Сочинения - Борис Поплавский

1930

Дух музыки

Над балом музыки сияли облака,Горела зелень яркая у входа,Там жизнь была, а в десяти шагахСинела ночь и плыли в вечность годы.Мы танцевали нашу жизнь под шумОгромных труб, где рокотало время,Смеялся пьяный видя столько лунУснувших в розах и объятых тленьем.На зовы труб, над пропастью авгурной,С крылами ярких флагов на плечах,Прошли танцоры поступью бравурной,Как блеск ракет блуждающих в ночах.Они смеялись, плакали, грустили.Бросали розы к отраженьям звезд,Таинственные книги возносили,Вдали смолкали перейдя за мост.Все исчезало, гасло, обрывалось,А музыка кричала «Хор вперед»,Ломала руки в переулке жалостьИ музыку убить звала народ.Но ангелы играли безмятежно.Их слушали: трава, цветы и дети,Кружась, танцоры целовались нежноИ просыпались на другой планете.Казалось им они цвели в аду,А далеко внизу был воздух синий.Дух музыки мечтал в ночном садуС энигматической улыбкой соловьиной.Там бал погас. Там был рассвет, покойЛишь тонкою железною рукойНаигрывала смерть за упокойВставало тихо солнце за рекой.

1930

Angelique

Солнце гладит прозрачные льды.Спит лицо восходящей зимы.

Солнце греет пустые цветы,Что растут за стеной темноты.

Нежный мир пребывает во льду.Спит с полярной звездою на лбу.

Но совсем на другой сторонеСам себя видит отрок во сне.

На ките, на плешивой луне,Дом любви видит призрак в стекле,

Металлических птиц в хрустале,Пароход на зеленой скале,Аполлона что спит в земле.

Но поет граммофон под землей,Дева ходит в реке ледяной,

И над крышами дворцов и дачПролетает футбольный мяч.

Этот мир, фиолетовый блеск.Страшный рев отлетающих звезд.

Дикий шик опереточных див.Возвращающийся мотив.

И проходит процессия душПод мечтательный уличный душ,

И у каждой печаль и вопрос,Отрицательный адский нос.

А над ними на хорах в тюрьме,Ряд иной проплывает во тьме,

Удивительных спящих лиц,Не глядевших, не павших ниц.

Но меж ними волшебство и дождь,Слой безумный, там адова дочь,

Отвратительный прекрасный циркГде танцовщицы и мертвецы.

1926–1930

В отдалении

Было тихо в мире, было поздно.Грязный ангел забывал свой голодИ ложился спать под флагом звезднымПостепенно покрывавшим город.

А над черным веером курзала.Где сгорел закат костер печали,Тихо небо растворяло залы.Ночь на башне призраки встречали.

Голоса их были безмятежны.Все что было спало перед нимиНа святой равнине белоснежной.Все что будет плыло еле зримо.

На краю небес, на грани ночиПросыпались звезды, снились очи.Далеко внизу луна всходила.И ночная птица тихо выла.

С башни пело время, гасла башняИ луна кралась в одной рубашке.Грязный ангел спал в лучах рассвета.И к нему с небес плыла комета.

1928

Зима

Абраму Минчину

Розовый свет опускается к белой долине,Солнце встает, занимается небо души.Ангел танцует в лучах золотой мандолины,В парке замерзших деревьев блестят камыши.

Утро зимы начинается заревом снега.Падает вечность бесшумно на теплую руку,Чистая вечность спускается к телу, как нежность.И исчезает припав к воплощенному духу.

Мертвое солнце на розовом айсберге дремлет,Тихо играет в темнице оркестр заключенных.Черные души с огнями спустились под землю.В небо поднялись священные тени влюбленных.

Снег мироздания падает в воздухе черном.Дева рассвета блуждает среди экипажей;Тихо за ней наклоняясь процессией скорбнойШествуют сонные, желтые призраки газы.

Все засыпает, на башнях молчат великаны.Все изменяется к утренним странным часам,Серое небо белесым большим тараканомВ черное сердце вползает нагим мертвецам.

1930

Вспомнить — воскреснуть

В безысходном кривом переулкеЧерный, страшный фургон проезжал,На камнях ежедневной прогулкиКарлик солнце раздавлен лежал.

Мы спустились под землю по трапу,Мы искали центральный огонь,По огромному черному скатуМы скользнули в безмолвье и сон.

В бесконечных кривых коридорахМы спускались все ниже и ниже.Чьих-то странных ночных разговоровОтдаленное пение слышим.

«Кто там ходит?» — «Погибшая память». — «Где любовь?» — «Возвратилась к царю»Снег покрыл, точно алое знамя,Мертвецов, отошедших в зарю.

Им не надо ни счастья, ни веры,Им милей абсолютная ночь,Кто достиг ледяного барьераХочет только года превозмочь.

И свернувшись в кровати, как детиВеликанов ночных обмануть,В мир зари отойти на рассвете,Отошедшую память вернуть.

Остров смерти

Дине Григорьевне Шрайбман

Сонно алые трубы пропели мою неудачу,Мне закрылись века, покрывается снегом река,Я на острове смерти лежу неподвижно и плачу.И цветут надо мной безмятежно огни облака.

Там весна золотая и странное долгое лето,И какие-то белые башни, где сонная музыкаТихо к ним подлетает из темного неба комета,Но играющий в башне священной не спит и не слышит.

Там на большой высоте повторяется голос пропевший.Все встречаются снова смеясь на большом расстоянье.Точно зимнее солнце больное сквозь лес облетевшийВ отдалении видит покинутый сон мирозданья.

Я забыл имена, я уснул посредине дороги,Молча желтую шляпу снял древний каштан надо мною,Солнце долго прощаясь стояло на синем порогеИ ушло, показавшись над холодом красной луною.

На траве излучается иней. Как в будущем мире,Сквозь туман отдаленные трубы поют на вокзале.Я давно Тебя видел уснувшей в зеленом эфире,Было много народу и звезды горели в курзале.

Плыл на розовом небе таинственный флаг охлажденья,Отдаленная музыка в гладкое море вливалась,Где-то в воздухе чистом (казалось то плакал младенец).Отдаленное пенье пустого трамвая рождалось.

Я тогда уже понял, что мало мне вечности будетЧтоб обдумать, какой был над морем таинственный вечер,В ожидании снега смеялись и морщились люди,И газетчик о смерти кричал у подъезда аптеки.

Дух воздуха

Анне Присмановой

Дева осень вышла из рая.Небо сине до самого края.

Тихо в вышних морях светлоокихТонет белый корабль одиноких.

Под березою в желтом лесуСпит прекрасный лесной Иисус.

Кроткий заяц стоит над нимГреет лапу о желтый нимб.

Дева осень ты хороша,Как погибшая моя душа.

Ты тиха, как рассветная мглаВ которой она от земли ушла.

Боже Господи, как легко,Как глубоко, как от земли далеко.

В темном доме она жила.Никому не сделала зла.

Много плакала, много спала.Как хорошо что она умерла.

Если Бога и рая нет,Будет сладко ей спать во тьме.

Слаще, чем лежать в золотом раюКуда я за ней никогда не приду.

1927–1930