Закон моря - Виктор Федотов

    Сергеев хотел уж было крикнуть: «Ложись!», понимая, что тогда атака захлебнётся и неизвестно, что станет со всем десантом, но в это самое мгновение взгляд его скользнул по едва приметной мокрой тропинке. «Значит, по ней ходят, раз протоптана! Не зря же её на дороге протоптали!» Он знал, что и в этом случае риск слишком велик. Но надо попытаться исключить его хотя бы для других...

    — Дорога заминирована! — крикнул он, обернувшись. — За мной, по тропинке! Ни шагу в сторону! — И кинулся вперёд, резким рывком уходя от товарищей: если он подорвётся, они поймут, в чём дело.

    Десантники теперь уже цепочкой бежали следом за ним.

    Словно обнажённое, колотилось сердце: только бы миновать эту страшно длинную тропинку, только бы она не подвела! Ещё каких-нибудь пятнадцать-двадцать шагов, всего лишь пятнадцать-двадцать шагов по этой тропинке, а там поворот за угол дома — и конец дороге, там можно расслабиться, хотя бы шаг в сторону сделать...

    Из темноты навстречу хлестнуло вдруг пулеметной очередью.

    — Ложись!

    Сергеев увидел: сбоку, недалеко за домом, почти на самом углу разворачивается грузовик, а из кузова на обе стороны выпрыгивают солдаты. Метнул гранату, приподнявшись на локте. Жарко дохнуло взрывом. Машина навалилась на борт, обнажив развороченное брюхо, окутываясь пламенем и дымом. Широко размахнувшись, швырнул гранату ещё кто-то, рядом. Приметил Сергеев: хороший бросок. Пулемет захлебнулся. Тёмные силуэты заметались впереди под губительным автоматным огнём.

    — Даёшь, ребята! Полу-у-у-ндра-а!

    А в бухте всё кипело от взрывов, метались лезвия прожекторов, горели несколько катеров — не понять, свои ли, чужие, — и было светло, хотя рассвет только ещё зачинался, и вода казалась маслянисто-чёрной, тяжёлой. Мелькали на узких улочках матросские бескозырки. Бой вспыхивал то в одной стороне, то в другой, но по всему чувствовалось, немцы, застигнутые врасплох, не выдерживают мощного натиска, откатываются на окраину, в сторону гор.

    Когда рассвело, местечко почти полностью было очищено, лишь небольшие группы гитлеровцев, отстреливаясь, пытались отойти к северной части, чтобы успеть скрыться в горах. Часам к десяти утра всё было кончено и пришла пора хоронить погибших: во взводе у Сергеева их было двое. Четверо были ранены...

    Узкой горбатой улочкой спускался Сергеев к бухте после похорон товарищей на местном кладбище. Тяжело было на сердце, тесно. Следом, поотстав, молча и печально шагали ребята из его взвода. В непривычной после боя тишине было слышно, как цокают по булыжной мостовой подковки сапог. Солнце в чистом утреннем небе стояло ясное, ласковое. Мирно голубело вдали море. Не верилось, что всего несколько часов назад на этой самой улочке шёл бой, гибли люди и кто-то уже не видит этого солнца, моря. Никогда не увидит...

    Сергеев шёл мимо старинного двухэтажного особняка с небольшой башенкой, когда из дома напротив ударили из автомата. По нему били, прицельно. Пули хлестнули по мостовой, возле самых ног брызнули осколки булыжника. Пригнувшись, успев всё же выпустить ответную короткую очередь, Сергеев высадил плечом дверь особняка, взлетел по лестнице наверх. Он очутился в какой-то комнате, припал к окну, наблюдая за улицей, за домом, из которого стреляли.

    Вскоре он заметил: в доме напротив, в чердачном окне, двое немцев устанавливают пулемет. Вот такие вещи Сергеев отказывался понимать — когда всё уже потеряно, бить из-за спины. Он вышиб прикладом стекло и с колена дал длинную очередь: немцы пропали. Решив, что с этим делом покончено, он хотел уже спуститься вниз, как вдруг услышал за спиной женский голос:

    — Что вы здесь делаете? Немедленно уходите!

    Сергеев обернулся и застыл, удивлённый. В комнату входила молодая женщина в длинном чёрном платье с наглухо закрытым воротом. Что-то иконописное было в её узком и бледном лице, это сразу бросилось Сергееву в глаза, хотя он и не мог бы ответить, что же именно. Чуть откинув голову, она медленно приближалась.

    — Кто вы? — спросил Сергеев, придерживая автомат.

    — Это я у вас должна спросить! — сердито произнесла женщина, приостанавливаясь. — Как вы здесь оказались?

