Торпеда для фюрера - Вячеслав Демченко

Юрий Иваниченко, Вячеслав Демченко

Торпеда для фюрера

Памяти защитников и освободителей Крыма

Офицеры-товарищи

Лето 1943 г. Туапсе

Они узнали друг друга с полувзгляда, в доли секунды, ещё даже не разглядев как следует. Но без малейшего намёка, — даже не дрогнула ни единая жилочка в лицах, — изобразили полное неузнавание и соответственное равнодушие. Хотя оба они, и Войткевич, и Новик, встречи ждали, — даже мечтали, чтобы военная судьба предоставила ещё одну возможность встретиться, посмотреть друг другу в глаза, поговорить…

Но не в такой ситуации, не в коридоре лабаза дореволюционной постройки, кое-как приспособленного под тюрьму Смерша. Тюрьму, по коридору которой они шли под конвоем дюжих сержантов в разные стороны, но к одинаково неопределенному будущему.

Знали они друг о друге больше, чем спецслужбы СССР и Германии, вместе взятые, — по крайней мере, больше, чем было зафиксировано в документах на русском и немецком языках. Хотя причины неполноты информации в службах были весьма различны.

С Яковом Войткевичем всё было вообще и сложно, и неоднозначно. Начиная хотя бы с фамилии. Она была не та, с которой двенадцатилетний Яшка сбежал из родительского дома в Одессе и прибился к приморской шпане. И не та, под которой он чалился, а потом и всерьёз перевоспитывался в макаренковской колонии, затем учился и ушёл в армию. Вообще не настоящая, а выдуманная. Он, тогда младший командир погранчасти в Забайкалье, по одному ему известной аналогии назвал её весной 1934 года [1], когда встал вопрос о выдаче новоиспечённому секретному агенту ОГПУ чистых документов.

Где-то в архивах эти все эволюции непременно отражены, но, пожалуй, Якова мало волновало, когда и как всё это распутается. Гораздо больше занимал его вопрос, как и почему его до сих пор минует частый бредень чисток и проверок, — бредень, который раздирал и просеивал чекистский аппарат все эти годы. Пострашнее ведь, чем в собственно армии, перетряхивали все ступени «важнейших органов». С важным, впрочем, отличием: армейские, перелетая на пару-тройку ступенек в командной лестнице вверх, всё-таки были в главном, в человеческих качествах, не хуже тех, кто исчез, — хоть и не обладали, в большинстве своём, ни знаниями, ни умениями для новых высот. А вот те, кто приходил на смену «орлам» Ягоды, затем Ежова, а особенно многие из тех, кто трудился сейчас под крылом Лаврентия Павловича, были в главном — хуже.

Во всяком случае, все, с кем приходилось сталкиваться, прямо или косвенно, Якову Осиповичу почти за десять лет, каждый раз оказывались хуже предыдущих.

Те, кто с ним «работал» в Забайкалье, кто сумел доказать ему, бывшему малолетнему урке, затем воспитаннику трудовой колонии, чуть позже — комсомольцу и студенту, а в те годы образцовому бойцу погранвойск РККА, важность и сложность, но и увлекательность агентурной работы, — были из лучших. Как понял со временем Яков, они были из «старой гвардии», и вряд ли кто из них пережил волны больших чисток.

Двойная жизнь Войткевича продолжилась в Одессе. Там никто не узнал его после десятилетней отлучки, которая пришлась на годы физического роста и взросления. Яша совмещал успешную учёбу в ОИПП с игрой за футбольный «Пищевик» и с предписанной кураторами относительной «свободой». Нарабатывал «легенду». Так вот, те, кто «вёл» его в Одессе, были работниками уже из новой волны, явно похуже прежних. Но хоть более-менее порядочные мужики, с подготовкой, пониманием задачи, знанием элементарных правил работы с агентурой. Кстати, все поголовно, с кем Яков контактировал, были не одесситы, часть — из Ленинграда и Москвы, якобы как сосланные на периферию. Хотя и в разведывательном, и в контрразведывательном плане Одесса, равно как всё Северное Причерноморье и Крым, была очень даже непериферией.

В Ровно, куда агента Войткевича, легально — молодого специалиста, направили «красным директором» на пищекомбинат, собранный из полудюжины мелких и средних фабрик, брошенных предусмотрительными владельцами или отнятых у политически неграмотных, Якову Осиповичу пришлось пережить две смены кураторов. Первую — пережить буквально, т. е. физически, — расстреляли их, бедолаг (хотя у этих бедолаг к тому времени руки были уже замараны кровью), а вторую — скорее тактически.

Впрочем, этих, последних довоенных (у которых руки были в крови уже по локоть, и зачастую в крови невинной), он, лично и непосредственно, не узнал. Может, потому и дожил аж до лета 1943 года, что не сунулся тогда восстанавливать связь, утраченную с арестом его предыдущего ровенского куратора. Остерёгся — потому что уже составил представление о них по делам, которые он видел сам и о которых узнавал от агентуры.

