Французская любовь. Как это бывает. Немного о любви - Григорий Жадько

– А вон и яхта с красными парусами. А ты говорила Грин,… сказки!!?… Смотри! Раздевайся и быстрее в море.

– Ой! Волны!

А как ты хотела?!!!… Сиди на берегу. Это тебе не Турция, не Мармарис с черным как будто грязным песком и озерным шепотом совсем без волн. И здесь лучше, чем в Римини или Пезаро хоть там и родился Джоаккино Россини. Помнишь, их мелководный пляж на полкилометра пути, что убьет любое желание окунуться в воду?

– Другой разговор. Держись за меня. Утонем так вместе.

Удары в живот. Прохлада и соль. От белых бурунчиков легкая водяная пыль. Мы плывем. Кровь вода и вино и остывает горячее тело. Волны качают нас, убаюкивают. Вниз. Вверх. Хорошо. Слепит низкое солнце. Путь обратный тяжел. Мы свалились, будто деревья. И сердце клокочет, и горячий песок подгребаем, и можно уснуть. Легкий сон йод, ракушки и белые чайки… Путин, Медведев, гармошка, играют в четыре руки. … Россия трещит пополам,… просыпаюсь, иду смыть песок и остатки страшного сна. Волны теплого моря обнимают меня, и я забываю несчастную страну, откуда я родом.

Мы возвращаемся, скрывается солнце. Последние красные отблески дарят нам окна Паломы и Арабелы. Как белый теплоход вдали возвышается и горит огнями Адмирал.

Дорога идет наверх. В маленьких придорожных ресторанчиках начинается кипучая жизнь. Чуть не обжигая ветви ольхи, в Амшоре вспыхивает неосторожное пламя в огромном круглом тандыре, а у соседей в Ривьере, два подростка с красными лицами крутят на деревянных ручках туши баранов. Древесные угли мерцают рубиновыми отблесками. С парнишек льется пот, который они постоянно смахивают рукавами. А в нижнем ресторане под горой, повар в белом огромном колпаке, который съехал набок, колдует над большими кастрюлями, протыкает содержимое узким штырем, на аптекарских весах взвешивает приправы и кидает их в полуготовые блюда.

Переодевшись, мы возвращаемся и заходим в Пармус. Полосатый полог закрыл небо, унылые столики почти пусты и зеркально блестят. Ты убираешь сумочку под стол. В ней аккуратно завернутыми лежат мелкие ракушки, две веточки лаванды и пара маленьких шоколадок которым судьба – побелеть от старости в нашем ящике письменного стола.

Мы поправляем мягкие заботливые подкладки на креслах и устраиваемся удобней. Но никто не хочет нас обслуживать. Вдруг в кафе вваливается огромная толпа немцев. Громкие бесконечно лающие звуки их речи приводят нас в оторопь. Они перебивают друг друга, и речь их звенит, кажется не в ушах, а в сознании. «Гитлер капут! Приехали!» Забегали, заюлили официанты в предвкушении большого куша, а мы грустно переглядываемся и уходим. Нас окликают, но поздно…

Мы проходим Ангел Стейк, где подают наверно самые большие стейки из когда-либо приготовленных на этом побережье. Не специально задерживаемся у бара Микки-Мауса. Просто из-за большой статуи мультипликационного героя на тротуаре пропускаем бесконечную вереницу людей. Бар специализируется на пиццах, гамбургерах и омлетах и туда лучше ходить в первой половине дня.

Нам дальше! Мы чуть не садимся в Экзотике, лучшем рыбном ресторане с большим количеством морских обитателей. Их готовят надо сказать весьма отменно. И наконец, чуть отойдя в сторону, попадаем на открытую круглую веранду грузинского ресторана «Пиросмани», стоящую на возвышенности. Крутая лестница в пять ступеней ведет наверх. Мы сидим как на деревянной танцплощадке, только легкий плетень из подобия камыша, частично загораживает нас от остального мира.

На небольшой сцене и на колоннах у входа висят небольшие репродукции Нико Пиросмани выполненные в сельском стиле и с простыми деревенскими сюжетами. Талантливый грузинский художник, как и положено истинно великим, большую часть времени прожил в полной нищете, ночевал в подвалах, а рисовал зачастую за неимением средств на клеенках снятых со столов. Предупредительные официанты в белоснежных рубашках и черных узких брюках говорят по-русски почти безупречно, если не считать акцента. Они подлетели почти мгновенно, не успели мы приземлиться.

– Шалаплави будешь? – спрашиваю я, заглядывая в меню.

– А что это, – говоришь ты, хмуря брови.

– А Джонжоли? Или тебе лучше Каурму?

– А там ничего попроще нет?

Я советуюсь с официантом. Не молодой, но статный грузин предупредительно склонился, придерживая через руку полотенце. Мы заказываем тушеное мясо в красном соусе. Соус это уваренное помидорное пюре с толчеными грецкими орехами, чесноком, кинзой, укропом и кусочками баклажана.

– Только пряностей, в смысле красного перца, не переложите! – предупреждаю я.