    — Наследил я вам тут, — смутился Сергеев, потоптавшись на старом, но опрятном и чистом паркете, виновато оглядывая пыльные кирзовые сапоги. — И окно вот пришлось... Ничего не поделаешь: стреляют ведь...

    — Не смейте стрелять отсюда! — оборвала его женщина. — Здесь вам не каземат!

    Его удивило, что она так чисто, почти без акцента, говорит по-русски, и он, ободряя её улыбкой, словно показывая, что ей нечего бояться, спросил с открытым удивлением:

    — Вы что же, русская?

    — Это дом князя Борисова, — властно произнесла она в ответ. — Немедленно уходите отсюда!

    — Вон оно что-о! — Сергеев недоверчиво, с ещё большим удивлением окинул незавидно обставленную комнату. Усмехнулся: — Что-то, простите, не похоже на княжеские хоромы...

    — Как вы смеете! — вспылила женщина. Но в её глазах, во взгляде, сверкнувшем высокомерно и гордо, не утаилось от Сергеева и досадное смущение.

    Конечно же он не поверил её словам: словно из какого-то странного и неправдоподобно далёкого времени прозвучали они, из какой-то другой, давно и безвозвратно ушедшей поры. Шутка ли, больше двадцати лет прошло после гражданской войны, всё прежнее вроде бы уж и быльём поросло — и на тебе! Но вот этому гордому и и то же время робкому, смущённому её взгляду Сергеев почему-то невольно поверил. И растерялся, не зная, что на это сказать и как ему быть. Он ещё раз рассеянно оглядел комнату и вдруг помимо своей воли, точно это было сейчас самым важным, почти сочувственно спросил:

    — Как же так? Разорились, что ли?

    — Уходите отсюда или... или я сейчас позову...

    — Вы что же, с тех самых пор вот так?.. Неужели ещё после революции из России сбежали? — Сергеев видел, как она сжимает в отчаянии кулачки, вот-вот готова заплакать, но не задать такого вопроса не мог — как-то само собой спросилось.

    Она не успела ответить. В комнату вошёл худой седобородый старик в застиранном, длинном до пят халате, когда-то, видимо, очень дорогом. Скользнул невидящим взглядом по лицу Сергеева.

    — Князь! — гордо, со значительностью произнесла женщина, будто представляя его Сергееву. И обратилась почтительно к старику: — Папа, вы, кажется, не совсем здоровы?

    — Нет, сегодня мне хорошо, — ответил старик. — На улице, по-моему, стреляли, мешали спать, а так всё хорошо.

    Его немножко пошатывало.

    — Папа, вы опять нездоровы, — уже утвердительно произнесла женщина, заметно нервничая. — Вам необходим покой!

    Старик ничего не ответил. Не обращая внимания на Сергеева, прошёл к разбитому окну. Заложил за спину руки, молча постоял так некоторое время, словно бы отрешившись от всего. И вдруг до Сергеева едва слышно донёсся слабый, наполненный тоской, слегка дребезжащий его голос — старик, покачиваясь, как бы про себя напевал:

    Замело тебя снегом, Россия,    В белый саван одело поля...

    — Отойдите от окна, — резко сказал Сергеев, — вас могут убить! — Его удивляло, что старик не замечает постороннего человека, поёт эту странную заунывную песню. Ему даже показалось: не полоумный ли?

    — Папа! Папа, идите к себе! — взмолилась дочь. — Вам надо отдохнуть. — И с досадой и смущением взглянула на Сергеева.

    — Отойдите сейчас же от окна! — сказал опять Сергеев, поняв наконец, что старик не в себе.

    — Кто этот человек? — спросил старик, мельком взглянув на него, — Что ему здесь нужно? Это твой гость, Виктория? — И опять дребезжащий голос — вдогонку пропетым словам:

    Лишь холодные ветры степные    Мне приносят поклон от тебя...

    — Это большевик! — с отчаянием произнесла Виктория. — Папа, они пришли и сюда. Утром на улицах был бой. Неужели ты ничего не хочешь понять? Господи, сколько же можно жить прошлым, этими снегами... Мне страшно!

    — Большевик? — скорее с любопытством, нежели с удивлением или испугом, переспросил старик, не оборачиваясь. — В таком случае позволительно знать: кто его сюда звал?!

    Виктория только вздохнула, всплеснув руками.

    Не дожидаясь ответа, с сердитым презрением взглянув на Сергеева, старик прошёл через комнату. Его заметно пошатывало.

    Замело тебя снегом, Россия...

    — Он болен, — несмело, словно извиняясь за него, сказала Виктория, когда за стариком захлопнулась дверь. — Он очень болен.

    — Может быть. Но к тому же он пьян!

    Она покраснела, по гордо вскинула голову и повелительно произнесла:

    — Это не ваше дело. Немедленно уходите отсюда. Слышите?!