МУЗЫКАНТ В ЗАЗЕРКАЛЬЕ - toshiba

большой священнической шубы высунулась голова с

остановившимися глазами.

– Жив, отец?

– Жив. <…>

Надо было спасать Гапона.

Я сказал ему, чтобы он отдал мне все, что у него было

компрометирующего. Он сунул мне доверенность от рабочих и

петицию, которые нес царю.

Я предложил остричь его и пойти со мной в город.

Он не возражал.

Как на великом постриге, при великом таинстве, стояли

окружавшие нас рабочие, пережившие весь ужас только что

происшедшего, и, получая в протянутые ко мне руки клочки

гапоновских волос, с обнаженными головами, с благоговением,

как на молитве, повторяли:

– Свято.

Волосы Гапона разошлись потом между рабочими и хранились как

реликвия.>>

1.4. А вот – великолепный образец доверчивости несколько иного

рода. Цитирую воспоминания историка, прозаика и поэта Юрия

Айхенвальда:

<< Понимаете, я убежден, что Горб [разведчик, тесть

Ю. Айхенвальда] был человеком абсолютно честным. При том,

что многие его поступки… Я вот, например, знаю по рассказам

Евгении Семеновны [теща Ю. Айхенвальда], что за границей он

организовал отравление, убийство одного нашего атташе, который

остался в Праге, в Чехословакии – это было в 20-е годы. Или

чистка в Монголии: чекисты переодеты были – выдавали себя за

белых офицеров, которые собирают отряд в помощь китайцам,

чтобы воевать с бандитами-большевиками. Ну, люди шли на эту

удочку, а чекисты их расстреливали, как только они выезжали за

пределы города.>>[6, с. 273]

1.5. Приведу еще один отрывок из воспоминаний Юрия

Айхенвальда. Здесь, на мой взгляд, мы имеем дело со случаем

крайней доверчивости (к советской власти):

<<Теперь про Вольпина, как Вольпин туда [в Караганду] попал [в

1951 году]. Он получил, оказывается, 5 лет ссылки [неточность: не

ссылки, а высылки]. Выяснилось, что существует такая

возможность: тебя могут арестовать, предъявить 58-ю, потом ты

проходишь экспертизу, тебя признают психически больным, после

этого ты год-полтора примерно болтаешься в тюремной больнице,

где кормят нормально, прогулки, библиотека – в общем, совсем

нормальная, приличная жизнь. И после этого, мало того что тебя

не отправляют в лагерь, тебе еще дают 5 лет свободы [и

разрешают работать в школе]. Оказывается, вот таким образом

можно было спастись от советской власти, от ее карающей руки.

Это было потрясающе!>>[7]

1.6. Теперь – эпизод, заимствованный мной из воспоминаний

журналиста В.Л.Бурцева, разоблачителя Азефа. Здесь хорошо

видно, что доверчивость и недоверчивость – это, в сущности, одно

и то же:

<<На суде [имеется в виду суд над Бурцевым, устроенный

эсерами, чтобы защитить Азефа], как только началось дело Азефа,

я чувствовал к себе особенно злобное отношение со стороны

Чернова и Натансона. <…> В отношении к себе в деле Азефа я не

могу ничем упрекнуть только самого горячего защитника Азефа –

Савинкова. Чернов и Натансон не скрывали желания утопить

меня, спасая Азефа. Я был в положении обвиняемого, и мне

приходилось мириться с этим инквизиционным отношением ко

мне и отвечать на все вопросы, даже когда они делались с

злобными чувствами и даже когда этих чувств не скрывали.>> [8]

1.7. А вот еще пример выдающейся доверчивости. Видный деятель

белой эмиграции Шульгин писал о своем конспиративном

путешествии в Россию (23 декабря 1925 – 6 февраля 1926) [9]:

<<Разумеется, при скользкости моего предприятия, мне

предоставлялось вечно сомневаться: а не попал ли я в руки ловких

агентов Г.П.У.? <…> Дыхания предательства я не ощущал.

Наоборот, от всех моих новых друзей шли хорошие токи.>>

Как известно, Шульгина сопровождали именно агенты ГПУ.

1.8. В заключение – наиболее поразительный случай

доверчивости. Цитирую Лиона Фейхтвангера [10]:

<<И мне тоже, до тех пор, пока я находился в Европе, обвинения,

предъявленные на процессе Зиновьева, казались не

заслуживающими доверия. <…>

Но когда я присутствовал в Москве на втором процессе, когда я

увидел и услышал Пятакова, Радека и их друзей, я почувствовал,

что мои сомнения растворились, как соль в воде, под влиянием

НЕПОСРЕДСТВЕННЫХ ВПЕЧАТЛЕНИЙ [выделено мной –

А.Л.] от того, что говорили подсудимые и как они это говорили.

