое, опираясь на локти и укладывая на меня большую часть своего веса.

- Лев.

- Почему он это сделал?

- У него была депрессия. Кто-то... - Герман отодвинул мои волосы и нежно поцеловал. - Кто-то, кто, как он думал, любил его... не любил его на самом деле. Ему причиняли боль. Он не смог принять этого.

- И этот человек причинил боль и тебе?

- Нет. Но она меня разозлила.

- Ты встречался с ней, когда был подростком?

Его зубы легко прикусили кожу на моей шее.

- Да.

- Так она играла с вами обоими или…?

- Или…

Я вздохнула, раздражаясь.

- Почему ты должен быть таким загадочным?

Он потерся своей щекой о мою.

- Говоря об этом, я захожу на запретную территорию. А я не хочу идти туда прямо сейчас.

- Хорошо. Давай не будем, - на сегодня действительно хватит.

Герман перевернул меня на спину и стал целовать. Прикасался ко мне, доводя до дикого возбуждения. И только тогда, когда я стала мокрой, он вошел в меня.

Его глаза прищурились.

- Просто для ясности... Если Коля когда-нибудь позвонит тебе посреди ночи и устроит что-то подобное, я сломаю ему ребра. Я храню то, что принадлежит мне. Я не отдам тебя ни ему, ни кому-либо еще.

Каждый толчок был мучительно медленным и удивительно глубоким. И только когда я взорвалась, он ускорил темп и стал вбиваться в меня все сильнее и сильнее. А потом я кончила снова, и он сорвался прямо за мной.

Скатившись с меня, он положил ладонь мне на живот и сказал:

- Лежи. Я хочу, чтобы часть меня оставалась внутри тебя, пока ты спишь.

- Ни в коем случае, - как только я почувствую свои ноги, сразу пойду в ванную. Но нежные пальцы убрали мои волосы с лица, а мягкий рот зашептал мне на ухо что-то ласковое, и я почувствовала, как падаю в объятия крепкого сна…

Глава 11

Колокольчик над моей головой звякнул, когда я переступила порог пекарни на следующее утро. Аппетитные ароматы выпечки, свежего хлеба и специй окутывали с ног до головы, но не успокаивали. Не тогда, когда мне предстояла встреча с одним человеком, который ждал меня за столиком в углу.

Его охватило облегчение, когда он увидел меня. Наверное, думал, что я не приду, учитывая, что я опоздала на десять минут. Естественно, я не была так уж рада его видеть. В лучшем случае Литвинов был занудой. В худшем - жутким сталкером. При любом раскладе я не хотела бы находиться рядом с ним.

Тем не менее я немного поболтала с продавцом, пока выбирала кофе и кекс на кассе. Затем я направилась к столику. Вежливо улыбнувшись, Литвинов встал, когда я подошла ближе.

- Доброе утро. Я уже начал думал, что вы не придете.

- Извините, немного не рассчитала время, - сказала я, садясь на стул напротив него. Некоторое время мы просто смотрели друг на друга. В пекарне было довольно тихо, Вокруг нас болтали редкие посетители.

- Я рад, что вы пришли, - наконец начал он.

Жесткая бумага рвалась потрескивала, когда я отдирала ее от кекса.

- Вы не будете ничего есть?

- Нет, - он похлопал себя по слегка округлившемуся животу. - Мне нужно следить за фигурой, - ну, а я не собиралась следить за своей - кексы и пирожные, по моему скромному мнению, очень полезны для души.

Соединив руки, словно в молитве, он наклонился вперед.

- Я благодарю вас за то, что вы пришли на встречу со мной. Я понимаю, что вы не любите давать интервью. Должен сказать, меня глубоко удивило, что в итоге вы согласились, - это был завуалированный вопрос, но я его проигнорировала. Он быстро улыбнулся мне. - Как я уже объяснял, меня интересуют отношения между вами и вашим отчимом. Я не просто хочу написать о его преступлении и биографии. Я хочу написать о том, каким человеком он является сегодня. Конечно, это трудно сделать, когда он не желает давать интервью.

Я вгрызлась в кекс и чуть не застонала. Он практически таял у меня во рту вместе с маленькими кусочками шоколада.

- Большинство считает, что люди не рождаются социопатами, что ряд факторов заставляет их стать такими, - продолжил Литвинов. - Я тоже так считаю. Мне всегда было интересно, могут ли они перестать быть социопатами. Когда-то они были - по крайней мере в какой-то степени - вполне нормальными людьми. Что-то изменило их. Могут ли они измениться обратно? Если обычные люди могут измениться, то, возможно, и они тоже могут. Поначалу Андрей Калинин с удовольствием давал интервью и рассказывал о своем прошлом. Ему нравилось внимание. Ему нравилось будоражить других заключенных. Его бросали в одиночку много раз.

Для меня ничего нового в этой информации не было. Вместо того, чтобы что-то комментировать, я сосредоточилась на своем кексе.

- Но потом появились вы с мамой, и он изменился - или изменилось его поведение. Он отказывается от интервью или не делает ничего, что могло бы привлечь внимание к его имени, и он сделал это, чтобы защитить вас от лишнего внимания. Охранники говорят, что он вежливый и спокойный. Они говорят, что он соблюдает устав и не поднимает шума. Он не рассылает письма другим поклонницам, которые признаются ему в любви, что говорит о его преданности вашей матери.

Он сделал паузу, и я поняла, что он ждет моих комментариев. Я промолчала.

- Не знаю, изменила ли его семья или нет. Факт остается фактом: по крайней мере, он принял решение стать другим. И я должен спросить себя, что есть такого в вас и вашей матери, что убийца-социопат так сильно привязался к вам?

Этот вопрос я задавала себе несколько раз. И никогда не находила ответа.

- Полагаю, у вас есть теория, - сказала я, откусывая еще один кусочек от кекса.

- Уверен, что вы видите связь между вашей матерью и его собственной. Они обе оказались в трудном положении. Но одна заботилась о своем ребенке, а другая пренебрегала им, подвергала опасности. Возможно, Екатерина, будучи той самой матерью, о которой он мечтал, успокаивает в нем злого, нелюбимого ребенка. Или, возможно, он видит в ней часть себя - если мои исследования не ошибочны. Они оба жертвы насилия, оба не приняты обществом такими, какие они есть, и оба по-своему ущербны. Возможно, дело в чем-то другом. Не поговорив с вашей матерью и не узнав об их отношениях, очень трудно прийти к какому-либо выводу.