От Бисмарка к Гитлеру - Себастьян Хаффнер

Бисмарк был глубоко оскорблён: при всех своих угрожающих жестах он имел в виду оборону, а не нападение, и он реагировал с глубоким, в том числе с личным ожесточением в отношении правивших тогда английских и русских государственных деятелей. В особенности это касалось русского канцлера Горчакова. Важнее нечто иное: лишь с момента «Кризиса войны на пороге» в 1875 году «кошмар» французского реванша сменился для Бисмарка «кошмаром» коалиций. И лишь с этого времени можно говорить об активной мирной политике Бисмарка — политике, которая отождествляла интересы Германского Рейха с предотвращением войны между европейскими великими державами. Это та политика, которая ныне составляет славу Бисмарка. Но заслуживает глубокого размышления то, что и ему не удалось уберечь Германский Рейх от опасных конфликтов.

Основы своей мирной политики Бисмарк изложил в знаменитом предписании Киссингеру от 1877 года, в котором ключевым было: «Картина, которая мне представляется: не какие-либо приобретения территорий, но такая политическая ситуация, в которой все державы, кроме Франции, нуждаются в нас, и вследствие своих отношений друг с другом по возможности воздерживаются от коалиций против нас». К этому еще подстрочное примечание: оно касается двух слов: «кроме Франции». Еще в 1860 году Бисмарк в письме к своему тогдашнему наставнику Леопольду фон Герлаху писал, что несмотря на все сомнения, он должен держать открытой возможность совместных действий также и с Францией, «поскольку нельзя играть в шахматы, когда из 64 клеток на доске 16 являются запретными». Теперь же он принимает это ограничение как неизбежное. Поистине ужасная помеха, если призадуматься.

В остальном политика Бисмарка означала гораздо более существенный отказ. Её можно сформулировать в пяти пунктах:

1. Отказ от какого бы то ни было территориального приращения в Европе.

2. В связи с этим подавление всех экспансионистских устремлений в Германии, в особенности великогерманских устремлений.

3. Постоянное развенчание иллюзий о возможности присоединения всех «неспасенных» немцев, которые с момента образования рейха остались исключенными из него, в особенности австрийских и балтийских немцев.

4. Категорическое неучастие в заокеанской колониальной политике остальных европейских держав. Это напротив должно было служить тому, чтобы эти державы отвлечь вовне, «на периферию» и удержать их от коалиций против европейского центра.

5. Если необходимо, активное предотвращение войн внутри Европы, в том числе и когда Германский Рейх не участвует непосредственно или не является заинтересованной стороной. Германский Рейх должен был играть роль свинцового груза внутри Европы, если представить её в образе сверхустойчивой игрушки «ваньки-встаньки». Это основывается на том знании, что европейским войнам всегда присуща тенденция к расширению.

В целом чрезвычайно респектабельная мирная политика, и такая, что в Германском Рейхе после ухода Бисмарка она никогда так и не нашла последователя. Впрочем, нельзя сказать, что она в своё время стала популярной в Германии. «Всемирно-политическая» динамика Германии Вильгельма II., ревизионизм Веймарской республики и захватническая политика Гитлера возбуждали совсем иной восторг. Но действительно исключительным является то, что и самому Бисмарку, при всём его желании и величайшем политическом мастерстве не удалось удержать свой Германский Рейх от опасных конфликтов. В этом отношении как раз история периода правления Бисмарка приводит к мысли, что его рейх с самого начала был несчастливым учреждением, возможно таким, которое невозможно было спасти. Всем последователям Бисмарка можно приписать определенные ошибки, которых можно было бы избежать. Но нельзя представить себе другого человека, который бы лучше, чем Бисмарк после 1871 года сохранял, консолидировал и хотел сделать своих соседей прочными составными частями европейской системы государств, по возможности незаменимыми. Если в конце концов и ему это не удалось — то может быть, ошибка была заложена в самом существе предмета?

Первые три пункта своей уточненной, представленной выше внешнеполитической программы Бисмарк проводил железной рукой, невзирая на сильное недовольство и сопротивление. От четвёртого — воздержания от колониальных захватов — он сам в 1884–1885 гг. на время отступил. Но ничто не имело таких роковых последствий, как величайший триумф его пятого пункта программы — предотвращение войны посредством кризисного управления — на Берлинском конгрессе в 1878 году. С него начинается, как отчетливо можно видеть в ретроспективе, дорога Германского Рейха в Первую мировую войну.

Обратимся сначала к враждебной программе Бисмарка колониальной политике, хотя она относится к более позднему времени, поскольку с ней легче разобраться: это редкий эпизод без обнаруживаемых последствий на длительном отрезке времени.

