Начальник боепитания - Зиновий Шехтман

Наши войска, отступая, забрасывали в тыл врага группы парашютистов с заданием совершать диверсии и сколачивать партизанские отряды. С одной из таких групп и был сброшен Диковский. Уроженец одного из близлежащих сёл, он сумел быстро наладить связи. Отряд его, состоявший вначале из трёх человек, быстро разрастался. Партизаны портили линии связи, сбрасывали листовки.

Штаб немецкой воинской части располагался в школе. Однажды в окно школы была брошена граната. Два немца погибли. А через несколько дней нашли трёх убитых фашистов за околицей. Жители поговаривали о том, что всё это дело рук Диковского. А немецкое командование объявило награду десять тысяч марок за его поимку.

Как-то старый пастух сказал Грише:

— Геройский парень Мишка Диковский. Хорошо бы его посмотреть, похож ли он на папашу. Я ведь его отца знавал, но тот смирный мужик был, мухи не обидит.

Грише его слова показались подозрительными. Он промолчал, не забывая, кто рекомендовал деда немцам. Кто ж его знает? Мальчик решил понаблюдать за пастухом. Несколько раз набивался к деду на ночлег, но тот под разными предлогами выпроваживал Гришу. Подозрения мальчика все росли. «Ясно, не хочет дед, чтобы я у него ночевал. Что-то тут неладно. Нужно последить», — решил он и облюбовал себе наблюдательный пункт за углом соседнего сарая, в густом кустарнике. Две ночи ничего подозрительного он не заметил. На третью ночь Гриша незаметно задремал. И вдруг лёгкий скрип двери сразу разбудил его. Около вязьминского дома слышались приглушённые голоса. Мальчик выглянул и увидел неясные контуры двух человек. Один из них, в белом, вошёл в дом. Второй человек, среднего роста, крадучись, прошёл мимо Гриши и скрылся в темноте.

«Попался, дед, — мелькнула у мальчика мысль, — теперь не отвертишься. С немчурой компанию водишь! А может быть, Сенька Крикунов к нему приходил или другой полицай. Поня-я-ятно!»

Гриша решил разоблачить старика. На другой день, когда пригнали коров к опушке леса, где трава была погуще, он неожиданно спросил пастуха:

— Дед, сколько тебе немцы платят?

— А ты разве не знаешь? — спокойно ответил Кондрат. — Хлеб-то мы с тобой пополам делим.

— Я не о хлебе говорю. Я спрашиваю: сколько тебе немцы платят за то, что ты наших предаёшь?

Дед удивился:

— Не пойму я, парень, о чём ты речь ведёшь.

— Не притворяйся, — напирал Гриша, — я ведь знаю, что к тебе по ночам люди ходят. Скажи кто?

— Кто? — переспросил дед и, как бы рассуждая вслух, заговорил: — Что ж, тебе, пожалуй, можно сказать. Обида у тебя на фашистов большая должна быть. Мать убили, сестру угнали… Только умеешь ли ты язык за зубами держать?

— Умею, — сказал Гриша, чувствуя, что стоит на пороге тайны.

— Ну смотри, парень, чтобы потом не раскаиваться. Так вот: этой ночью был у меня Диковский.

— Диковский? — растерянно переспросил Гриша. Он готов был услышать любой ответ, но только не этот.

— А Сенька Крикунов? Я ведь подумал, что это он.

— О Семёне особый разговор, — уклонился от прямого ответа дед.

— Дедушка, — взмолился Гриша, — расскажи, ну расскажи… Тогда и я тебе кое-что расскажу.

— Говори ты сначала.

Где-то в глубине души Гриша понимал, что поступает неосторожно, но удержаться не мог и рассказал всё — о Чернове, о каре, постигшей Федьку, о поджоге дома.

— Та-а-ак, — удивлённо протянул старик, — выходит, ты тоже геройский парень. Если так, слушай: Семён Крикунов — это свой человек.

— Так ведь он же полицай!

— А ты думаешь, что если повязку надел, так и совесть потерял? Нет, брат, не все по черновской дорожке идут. Почему, думаешь, немцам не удалось хлеб отобрать? Кто нас предупредил? Семён. Кто в Володьку Корнеева стрелял, когда он в селе попался, да так, что Володька без единой царапины ушёл? Семён. Опасную он игру ведёт, да нельзя иначе. Диковский подозревает, что к его отряду какой-то предатель примазался, уж очень точные сведения немцы получают. Разоблачить нужно предателя. Вот только успеет ли Семён это сделать?

Но Семён не успел. Этот разговор происходил в среду, а в ночь с субботы на воскресенье около немецкого технического склада были захвачены Диковский и ещё двое партизан. Утром в воскресенье об этом знало всё село. Ждали — вот-вот погонят народ смотреть казнь. В том, что партизан повесят, никто не сомневался. Но фашисты придумали необычное воскресное развлечение. Утром задержанных допрашивал сам комендант. Их сильно избили, но, не добившись ответа, вывели за околицу, в Попову лощину, и сказали:

— Идите, комендант вас отпускает.

