Тоже Эйнштейн - Мари Бенедикт

Я словно очутилась в дикой лесной чаще из моей любимой в детстве сказки, и по молчанию Миланы, Ружицы и Элен я догадывалась, что они ощущают тот же благоговейный трепет.

— Fagus sylvatica, — прошептала Элен, прервав мои мысли. Я не уловила смысла этой латинской фразы, что было странно: я ведь говорила и читала на немецком, французском, сербском и латыни, а это на два языка больше, чем у Элен. Непонятно было, с кем она разговаривает — со мной или сама с собой.

— Прошу прощения?

— Извини. Это род и вид этого букового дерева. Мы с отцом часто подолгу гуляли в лесу неподалеку от нашего дома в Вене, и он обожал латинские названия деревьев.

Элен крутила в пальцах опавший лист бука.

— Это название такое же красивое, как сами деревья.

— Да, оно мне всегда нравилось. Очень поэтичное. Fagus sylvatica живет около трехсот лет. На просторе они вырастают почти до тридцати метров. А когда им тесно, рост замедляется, — проговорила Элен с загадочной улыбкой.

Я уловила скрытый смысл ее слов: мы сами в некотором роде напоминали Fagus sylvatica. Я улыбнулась в ответ.

Потом я опустила взгляд вниз, на тропинку. Я опасалась за свою ногу, хотя пока еще ни разу не оступилась. Засмотревшись под ноги, я налетела на Милану, которая внезапно остановилась. Выглянув из-за ее плеча, чтобы посмотреть, что там, впереди, я поняла, в чем дело.

Мы дошли до Альбисхорна, самой высокой точки этого леса, откуда открывался легендарный вид. Перед нами расстилалась яркая синева Цюрихского озера и реки Зиль на фоне белоснежных гор и зеленых холмов, усеянных фермерскими домиками. Синева швейцарских вод была гораздо ярче, чем мутный Дунай моей юности. Да, восторг, с которым все говорили об Альбисхорне, был вполне заслуженным, тем более что в воздухе стоял свежий аромат вечнозеленых гор.

Здесь я словно заново родилась.

Я вдохнула полной грудью бодрящий воздух. Я дошла! До сих пор я сомневалась, по силам ли мне этот поход. Я никогда не пыталась проделывать ничего подобного. Но девушки умоляли меня пойти с ними, а Элен напомнила, что она уже ходила по Зильвальду — вполне успешно, несмотря на хромоту, — и я уступила. После слов Элен у меня не оставалось никаких оправданий. Хотя ее хромота была следствием перенесенного в детстве туберкулеза бедра, а не врожденного дефекта тазобедренного сустава, как у меня, походка у нее была почти такая же. Как же я могла после этого сказать, что с моей хромотой и пытаться не стоит?

Так я узнала о себе нечто новое. На неровной тропинке было не так заметно, что у меня одна нога короче другой. На гладкой дороге увечье давало себя знать сильнее. А вот бродить по горам я могла не хуже подруг. Какая свобода!

Я взглянула на Элен, и она улыбнулась мне. Я подумала: может, и ее посещали такие же сомнения в себе и ждали такие же открытия на этой тропе, несмотря на детские походы с отцом? Когда я улыбнулась ей в ответ, она взяла меня за руку и слегка сжала ее. Отпустила только тогда, когда стала подниматься еще выше, к вершине Альбисхорна, где вид был еще лучше.

Когда мы на заплетающихся ногах вернулись в пансион Энгельбрехтов, солнце уже село. Фойе показалось тесным и темным по сравнению с чистой, яркой и простой красотой дикой природы, не говоря уже о том, что здесь стоял неотвязный запах затхлости, как ни усердствовала с уборкой фрау Энгельбрехт. Горничная помогла нам выпутаться из вещевых мешков и измятых пальто, и мы похихикали над тем, каких усилий нам это стоило.

— Ну и вид у вас, девушки! — сказала фрау Энгельбрехт, входя в фойе. Суматоха привлекла ее внимание, и, при всей своей любви к порядку и тишине в пансионе, она не могла не рассмеяться вместе с нами.

— И денек же у нас выдался, фрау Энгельбрехт! — сказала Ружица своим обычным певучим голосом.

— Зильвальд так же неотразим, как всегда?

— О да, — ответила за всех нас Милана.

Фрау Энгельбрехт повернулась ко мне:

— А вы, фройляйн Марич? Как вам понравилась наша жемчужина?

Перед нашим уходом она восторженно рассказывала мне о Зильвальде, вспоминала, как они с герром Энгельбрехтом ходили туда гулять в самом начале их супружеской жизни.

Подобрать слова для описания моих впечатлений оказалось нелегко: для меня это было гораздо больше, чем просто прогулка. Наконец я, заикаясь, произнесла:

— Это было очень…

— Очень?.. — переспросила фрау Энгельбрехт, ожидая продолжения.

— Фройляйн Марич была в восторге, фрау Энгельбрехт, — пришла мне на помощь Элен. — Смотрите, Зильвальд даже лишил ее дара речи!

Милана с Ружицей захихикали, а фрау Энгельбрехт снисходительно улыбнулась:

— Рада слышать.

Фрау Энгельбрехт бросила взгляд на настенные часы, а затем внимательно оглядела нас:

— Может быть, вы захотите привести себя в порядок перед ужином? Его подадут через пятнадцать минут, а прогулка на лодке по Цюрихскому озеру на ветру просто ужас во что превратила ваши волосы. Unordentliches Haar![2]

Это должно было подчеркнуть безобразие нашего внешнего вида.

Неважно, что за дверью пансиона Энгельбрехтов мы были талантливыми студентками — в его стенах мы оставались дамами, от которых ждали неукоснительного соблюдения приличий. Я провела рукой по волосам. Утром я аккуратно заплела их в тяжелые косы, а затем уложила в узел на макушке. Я полагала, что они выдержат и пешую прогулку, и путешествие на лодке, но сейчас нащупала множество тонких завитков, которые выбились из кос и спутались между собой.

— Да, фрау Энгельбрехт, — ответила за всех Ружица.

Пока мы поднимались по лестнице в свои комнаты, я пыталась на ходу распутать один особенно упрямый колтун. Безуспешно. Милана с Ружицей разошлись по своим комнатам, а Элен подошла ко мне сзади, чтобы помочь. Я стояла, пока она распутывала мне волосы.

— Хочешь, я зайду к тебе, и мы уложим волосы друг другу? Иначе мы едва ли успеем к ужину через пятнадцать минут, — сказала она.

— Пожалуйста.

Отперев дверь, я взяла с туалетного столика два гребешка и несколько заколок. Мы уселись на мою скрипучую кровать, и Элен приступила к многотрудному делу — расчесыванию моих волос. Мы с ней часто заходили друг к другу в комнаты, но волосы друг другу укладывали, насколько я помнила, первый раз, хотя я часто замечала, что Ружица с Миланой делают прически одна другой.

— Ой! — вскрикнула я.

— Прости. Это воронье гнездо нужно тщательно расчесать, иначе ничего не выйдет. Через несколько минут ты мне отомстишь.

Я рассмеялась.

— Спасибо, что уговорила меня пойти сегодня с вами, Элен.

— Я так рада, что ты согласилась. Замечательно ведь было, правда?

— Да, замечательно.