Родной угол - Георгий Николаевич Саталкин

дворе, он толкнул пальцами дверь. Подслеповато щурясь, собака понюхала вослед ему воздух. Затем, припав на передние лапы, сильно и сладко потянулась, зевнула и поволокла цепь в будку.

На кухне Федор Филиппович бережно повесил «москвичку» с выбелинами облысевших складок (плащ он оставил в сенцах), стряхнул к порогу влагу с ушанки. Постояв, осмотрев плиту, стол, ведро с остатками угля и горку дров под открытой духовкой, он принялся стаскивать сапоги. Когда они были сняты, он размотал портянки и с интересом их обследовал: поколупал ногтем почерневшие следы от ступней и зачем-то даже понюхал их. Запах ему не понравился, и он тихо покачал головой.

Наконец, после шумного умывания он сел за стол обедать да и поужинать заодно.

Внушительное это было зрелище — Федор Филиппович за трапезой. Огромный, с черно-красными щеками, низким лбом, длинными глазами, черные зрачки которых глядели с мрачноватым вниманием, он возвышался над мисками, хлебницей, тарелками, графином с водой этаким осевшим стогом.

Кушал Федор Филиппович неторопливо. Пережевывая пищу, часто задумчиво поднимал голову, как будто прислушивался к тому, как проходит она в отведенное для нее место и в порядке ли укладывается там.

Сегодня он опорожнил миску борща со стручком перца, который предварительно хорошенько раздразнил ложкой. Затем уплыла глиняная чашка вареников, желтых от масла, вслед за нею размял сладкую кашку и ее прикончил. Он взялся уже за крынку с молоком, когда из сеней вошла жена, женщина грузная, но с сухим белобрысым лицом и хрящеватым, как бы плашмя лежавшим носом. Вошла она с тазиком в руках.

— Холодец я сегодня варила, думала, к утру захолонет, а он уже и того, застыл весь… Так шо? — Она посмотрела на мужа, который, отдуваясь, тупо оглядывал стол. — Такой удачный получился, что и сама удивляюсь.

Федор Филиппович попробовал: холодец действительно вышел удачным, с завлекательным чесночным душком. И как-то незаметно для самого себя он оголил и этот тазик и удивленно посмотрел на жену — та прикрыла оба глаза в знак одобрения.

— Ты сегодня в городе был… К дочке не заглядал ненароком?

— Хотел, да где там! Запчасти доставал… Двадцать три человека на них сидят — тот наряд, этот печать, другой визу, пятый резолюцию — а мамонька ты ж моя! — зажмурившись, закачал восхищенно головой Федор Филиппович и вдруг грозно, вспышкой расширил глаза: — На склад пришел — получать нечего!

— Ну и как же ты? Достал?

— Та, — крутнул неопределенно головой Федор Филиппович, и Мария Григорьевна, догадавшись, что муж добыл то, что нужно ему, самодовольно улыбнулась. — А тут приехал, иду-бреду, глядь — а в хате Павла Костюхова гулянка. Это по какому такому случаю? Интересно!

— Нехай себе гуляют. Дураки: в такую грязюку и водку пить! Это ж как свиньи придут домой, — засмеялась она.

— Так-то оно так, только представь себе — Ленька Лапшин тоже там, ага. Водочку преспокойненько пьет.

— Ну и что?

— Как что?

— Он тебе сильно нужен, этот Лапшин?

— Не-ет, погоди. Ты не того, тут дело не простое. Знай я заранее, так Павло бы ему не только приглашение, а и… десятой дорогой его обогнул.

— Ну да, конечно… Так Павло тебя и послушал. Ты не очень-то распоряжайся, Федор, — начала вдруг сердиться Мария Григорьевна. — Чего ты вцепился в него? Нет, интересное дело! — воскликнула она возмущенно. — Кто на тебя с крыши прыгал? Мало не убил, а ты все «Леня, Лапшин, дорогой товарищ», а?

— Может, то и не он, — то хватая себя вытянутыми руками за коленки, то поднимая ладони над ними, задумчиво произнес Федор Филиппович.

Искоса, с каким-то жгучим неодобрением Мария Григорьевна наблюдала за этой грузной раскачкой.

— Да все знают, что это он, один только ты у меня не знаешь. А хоть спасибо тебе сказать или там благодарность с пальчика б каплю — да ни боже мой!

— Так что ж! — глаза у Федора Филипповича горячо увлажнились. Подняв к потолку голову, он заморгал ими; то, что говорила супруга, истинной было правдой — за свои заботы хотя бы и об этом Лапшине ни благодарности, ни грамоты он не получил. И обида иной раз и прорывалась или как-то намеком давала о себе знать. Но он с нею боролся, сажал ее на цепь, как собаку, чтобы не бросалась она, взяв себе волю, на людей.

— Нет, ты не обижайся, — продолжала Мария Григорьевна, — а люди с тебя смеются, так ты и знай… Хоть бы тебе деньги, — вдруг засмеялась раздраженно она, — за этого Лапшина платили.

— Да какие там деньги, что ты говоришь? — отвернулся Федор Филиппович в каком-то кислом протесте.

— Я ж говорю — добрый.

Роток у Марии Григорьевны запекся, щеки тоже зажглись, как два перезрелых яблочка, краснели на желтоватом ее лице. Выговаривая мужу, она согнутым пальцем, словно по стеклу, стучала в пустоту перед собой.

Уронив голову на грудь, опершись прямыми руками о расставленные колени, он вздыхал то тяжело, то жалобно, иногда поднимал виноватые глаза на жену, прихлопывая себя по коленям ладонями, то опять начинал таращиться в пол. Объяснить ей все равно ничего не объяснишь, а видом своим покорным, вздыханиями успокоить супругу следовало.

III

Наконец, удовлетворившись остережениями и поучениями, она занялась своим делом, гремя у плиты посудой и хлюпая водой.

Приоткрыв глаза, Федор Филиппович грузно сидел на стуле, который, казалось, напрягал все свои силешки, чтобы не сломиться под этой тушей. Кошка, которая аккуратненько лежала на полу под духовкой, уютно дремала, чутко, однако, поводя острыми ушами. И так же чутко сторожила душа Федора Филипповича: что там, в доме у Павла Костюхова? Что делает, что говорит, сколько выпил, наконец, с кем шашни заводит Ленька Лапшин?

Вдруг он начал одеваться: портянки, горячие и влажные еще в середине и сухие по краям, сапоги, «москвичка», шапка — все это мгновенно очутилось на нем. Мария Григорьевна с принужденной улыбкой следила за его действиями.

Собравшись, он открыл дверь в сени и позвал туда кошку: кс, кс, кс, махнув ей рукой — айда, выходи. Ярко распахнув зеленые глаза, та с места не тронулась. Федор Филиппович махнул на проход рукой еще энергичнее, круче.

— Брысь, лежишь, мех греешь!

Припадая к полу, кошка шмыгнула в дверь. Повернувшись всем могучим туловищем своим к супруге, он тихонько ей пояснил: нехай погуляет.

— Она тебе мешала? — уязвленно спросила Мария Григорьевна.

— Ей свежим воздухом дышать нужно.

— А ты в какой наряд дышать собрался?

— Да в какой там наряд, ты шо? Гляну только, какая погода.

Закрывая двери, Федор Филиппович услыхал, как ударилось что-то стеклянное об пол. Бей посуду, бей, чертова баба! Усмехнувшись, он упрямо крутнул