В 1884 и 1885 году четыре больших африканских области, в которых уже до того существовали частные торговые колонии немецких предпринимателей, были официально объявлены Бисмарком находящимися под защитой Германского Рейха: Того, Камерун, Германская Восточная Африка[8] и Германская Юго-Западная Африка[9]. Факт как таковой является несомненным. Но относительно мотивов Бисмарка единства в рядах историков не было никогда. Ганс-Ульрих Велер, который представил на эту тему объёмное исследование, обобщил их в определении «социал-империализм». При этом он смог сослаться в этом отношении на самого Бисмарка, когда Бисмарк в январе 1885 года обратился к немецкому послу в Лондоне (который из-за германо-английских трений, что принесла с собой новая колониальная политика, нисколько не был в восторге от этой ситуации). Он писал послу, что колониальный вопрос «по причинам внутренней политики» становится вопросом жизни. Но по сути это заменяет одну загадку другой: что это были за «причины внутренней политики»? Велер представляет целый пакет возможных внутриполитических мотивов: экономическая депрессия, особенно обострившаяся как раз после 1882 года, «колониальный дурман» в общественном мнении как предполагаемый выход из ситуации, определенная боязнь попасть к шапочному разбору в отношении сокращения неподеленных областей Африки, также предвыборная борьба 1884 года, и наконец бросающееся в глаза совпадение по времени колониальной политики с равным образом новой политикой социального страхования, в общем и целом — потребность при ослаблении триумфальных чувств от происшедшего более чем за десять лет до этого основания рейха создать новый национальный фактор объединения.

Для меня более убедителен другой мотив, который Велер приводит лишь как «побочный аспект». В соответствии с ним трения с Англией, которые принес с собой неожиданный поворот к колониальной политике, как раз намеренно искались Бисмарком в 1884–1885 гг., и притом по исключительно внутриполитической, даже по личной причине. Это делалось ввиду угрозы создания либерального «кабинета Гладстоуна» при кайзере Фридрихе III. По свидетельству позднейшего рейхсканцлера Бюлова сын Бисмарка Герберт доверил ему следующую информацию: «Когда мы вступили на путь колониальной политики, кронпринц еще не был болен, и мы должны были рассчитывать на длительное правление, при котором доминировало бы английское влияние. Чтобы предотвратить это, следовало внедрить колониальную политику, которая в любой момент времени могла вызвать конфликты с Англией». Существует также ещё более определенное — правда, еще менее прямо выраженное — высказывание самого Бисмарка в этом смысле. Если это объяснение соответствует действительности, то тогда «внутренние причины» для неожиданного поворота Бисмарка к колониальной политике становятся совершенно очевидными: с его помощью Бисмарк превентивно боролся за свое собственное положение. Прежде чем осуждать его за это, следует подумать о том, что он считал колониальные споры с Англией контролируемыми (как оказалось, по праву), однако самого себя — пожалуй с весомым правом на это — рассматривал как незаменимого.

Не будем забывать: Бисмарк никогда не был диктатором, никогда не был конституционным властелином. Он был прусским премьер-министром и немецким рейхсканцлером, которого всегда можно было уволить. То, что с начала кайзеровского рейха была почти двадцатилетняя «эпоха Бисмарка», это была конституционная аномалия, объяснимая только непредвиденным долголетием кайзера Вильгельма I. В своем собственном положении Бисмарк всегда зависел от того, что он всегда сохранял кайзера на своей стороне (будь это добровольно или же под давлением), что в заключение, после вступления на трон Вильгельма II. стало видно лишь отчетливее. Теперь же, в 1884 году, кайзер Вильгельм I. был уже очень стар. Следовало учитывать его естественный уход из жизни в любой момент. Однако кронпринц Фридрих, который тогда стал бы кайзером, был либералом, женатым на англичанке, на него оказывала влияние его жена, и он всегда совершенно открыто объявлял, что хочет проводить внутри страны более либеральную политику, а во внешней политике примыкать к Англии. Чтобы противодействовать этому, чтобы затруднить кайзеру, его, Бисмарка, замену на мыслящего совсем по-иному рейхсканцлера, Бисмарку требовалось антианглийское настроение в стране, и он его умышленно подогрел колониальной политикой, как мне представляется. В пользу такого толкования говорит также то, что Бисмарк в конце восьмидесятых неожиданно отказался от колониальной политики, когда старый кайзер против ожиданий прожил еще почти до своего 92-го дня рождения, в то время как кронпринц смертельно заболел. Тем самым угроза немецкого «кабинета Гладстоуна» была преодолена, положение Бисмарка обеспечено — и его интерес к немецким колониям угас столь же быстро, как он воспламенился. Наиболее известное высказывание Бисмарка против колониальной политики относится к 1888 году. Один из энтузиастов колоний посетил Бисмарка, расстелил перед ним большую карту Африки и указал ему, что за сокровища там находятся. Тогда Бисмарк сказал ему: «Ваша карта Африки конечно же очень хороша, но моя карта Африки находится в Европе. Вот здесь Россия, а вот здесь Франция, и мы посредине. Вот моя карта Африки».