Если все это было вымышлено или подстроено, то я не знаю, что

тогда значит правда. <…>

В первую очередь, конечно, [сомневающимися] было выдвинуто

наиболее примитивное предположение, что обвиняемые под

пытками и под угрозой новых, еще худших пыток были

вынуждены к признанию. Однако эта выдумка была опровергнута

несомненно свежим видом обвиняемых и их общим физическим и

умственным состоянием. <...> Тем не менее противники процесса

предпочитают хвататься за самые абсурдные гипотезы

бульварного характера, вместо того чтобы поверить в самое

простое, а именно, что обвиняемые были изобличены и их

признания соответствуют истине. <…>

Если бы мировому общественному мнению представить не только

то, что говорили обвиняемые, но и как они это говорили, их

интонации, их лица, то, я думаю, неверящих стало бы гораздо

меньше.

Признавались они все, но каждый на свой собственный манер:

один с циничной интонацией, другой молодцевато, как солдат,

третий внутренне сопротивляясь, прибегая к уверткам, четвертый

– как раскаивающийся ученик, пятый – поучая. Но тон, выражение

лица, жесты у всех были правдивы.>>

P.S. А.С. Есенин-Вольпин рассматривал сходные вопросы в своей

статье «Теория диспутов и логика доверия» [11]. Вот что он, в

частности, пишет:

<<Источник доверия должен иметь определенный акт доверия к

нему, без чего он считается подозрительным.>>

<<Основаниями к акту доверия могут служить доказательства и

ВОСПРИЯТИЯ БЕЗОШИБОЧНОСТИ ИСТОЧНИКА [выделено

мной – А.Л.], а также ранее принятые суждения и правила.>>

<<Неподозрительный источник доверия всегда предпочитается

подозрительному, за исключением случаев, когда считается

обоснованным обратное предпочтение.>>

<<Отмена акта доверия, совершенная по ошибке, отменяется, чем

восстанавливается этот акт и все акты принятия суждений,

отмененные в силу этой ошибки.>>

По-моему, Лион Фейхтвангер был вооружен именно этой крайне

полезной теорией…

Москва, 2008–2012

[1] Чуковская Л.К. Записки об Анне Ахматовой, т. 2. – М.: Время, 2007,

с. 247, 361–362.

[2] См. Ардов М. Монография о графомане. – М.: Захаров, 2005, с. 75–79.

[3] Фромер В. Реальность мифов. – Иерусалим: Гешарим, 5764; М.:

Мосты культуры, 2003, с. 404.

[4] Троцкий И.М. III Отделение при Николае I. – Л.: Лениздат, 1990, с.

127–128.

[5] Рутенберг П.М. Убийство Гапона. – М.: Слово, 1990, с. 11–13.

[6] Айхенвальд Ю.А. Последние страницы. – М.: Изд-во РГГУ, 2003.

[7] Там же, с. 247. Для сравнения приведу цитату из лагерных

воспоминаний Януша Бардаха, опубликованных Люсьеном Фиксом

(Заметки по еврейской истории , 2012, №4):

<<… доктор Пяседский сказал: «Мне кое-что известно о докторе

Ситкине. <…> Ситкин был восходящей звездой в московской

психиатрической больнице имени Краснушкина. Как и все психиатры в

Советском Союзе, он тесно сотрудничал с НКВД. Он обязан

докладывать директору госпиталя и начальнику НКВД о поведении

каждого больного. В Москве арестованных, которые отказывались

давать показания против других, направляли в больницу имени

Краснушкина. Доктор Ситкин был один из психиатров, которые

должны были вырывать у них показания. Используя имеющиеся в его

распоряжении химические препараты, он добивался показаний у ведущих

советских и партийных официальных лиц. Он также использовал

электрошок, вызывал судороги и делал операции лоботомии…» >>

[8] Цит. по: Джанибекян В.Г. Азеф: король провокаторов. – М.: Вече,

2005, с. 223.

[9] Шульгин В.В. Три столицы. Путешествие в красную Россию. –

Берлин: Медный Всадник, 1927, с. 63–-64.

[10] Фейхтвангер Л. Москва 1937. – М.: Захаров, 2001, с. 88–96.

[11] См. Есенин-Вольпин А.С. Избранное. – М.: Изд-во РГГУ, 1999,