Диковский и один его товарищ шли не торопясь, а третий, не выдержав, побежал. Сзади загремели выстрелы. Все трое упали. Конвоиры подошли, ткнули сапогами неподвижные тела и, убедившись, что люди мертвы, ушли. Староста послал троих людей закопать убитых. Те через некоторое время вернулись и доложили, что задание выполнено.

Однако прошло два дня, и технический склад взлетел на воздух. А ещё через несколько дней на многих стенах забелели листовки:

«Товарищи, не покоряйтесь, верьте в победу! Гитлеровцы хотят взять Москву и покорить русских. Не будет этого! Не взять поганым псам нашу родную Москву. На подступах к столице фашисты истекают кровью. Скоро Красная Армия погонит их обратно.

Что ж! Склад могли взорвать и без него, листовки тоже можно подписать его именем. Но вот случилось совсем уж непонятное: пошёл как-то в лес бывший колхозный конюх. Вернулся взволнованный. Долго не отвечал на расспросы жены, а потом коротко бросил:

— Диковского видел.

— Будет тебе!..

— Честное слово!

— Где?

— Мимо гумна шёл с каким-то парнем.

— А как же?.. Его же расстреляли.

— Вот так же! Откуда я знаю?

— Может быть, ошибся?

— Что же я, Мишку Диковского не знаю?

Вскоре рассеялись все сомнения: ранним утром недалеко от школы, где размещалась комендатура, нашли труп одного из партизан из отряда Диковского — Андрея Кривина — с приколотой на груди запиской:

«Приговорён к высшей мере наказания как предатель Родины. Приговор приведён в исполнение.

Немыслимо! Убитый и похороненный Диковский ходит по земле. Об этом говорила уже вся округа. А события нарастали. Что ни день, то новое происшествие: то убили в соседнем селе немца, то полицая, то старосту. Однако виновных обнаружить ни разу не могли. Но что было странным: почти всегда неподалёку от убитого гитлеровца или полицая находили труп расстрелянного немцами советского человека, а около него или пистолет с последним стреляным патроном, или трофейный автомат. Один раз даже повешенный «вышел» из петли и «повесил» палача на той же верёвке.

По деревням и сёлам пошёл упорный слух: «Мёртвые встают и мстят». Участились взрывы, всё чаще гибли чины оккупационной администрации. Земля начала гореть под ногами захватчиков. Часто Гриша думал: «А может, и правда жив Диковский?»

Между дедом Кондратом и Гришуткой уже не было никаких секретов. Поэтому мальчик как-то спросил деда:

— Дедушка, а может, всё-таки жив Диковский? Говорят, что в лесу его видели.

Дед пытливо взглянул на мальчика и тихо проговорил:

— Если умеешь язык за зубами держать, слушай: Мише Диковскому пуля, по счастью, вдоль рёбер прошла, кожу здорово разорвала, крови много потерял, а так вообще — ничего. Сразу-то он сознание потерял. А немцы почему-то второй раз для верности стрелять не стали. А когда Диковский очнулся, кругом никого, он отполз в кусты, а как наши мужички пришли с лопатами, он и вылез.

— Вот отчаянный!

— Нет, Гришенька, не отчаянный. Доверие у него большое к нашему советскому человеку. Отнесли его к леснику, а потом уже пошли колхозники могилу рыть. Суток трое он пролежал в сторожке, а потом пошёл потихоньку.

— А если немцы могилу раскопают?

— Наши не дураки. Тех, кто могилу копал, уже нет, они у Диковского, а землю немцы уже вскопали местах в пяти, но без толку, пусть ищут. Теперь комендант попал в дурацкое положение. О расстреле Диковского он уже наверняка доложил начальству, а как теперь о живом мертвеце докладывать будет?

— Дедушка, — вдруг вспомнил Гриша, — а Кривин, которого расстреляли, это тот самый, которого Диковский подозревал? Значит, Семён Крикунов своё дело сделал? Разоблачили Кривина?

— Сделал, Гришенька, сделал…

— Дедушка, а если теперь…

Гриша придвинулся вплотную к пастуху и начал что-то оживлённо шептать ему на ухо.

Вязьмин внимательно слушал, кивал головой, то хмурился, то улыбался и, наконец, сказал:

— Умно ты задумал, Гришенька. За твою мать, за сестру, за Тихона их всех бы на тот свет отправить. Только опасно всё это.

— Я не боюсь.

— Рисковать с умом нужно. Ладно. Подумаем, посоветуемся, потом решим, а мысль твоя верная.