Он улыбается и приносит два бокала белого холодного вина на подносе.

– Мы же еще не заказывали, – говорю я ему.

Он улыбается обезоруживающей белозубой улыбкой:

– Соотечественникам подарок!

– А как же ваш президент Саакашвили…?

– Мы все родились в одной стране,… пусть они дерутся…

Приносят мясо в чугунных черных сковородочках.

– Может, продолжим белое, – говорю я тебе, – закажем Эрети или Цинандали?

– Это не рыба – с мясом лучше красное.

– Тогда Саперави или Напареули?

– А Киндзмараули нет? – спрашиваешь ты, извлекая из памяти, единственное грузинское вино, которое ты знаешь.

– Есть. Но давай попробуем нового?

– Тогда второе, то, что на букву «Н».

– Напареули? Оно самое дорогое, у тебя нюх на хорошие вина и хороших мужчин.

– На счет первого пожалуй соглашусь,… а вот про второе… не знаю, – говоришь ты, лукаво улыбаясь, – надо подумать.

– Да точно! – говорю я. И нам приносят запотевшую бутылку.

Три джигита сидя по-турецки приветствуют нас с этикетки. Надпись по-русски гласит, что это «Тифлисский винный погреб».

– Слушай мясо попробуй! … … Обалдеть! – говоришь ты и прыскаешь смехом.

– Хочешь, я узнаю рецепт?

– Сиди. Рецепторщик. И вино, лучше, чем Кинзмараули.

– Это же марочное, – говорю я важно, и губа у меня едет вниз от удовольствия.

– Мы влезаем в бюджет?

– Наверно. Я забыл кошелек, и мне все равно, – легко говорю я, улыбаясь одними глазами.

– Так опять!? Твои штучки!

– Что ж! Оставлю тебя в залог.

– Можешь не возвращаться,… этот ужин будет за счет заведения… и все будут довольны.

– Придется получше поискать в карманах, – притворно морща лоб, говорю я.

В ресторанчик пришла и села недалеко от нас молодая русская пара с бледными лицами. На голове девушки была большая светлая шляпа. Он был необычайно худ, с узкими плечами и в очках. До нас донесся разговор:

– Дорогой, неужели мы завтра будем купаться?

– Конечно. Если бы рейс не задержали, мы сделали это сегодня!

– Не верится!!! Я так счастлива! Ты не представляешь.

Молодой человек положил свою ладонь, на руку девушки, лежащую на столе, и ласково провел по ней, слегка касаясь:

– Потерпи еще самую малость…

Девушка посмотрела на него влюбленными глазами и улыбнулась.

Со стороны моря донесся низкий звук корабельного гудка. Очевидно, встречное судно ответило ему на полтона выше. Будто испугавшись этого, замолчала музыка в ресторане. Только стали доноситься из кухни перестук ножей и тихая грузинская речь.

– Не хочу домой, – вдруг совершенно серьезно и сухим изменившимся голосом говоришь ты.

– Давай еще посидим.

– Не хочу домой.

– В Россию?

– В Россию.

Мы молчим, и нам становится неуютно. Огни ресторана уже не так ярко горят, и вкус вина кажется приторным.

– Тут немножко осталось,… допьем? – говоришь ты скучным голосом.

– Конечно. Если это поможет.

Я разливаю остатки вина. Последняя капля падает на белую скатерть и, расплываясь, бледнеет.

Я оставляю по счету и на чай. Мелочь, что болтается в кармане, уже вряд ли пригодится. А соотечественникам будет приятно. Мы, молча, взявшись за руки, уходим из заведения и идем,… и идем, и все умирает в наших душах, посыпается пеплом.

Какой сегодня день? Он чем-то примечательный?

Что-то грустно сегодня. … Грустно и печально, …мы прощаемся с чудесной и неповторимой страной Болгарией.

20.04. 2013г.

Немного счастья когда шел дождь

Девушка в красной накидке. х.м. 40х50 Худ. Жадько Г. Г.

Тогда мне было 23 или 24 точно не помню. Я дружил с одной девушкой, не со своей будущей женой, с другой девушкой, и она нравилась мне. Она была хороша. Необыкновенно хороша, и что-то в ней было, что потом я искал, в других девушках. В других девушках и в своей жене. В то время мы дружили не так, как дружит молодежь сейчас. Наши отношения были чисты, непорочны, хотя иногда, не скрою, мы были на грани фола. Но мы всегда останавливались. Чего это нам стоило, наверно это можно понять.

Жил я тогда с сестрой в доме родителей на Северном поселке. Есть такое место на краю Новосибирска. Немного частных домов и много улиц, Игарская, Тайшетская, Тамбовская, Тагильская, Целинная, у края ближе к аэродрому Пятигорская и шесть электронных переулков. Из достопримечательностей у нас – был асфальтный завод, который засыпал всю округу асбестом, так что даже собранную малину порой приходилось обмывать от белого налета. Близ него были бараки, которые строили заключенные временно для себя, а потом стали жить гражданские, и постоянно. И была еще, окруженная глухим высоким забором больница для сифилитиков.