Хулиганка и бунтарь (СИ) - Килеева Виктория

— Что у нас дальше по списку?

— Билет номер восемь, вопрос номер раз. «Эстетический эклектизм литературного постмодернизма». Кажись, сия эстетская дрянь была где-то здесь… — Катя углубилась в конспекты. — Вот. Глянь, сколько тут учить!

— О-о… — застонала Люся. — Мне иногда кажется, что моя голова — это ворота, мозг — вратарь, а любая новая информация — это мячи, и они летят в ворота один за другим, а усталый раздражённый мозг отфутболивает их с возмущённым криком: «Пошли вон! Как-то без вас жили и дальше проживём! Достали!» Но всё же какая-то информация в ворота залететь успевает, и эти случайные мячи и составляют мой скудный багаж знаний.

— Только что держала в руках эту скотскую тетрадь и теперь не могу её нигде найти! — сердилась Катя.

— Ты чё, без очков?

— А ты чё, без линз?

Они воззрились друг на друга одинаково близорукими глазами.

— Ладно, пропустим пока, — вздохнула Катя. — Вопрос номер два. Как называется языковой закон, состоящий из двух фамилий — одного немца и одного француза?

Люся задумчиво почесала лоб.

— М-м… Закон Садо-Мазо?[11]

— Дура. Ципфа-Гиро![12]

Тот майский вечер был последним, отпущенным Люсе для подготовки к госам. И тут приехал он.

На его беду, у Люси ночевала Катя Хетцер. Увидев, кто пришёл, девушка злобно нахмурилась. Красноречивая Катя, если хотела, могла выражаться очень изящно, например: «Зачем явился ты?», «Чего нагрянул?», «Какова цель столь позднего твоего визита?» Но по отношению к тщательно презираемому Денису она была кратка немилосердно:

— Чё припёрся?

— Люсёнок, я к тебе, — игнорируя Катин выпад, улыбчиво сообщил Денис.

В присутствии Дениса Люся слабела на многие места и особенно на голову. Не будь рядом Кати, она бы давно забыла про экзамен и поспешила отдаться любимому прямо на конспектах. Но с ней находилась её самая «добрая» подруга, так что за дальнейшее развитие событий всецело отвечала она.

— Вообще-то у нас завтра госы! — справедливо возмутилась Катя.

— Вот ты и готовься, а Люся и так умная, без подготовки сдаст.

Катя посуровела ещё больше:

— А не ты ли часом, сударь, её намедни бортанул?

— Люсь, может, ты её выгонишь? — ласково предложил Денис.

— Кого? Меня?! Да это тебя надо гнать — причём быстро и взашей! Мало того что жизнь ей ломаешь, так ещё и к госам готовиться не даёшь! Приехать он, видите ли, соизволил. Кормите его, паразита, любите… Пристебай!

Изнемогая от переизбытка противоречивых чувств, Люся принялась беззвучно рыдать. Денис заскучал. Катя ещё долго бросала ему в лицо что-то гадкое, а потом пошла к ревевшей Люсе.

— Тебе надо подкачать ягодицы, — профессионально заметил Денис.

— А тебе — мозги! — отозвалась Катя и тихо обратилась к подруге: — Лысюк, твой выход. Хватит выть, нам до утра часов восемь осталось. Иди и выставь этого придурка за дверь — тебе же легче будет.

Но Люся не успокаивалась.

— Я не могу, — сквозь слёзы шептала она.

— И зря!

— Люсёнок, не плачь, — растерялся Денис, — я не хотел тебя обидеть.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Если не хотел её обидеть, что ж ты ходишь к ней, как приспичит? — Взяв дело в свои неженственные руки, Катя принялась довольно бодро гнать его к двери. — Как можно быть таким жестоким и мерзким? Эгоист! Кобелина! Скотьё!

— Не лезь в нашу с Люсей жизнь, овца!

— Пошло вон отсюда, чмо. Вашей жизни с Люсей больше не существует, и забудь сюда дорогу!

Захлопнув за ним дверь, Катя вернулась к неожиданно пришедшей в себя подруге.

— Что ты наделала?! — истерично завопила Люся. — Он же теперь не вернётся!

— Лысюк, если ты сейчас не заткнёшься, я тебя очень больно ударю. На госы попрёшься с фингалом. Поверь, он будет чудно оттенять твои бесстыжие глаза! — И схватив список вопросов, Катя уселась на пол. — Всё? Угомонилась? Продолжаем учить. Билет номер сорок шесть. «Стилистическое расслоение русской лексики»…

— Ка-ать, а вдруг он и правда больше никогда не придёт?

— Люська, не зли меня — я в гневе страшна!

— Слово «гнев» пошло от слова «гнить», — машинально провела этимологию Люся.

— Я очень рада, что у тебя, хоть и запоздало, но проснулся мозг!

Наутро был судный день. Люся проснулась бледной, унылой, с маячившей на пороге души депрессией. Катя накачала её крепким кофе и потащила в институт.

— Катька, мне хреново.

— Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»! Только попробуй не сдать госы блестяще!

Но Люся была не в том состоянии, чтобы сдавать экзамены блестяще — отвечала она так минорно, словно читала некролог, к тому же, не всегда правильно, не всегда впопад, запинаясь и часто задумываясь. Её отругали, но, учитывая прежние заслуги, всё равно влепили «отл.», и Люся, чувствуя себя как побитая собака, грустно поплелась домой — оставаться на чаепитие ей было стыдно.

Пока она шла, позвонила Катя.

— Ну как?

— Пять, — равнодушно ответила Люся. — Хоть я этого и не заслуживаю…

— Лысюк, ты чё? А кто, если не ты? Тебе чё попалось?

— Палатализация.

— А мне Тредиаковский[13].

— И как?

— Пятёрка. Может, отметим это дело в «Мандаринке»? Машку позовём.

— Нет, Кать, извини, я жутко хочу спать, — сказала Люся, всей душой желая умереть.

Но всё же Люся дотянула до диплома.

Май был жутко нервным — её научный руководитель Надежда Изотоповна непрестанно изыскивала в «Парадоксе родственных связей» новые парадоксальные ляпсусы и изводила Люсю придирками. В перерывах между консультациями она вяло отметила в «Потешной мандаринке» свой двадцать второй день рождения.

Утро стрелецкой казни наступило одиннадцатого июня. Люсю трясло, как перед эндоскопией желудка. Она отвечала первой — взошла на кафедру-эшафот и встала за трибуну. Несмотря на дрожь во всех конечностях, отвечала Люся бодро и увлекательно, с солнечным энтузиазмом свято верующей в этимологию ботанки.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})