Агентуры немецкой разведки, в которую он и внедрился на завершающем этапе долгой своей операции. То есть как двойной агент…

Но прежде чем мы продолжим представлять главных героев этого повествования для тех, кто не знаком с предыдущей нашей книгой, «Разведотрядом», расскажем о нескольких событиях, отделённых от встречи в тюремном коридоре годами войны. Но и днями — тоже. Будем считать, что это

Вместо пролога

1. Совещание в Ставке Гитлера, 23 июля 1941 г.

…Редер : Меры, предпринимаемые против русских на Чёрном море, следует признать недостаточными. Минирование подходов и непосредственно Севастопольской бухты силами авиации не дают ожидаемых результатов. Крейсеры ЧФ могут вот-вот повторить бомбардировку нефтехранилищ Констанцы…

Геринг : На этот раз им не удастся даже приблизиться к побережью Румынии. Авиаразведка контролирует все их манёвры в северо-западном секторе.

Гитлер : А ночь, а дождь, а противодействие их авиации?

Геринг : Не стоит преувеличивать…

Гейдрих : Пока что они находятся под воздействием нашей дезинформации. Они ожидают высадки крупного десанта в Крыму — и не предпримут активных действий.

Редер : Мы настаиваем на необходимости создания на Чёрном море группировки кригсмарине, для эффективного противодействия ЧФ. Нельзя зависеть от погоды и вечно надеяться на успехи дезинформации.

Гитлер : И как вы себе это представляете? Турция пока что не готова открыть проливы.

Редер : Дунай уже контролируется нами. Перебросим комбинированным способом и по Дунаю бригаду подводных лодок и флотилию торпедных катеров, — я уверен, что этого будет достаточно.

Гитлер : Вы полагаете, что ваша «комбинированная операция» совершится быстрее, чем сухопутные войска превратят Чёрное во внутреннее море Германии? Дёниц, что скажете?

Дёниц : Каждый потопленный транспорт противника сохраняет жизнь сотням, если не тысячам, немецких солдат. Мы должны прямо сейчас дать задание проработать транспортную операцию.

Гитлер : Давайте-давайте, но не будем отвлекаться от главного, от Атлантики и Северного фланга. Лодки? Шнельботы? Очень хорошо. Пусть на Чёрном море этим займутся союзники. Мы же, кажется, строили торпедные катера и для болгар, и для румын?

Редер : Так точно, мой фюрер. На наших и на голландских верфях всего восемь катеров серии S.

Гитлер : И подготовьте меморандум дуче: наверняка он найдёт хоть с полдюжины своих хвалёных субмарин для переброски на Чёрное море. Катеров, кстати, тоже…

2. 19 января 1940 г., Париж

Премьер-министр Франции Даладье обратился с просьбой к генералу Гамелену и начальнику морского Генштаба адмиралу Дарлану: «Подготовить свои соображения о предполагаемой операции по вторжению в Россию с целью уничтожения нефтяных источников».

При этом одним из вариантов действий, направленных на срыв снабжения Германии нефтью из Советского Союза, рассматривался вопрос поддержки освободительного движения народов Кавказа.

И в его рамках, по инициативе командующего «восточным оперативным фронтом» генерала Вейгана, в составе армии, дислоцированной во французской Сирии, планировалось формирование грузинского батальона.

3. Сентябрь 1941 г. Крым. Якорная бухта

…Над «изделием» этим Хмуров трясся, как над собственным дитятей.

С виду — обычное «изделие 53–38 ЭТ». Но разрабатывалось оно спецгруппой профессора (если по-военному, то старшего военспеца) Павла Григорьевича Бреннера по специальному поручению «свыше» и в режиме секретности, чрезвычайной даже для секретного «Гидроприбора». И, следовательно, иначе как «изделием» не называлось. Тем более, за пределами завода.

Впрочем, на самом заводе после самых первых, модельных ещё, испытаний, как-то само собой укоренилось и другое название: «Вьюн». Потому как ходило это сверхсекретное «изделие» зигзагом, шло синусоидами и ещё бог весть какими кривыми, ориентируясь, вроде бы, на шум корабельных двигателей и винтов, но, может, и ещё на что-то. И хрен от этого «речного угорька», «Вьюна» то есть, увернуться неповоротливой артиллеристской барже, прыткой десантной, вроде немецкого «Зибеля». Поди угадай, куда он вильнёт через секунду. А для «работы» с конвоем — а уже наслышаны были спецы «Гидроприбора» и морячки, что транспортники теперь всё больше большим и организованным стадом да под охраной всяких там фрегатов и даже крейсеров, «конвоем», значит, ходят, — так ему вообще цены нет.